|
|
ББК
87 Н
72 Красноярское
отделение Российского философского общества Сибирский
институт проблем глобализации Ответственный
редактор выпуска Иванов В.И. Редакционный
совет: Москвич Ю.Н., председатель,
Красноярск Викторук Е.А., Красноярск Иванов В.И., Красноярск Кудашов В.И., Красноярск Колмаков В.Ю., Красноярск Красиков В.И., Кемерово Чумаков А.Н., Москва Н 72 Новая социальная реальность глобального мира: кол.
монография, отв. ред. В.И. Иванов [Серия: Библиотека актуальной философии]. –
Вып. 3. – Красноярск: Изд-во “ЛИТЕРА-принт”, 2008. – 214 с. ISBN
978-5-85981-268-4 В монографии представлены статьи по актуальным вопросам
философии глобализации, посвященные исследованиям новой возникающей
социальной практики в глобальном мире. Представленные исследования объединяет
общая идея: рассмотрение происходящих изменений в современном мире как
процесс формирования новой социальной реальности, нового мира взаимоотношений
людей и социальных общностей. Привлекательными особенностями сборника является
его актуальность и смелые предвидения будущего, что делает сборник интересным
для широкого круга читателей – от студентов до преподавателей, от политиков
до представителей бизнеса. ББК 71 ©
Красноярское отделение Российского философского общества, Сибирский институт
проблем глобализации, 2008 © Авторы
статей, 2008 © Москвич
Ю.Н., дизайн обложки, 2008 © Тонкаль
Марина, рисунок на обложке, 2008 |
|
|
1. БОРЬБА ЗА СПРАВЕДЛИВОЕ
РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ВМЕТО БОРЬБЫ ПРОТИВ ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ 2. СИТУАЦИЯ В СОВРЕМЕННОЙ
РОССИИ 2. ОБЛИК ИДЕАЛЬНОГО БУДУЩЕГО
РУССКОЙ ИДЕИ 3. «НОВЫЙ» ВЫБОР: СОВЕРШЕННАЯ
ИЛИ СВОБОДНАЯ ЛИЧНОСТЬ 2. БЕРДЯЕВ О ЛЕНИНЕ И ЕГО
ГОСУДАРСТВЕ 4. ЗАКЛЮЧЕНИЕ 1. ОБ ОСОБЕННОСТИ ГРАЖДАНСКОГО
ОБЩЕСТВА РОССИИ 2. КОЛЛЕКТИВИЗМ И ИНДИВИДУАЛИЗМ
2. НРАВСТВЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ
СОВРЕМЕННОГО МИРА 3. КОЛЛЕКТИВИЗМ КАК АНТИПОД
РУССКОЙ ИДЕИ
|
Библиотека актуальной философии на
сайте Российского философского общества Вып. 1. Осмысление
глобального мира. Красноярск, 2007. – 175 с. Вып.
2. Интеллект, ментальность и духовность в
глобальном мире. Красноярск. – 226 с. Вып.
3. Новая социальная реальность глобального мира.
Красноярск, 2008. – 214 с. Вып.
4. Иванов В.И. Русская идея сегодня – идея
нравственной глобализации. Красноярск, 2009. – 192 с. Вып. 5. Ivanov V.I. Russian idea today – idea of moral
globalization. Красноярск, 2009. –
174 с. Вып.
6. Культура и этика меняющегося мира.
Красноярск, 2009. – 226 с. Вып.
7. Многообразие концепций развития глобального
мира. Красноярск, 2009. – 212 с. Вып. 8. Человек цифровой
цивилизации. Красноярск, 2009. – 237 с. Вып.
9. Бороноева Н.А. Человек в мире глобальных
изменений. Красноярск, 2009. – 221 с. Вып.
10. Правовая ментальность эффективного
государства. Красноярск, 2010. – 200 с. Вып.
11. От неразумия к разумию через самопознание
самосовершенствование. Красноярск, 2011. – 236 с. Вып.
12 Размышления о настоящем и будущем России и
мира. Красноярск, 2012. – 238 с. Вып.
13 Основные вечно современные мировоззренческие
идеи человечества. Красноярск, 2013. – 248 |
|
|
Этот
сборник посвящен осмыслению ростков будущего человечества, тому времени,
когда современное общество, испытывающее страх, недоверие, неуважение между
странами и отдельными людьми, поймёт необходимость искоренения причин,
порождающих эти негативы. Такая тенденция должна в перспективе привести к
созданию «открытого мегасообщества» – мирового человеческого сообщества без
границ, секретов, и запретов; сообщества, «забывшего вражду и ненависть»
существующие ещё сегодня между народами и государствами. Это должно быть
естественным сообществом всех людей, основанным на общественной природе
человека. В создании сборника приняли участие известные ученые Красноярска,
Кемерово, Новокузнецка и Санкт-Петербурга. Открывает сборник глава о «другой глобализации» – желаемой цели
объединения мира в единое целое и особой роли в ее формировании особого типа
сообществ – инновационных обществ нового века, рассматривающих проблемы и
кризисные ситуации как шанс для инновационного творчества, приводящего к
волне полезных нововведений (инноваций) в различных сферах человеческой
деятельности. Русская идея сегодня предлагает справедливые пути реформированияформ
собственности, пути гармонического возрастания сферы свободы личностей и
социумов по мере совершенствования человека, осмысливает пути искоренения
хитрости и лицемерия в отношениях глобализирующегося общества. Отдельная глава посвящена изменению форм насилия в обществе и
специфике этих форм в современном глобальном мире. Следует заметить, что
насилие видоизменяется, «цивилизуется», но не сокращается в связи с тем, что
человечество пока не работает над собой должным образом в вопросах
нравственного совершенствования, хотя об этой необходимости известно со
времён Сократа, Платона, Христа. Несерьёзность, ребячливость современного человека ярко проявляются в
том, что в средствах массовой информации и коммуникации господствует
тотальность видимости. Фактически сильные мира сего манипулируют большинством
населения. Культурное мышление в мировоззренческих проблемах и вопросах не
востребовано, оно используется только в прагматических целях. Такое состояние
массового сознания не способствует формированию желаемого открытого общества.
Это неправильно, это неразумно. Как отмечал Кант, если существо разумно, то и
действовать оно должно в соответствии с разумом! Попытки осмысления сущности того общества, в котором мы живём,
показывают, что направление глобализации определяется на сегодняшний момент
обществом западного типа, оно не является делом всех наций, имеющих свои специфические
возможности и интересы участия в её процессах. Вполне очевидным
представляется то, что, пока логика глобализации определяется
постиндустриальными странами, отсекающими возможности участия в ней
развивающихся стран и распространяющими на них свои сущностные черты,
определяемые как «общество риска», мир будет находиться в неустойчивом и
неуправляемом состоянии. Придать миру устойчивость, солидность, управляемость
может только ориентация на высоконравственные отношения между людьми, на
созидание иного будущего. Завершает книгу глава об особом периоде развития глобализации начала
ХХ века, связанном с появлением первой всемирной премии – Нобелевской премии.
Возникший на основе пожеланий Альфреда Нобеля принцип отбора кандидатов на
премию – здоровый идеализм – привел к глубокому конфликту с реальностью: Лев
Толстой не был удостоен первой Нобелевской премии по литературе. Имеющиеся
сегодня источники показывают, что он стал первой жертвой возникшего тогда
нового направления глобализации – высокого идеализма. Ответственный редактор выпуска
В.И. Иванов Ю.Н. Москвич ИННОВАЦИОННОЕ ОБЩЕСТВО КАК
РЕАЛЬНОСТЬ: ОЖИДАНИЕ ЧУДА И НОВЫЕ ТРЕВОГИ «Будущего нет – оно делается нами». Лев
Толстой «Прогресс не обещает ни счастья, ни покоя. Прогресс обещает только одно: неизбежную встречу с неведомым. Кто знает, что из этой встречи проистечет… Может быть, и немножко счастья тоже. Тут уж как получится». Борис
Стругацкий [1] В современном мире основным политическим и
культурным процессом неожиданно для всех стал процесс глобализации – объединение
мира в единое целое. В общем понимании глобализация может рассматриваться как
структурирование «мира-как-целого», как глобальное всепланетарное
взаимодействие всех локальных местных сообществ. С этой точки зрения, процесс
глобализации исторически не нов и по многим своим признакам имеет свое начало
в XI–X тысячелетии до нашей эры. Он естественным образом пришел на смену
начальному периоду истории человечества – расселению людей по всем
континентам Земли. Важную роль в возникновении процесса объединения сыграла
первая волна инновационных изменений в заметной части мира – аграрная
революция, металлургия железа и другие технологии, ставшие важнейшими
факторами создания разнообразных системных связей между различными частями
планеты и своеобразного исходного мега-социума – Большого мира. ИННОВАЦИОННЫЕ ВОЛНЫ РАЗВИТИЯ МИРА Несмотря на то что скорость распространения инноваций – полезных
нововведений – была очень невелика (например, для распространения железной
металлургии от Атлантики до Тихого океана потребовалось несколько веков),
возникающие то там, то здесь инновационные толчки в технологиях и культуре
поддерживали процесс глобализации в возникающей мировой системе. Вокруг
появляющихся точек социального и экономического роста возникали первые
своеобразные сообщества хранителей инновационного творчества (храмы,
сообщества ремесленников, религиозные общины). Знакомство народов с этими
инновационными сообществами, их технологиями, продуктами и знаниями
составляло позитивное содержание глобализации и способствовало ее развитию.
Время освоения новых технологий и умений другими народами значительно
сокращалось, шаг за шагом расширялся ареал глобализации. За всем этим стояли
как насущные проблемы выживания (желание использовать для этого главные
особенности любой инновации – значительное увеличение производительности и
эффективности труда и высокий уровень инновационной прибыли), так и
удовлетворение присущего человеку качества, отмеченного еще Аристотелем –
любознательности и основанных на ней способностей учиться и адаптироваться к
новому. По оценкам [2], уже шесть тысяч лет назад больше половины населения
Земли имело между собой системные связи, уровень глобализации был невелик, но
он существовал все последние тысячелетия, постепенно накапливая силы для
качественного рывка. Согласно Франку [3] целостная Миро-Система возникла не
менее 5000 лет тому назад и путем многочисленных циклов экспансии и
консолидации шаг за шагом охватывала весь мир. Конец XX века резко ускорил этот процесс. Реальностью стал совсем
иной, невероятно возросший уровень глобализации. Успех нового этапа
объединения мира в единое целое связан, прежде всего, с научно-техническим
прогрессом, приведшим к взрывоподобному качественному обновлению
информатизационных технологий и резкому удешевлению транспортных расходов в
считанные десятилетия прошлого века. Техносфера, в особенности ее
информационная составляющая, революционно изменилась и стала приоритетным
фактором развития. Большой мир, к удивлению многих, неожиданно стал новой реальностью. Исследования временных шкал появления и внедрения в жизнь успешных
инноваций выявили важную особенность радикальных инновационных изменений в
техносфере – многие из них, а с ними и важные аспекты науки и техники
развиваются по поразительно предсказуемому пути – по экспоненте. Это
противоречит традиционному, линейному восприятию изменений вокруг нас и
приводит к совсем иному восприятию прошлого и, что наиболее важно, будущего.
Изменение скорости нарастания технологических изменений по расчетам
известного футуролога Рэя Курцвейля [4] происходило именно таким образом: за
один XIX век технологических изменений произошло больше, чем за 9 прежних
столетий; за первые 20 лет ХХ века – больше изменений, чем за весь XIX век. В
настоящее время заметные технологические изменения происходят всего за
несколько лет. Самый яркий тому пример – Всемирная путина: в массовом виде ее
не было всего десяток лет назад. В соответствии с этим скорость технического
прогресса удваивается примерно каждые 10 лет. Наблюдаемое на протяжении более двухсот последних лет нарастание
скорости технологических изменений, по мнению Курцвейля [4], приведет к тому,
что технологический прогресс в XXI веке произведет примерно в 1000 раз больше
технологических изменений, чем весь прошедший ХХ век. По темпам изменений
один наступивший XXI век будет равен 200 «обычным в прошлом» столетиям. Значительно сокращаются и сроки распространения инноваций. После
изобретения телефона потребовалось 50 лет для того, чтобы каждый четвертый
житель США смог им пользоваться. В случае мобильного телефона для этого
потребовалось всего семь лет. Наглядно видно, что наблюдаемый в последние
столетия технический и научный прогресс, приводящий к возрастающему числу
нововведений, можно рассматривать как нарастание количества и качества умений
человечества, нарастание не линейное со временем, а все возрастающее. Можно
спорить, всегда ли и во всем ли это возрастание идет по экспоненте или по
какому-либо другому близкому к экспоненте закону, но факт нарастания особых
созидательных (инновационных) умений, компетентностей человечества налицо.
Инновационное развитие по этой причине может быть представлено не в виде
обычной цепочки реализованных нововведений, а виде пока устойчивой цепной
реакции, в которой одна инновация порождает несколько других, один успешный
инноватор порождает несколько других – таков закон запечатления успеха. Как и
число инноваций, число инноваторов возрастает также не линейно, и рано или
поздно их станет, как никогда, очень много, может быть, больше, чем
представителей других профессий. Люди знания, когнитариат, по определению Э.
Тоффлера, станут основой нового мира [5]. Очевидно, что, следуя этой точке зрения, мы неизбежно приходим к
важному неожиданному выводу: сущность происходящего сейчас в мире в большей
степени отражается не понятием «устойчивого роста» Римского клуба и не
ставшим так привычным понятием «глобализация», а новым, более важным для
судеб мира понятием «инновационное развитие». Будет данный тип развития
успешным, состоится он – человечество наверняка выйдет на желаемый уровень
устойчивого, достаточного для нашей планеты роста, и свершится неизбежное:
глобализация как процесс завершится к концу нашего XXI века и наступит новое
постглобальное время. Каким будет этот новый мир? Что он принесет людям? Добро и новое «революционное» богатство? [6].
Или большие горести нежданного рождения нового мира? Какими будут эти новые
человеческие сообщества творцов нового мира – инноваторов, их пространства
существования и взаимодействия в грядущем «мире-как-целое»? Эти вопросы возникают естественным образом и требуют рассмотрения.
«Две стороны медали» прошедших исторических этапов инновационного развития
(добро и зло, польза и беда, движение к более гуманному миру и торжество
антигуманизма) слишком памятны для всех. Гибель достаточно большого числа
цивилизаций прошлого показывает нам, возможно, самую высокую цену
человеческих желаний. Неуправляемость надвигающегося «Большого инновационного взрыва» может
быть так же опасна, как и неуправляемая цепная реакция «мирного атома»
Чернобыля. Кто сможет укротить этот ожидаемый взрыв и направить его в мирное
русло? Неторопливость мысли в поисках
истины неуместна в таких условиях. Необходим почти мгновенный анализ
происходящих событий и возникающих моделей будущего, адекватный темпам
наблюдаемых изменений. ИННОВАЦИЯ КАК ПРОЦЕСС Слово инновация неожиданно быстро в последние годы вошло в словарь
новой риторики руководителей страны и небольшого числа представителей разных
элит. На уровне общественного сознания глубинного понимания основных
отличительных особенностей данного явления не существует. Доминирующая
установка на стабильность коренным образом отличается от важнейшего свойства
инновации – введение в реальность нового. Само значение латинского слова
innovation буквально означает нововведение. Очевидно, что нововведение может
войти в жизнь лишь при определенных условиях. Поскольку инновация – это не
что иное, как деятельность по обновлению, т.е. по преобразованию результатов
чьей-то деятельности, то у инноваторов должны быть очень сильные мотивы для
совершения этой деятельности, очень большое материальное и моральное
вознаграждение за реализованное новое. У них должна быть сильная внутренняя
установка на поиск нового и преодоление многочисленных рисков и барьеров. Потребность в новом как значимый феномен социальной и культурной жизни
является сравнительно молодой. Она характерна для рационалистического
(сциентистского) сознания Нового времени в его отличии от религиозного и мифологического
сознания [7]. Потребность в новом, по определению Гегеля, есть сущностная
характеристика «социального человека». Сейчас является бесспорным факт, что
только европейскому миру в последние столетия удалось создать реально
необходимые условия для реализации этой потребности «социального человека»
Нового времени. С этой целью фактически была осуществлена важная социальная
инновация, которую нередко называют социальной мутацией или флуктуацией, –
для обеспечения роста полезных новшеств возможности осуществлять и
использовать инновации были децентрализованы, избавлены от пристального
контроля государства и религии, успех всегда щедро вознаграждался, а неудачи
сурово наказывались [8]. Необходимость в большом пространстве творческой
свободы связана, прежде всего, с тем, что инновация, как правило, является
своеобразным вызовом, протестом и даже своего рода восстанием против
общепринятого, и по этой причине инноваторы гораздо большие индивидуалисты,
чем обычные люди. Для обеспечения устойчивого производства инноваций был
необходим и нужен сейчас высокий уровень разнообразия индивидуальной
деятельности, обеспечение прав их интеллектуальной собственности и большой
интерес промышленных предприятий к нововведениям, приносящим большую
инновационную прибыль. Устойчивый рост лихорадочной сверхдеятельности
большого числа творческих людей в науке, музыке, литературе, театре, в
политике, торговле, начиная с XV века, был обусловлен не особой
изобретательности Запада, а большим многообразием путей, открытых для инноваторов
[8]. Этого по разным причинам не произошло ни в Китае, самой развитой стране
Средних веков, ни в исламском мире, внесшем значительный вклад в основы
современной науки. Индивидуализм там был либо подавлен, либо не сложился.
Китай возвращается на путь инновационного развития только сейчас, спустя пять
столетий, успешно осваивая современные технологии поощрения и поддержки
индивидуальной творческой деятельности. В 2006 году по расходам на НИОКР он
вышел впервые на 2 место в мире. Размышления «зачем что-то менять» или «все равно ничего не изменишь»
фактически являются синонимами запрета на развитие и отказ от будущего.
Инновационное мышление не допускает рассуждений в категориях «все и так
хорошо – живи и радуйся». Требуется умение отыскивать и решать скрытые до
поры проблемы или то, что может стать проблемой в ближайшем будущем, находить
возможности усовершенствовать даже кажущееся безбедным настоящее [9]. Данная
установка является мировоззренческой. Она должна составлять основу картины
мира большинства. Создание «критической массы» творцов нового становится ключевым
вопросом развития страны. По определению основателя теории инновационного
развития Йозефа Шумпетера, «инновация является созидательным (творческим)
разрушением». Степень «разрушения» и «созидания» той или иной инновации
зачастую определить весьма трудно, требуется время и особая культура
восприятия новшеств – инновационная культура, которая обуславливается многими
причинами, в том числе и «историями успеха» предыдущих инноваций. «Инновации
возможны лишь при определенном образе жизни и отдельного человека, и
общества, когда постоянное производство изменений, непрерывное образование и
стремление к самосовершенствованию создают человеку те самые возможности и
новые степени свободы, которые всегда лучше, чем зависимость от ушедших
вперед» [9]. Инновационная культура требует иной философии жизни, иного восприятия
«жизненного пространства и времени». Важной особенностью инновации является
ее очень высокая чувствительность к назревшей потребности. В кризисной
ситуации потребность обостряется до предела, сопротивление новшеству
значительно уменьшается и инновация имеет шанс состояться. По мнению Й.
Шумпетера, инновация всегда является реакцией на кризис, кризис явно
обозначенный, отчетливо проартикулированный. Нет кризиса, нет желания у
большинства его преодолеть – нет и больших шансов состояться нововведению.
Очевидно, что широкое обсуждение кризисных ситуаций значительно
ограничивается политическими традициями страны и ее ментальностью.
Инновационная экономика нуждается в развитии двух способностей человека:
производительной (креативность, создание нового) и потребительской (умение
встраивать это новое в уже сложившуюся систему обеспечения жизни людей,
общества). И то, и другое требует соответствующего сознания людей, отношения
их к изменениям и, следовательно, большая интенсивность инновационной
активности может быть лишь в определенных типах общества. Есть еще две важные особенности инновационного процесса, часто
выпадающие из внимания. Первая состоит в том, что сама творческая идея не является инновацией.
Она может быть инновационной лишь тогда, когда есть уверенность, что, пройдя
через все стадии инновационного процесса (НИОКР, изготовление опытного
образца и т.д.), она превратится в инновационный продукт, имеющий спрос на
рынке. Обычно первую стадию НИОКР проходит не более 5% стартовых идей, что
делает отношение к предлагаемым идеям, изобретениям крайне осторожным.
Безусловно, верно то, что фундаментальная наука является основой решающих
технологий, но также верно и то, что инновационный процесс является самым
большим кладбищем идей. Именно эта причина привела к тому, что в настоящее
время роль традиционных «прямых инноваций» – «знание – изготовление продукта
– выход на рынок» – значительно снизилась. На первый план вышли так называемые «обратные инновации», в которых
главным является совсем иная цепь стадий инновационного процесса: наличие
кризиса (возникновение проблемы) – осознание новой социально значимой
потребности – поиск нужных специальных знаний – изготовление инновационного
продукта – продвижение его к потребителям – удовлетворение потребности –
разрешение кризиса. Эффективность такого процесса может быть во много раз выше
традиционного прямого пути от любого нового знания, открытия, изобретения к
инновационному продукту. Вторая важная особенность инновации
состоит, что в такой сложной цепочке «обратной инновации» главным действующим
лицом является не сам творец идеи, а человек, организующий весь инновационный
цикл, – организатор, носящий часто разные имена – инновационный менеджер,
предприниматель. Наличие у одного человека целого пакета качеств ученого,
изобретателя и предпринимателя – это, как правило, исключение, и поэтому
успешные инновации в значительной степени обязаны энергии, таланту и упорству
его организатора, который может работать с совершенно разными интересами и
знаниями людьми и достигать поставленной цели. НОВАЯ ЦЕЛЬ – ИННОВАЦИОННОЕ ОБЩЕСТВО Таким образом, на смену ведущей фигуре «эпохи фабричных труб» –
оператора, с присущими ему чертами «отчуждения» от труда – выходят главные
персонажи эпохи «общества знаний» – «творцы и организаторы». У них, в отличие
от операторов индустриальной эпохи, иное отношением к труду и сотрудничеству
внутри совместных команд для достижения взаимного успеха и справедливого
распределения его плодов [10] . Главное в «новой экономике» – наличие у
работников способностей и мягких (гибких) умений (soft skills) для
совместного «синэнергетического» труда и позитивного сотрудничества. Налицо
использование в новой реальной экономической деятельности известных идей
русского мыслителя Кропоткина, резко выступавшего против некритического
использования идей естественного отбора Дарвина в экономической жизни и
придававшего большое значение взаимному сотрудничеству. В последние несколько лет эти идеи приобретают все большое значение и
выходят на первый план в определении основных важнейших черт возникающего
нового общества. Такое переосмысление неожиданным образом привело к изменению
самого названия будущего общества. Оно стало все в большей степени называться
не «обществом знания», а «инновационным обществом» по его основной цели и
основной технологии создания новых полезных продуктов в новых типах
совместной деятельности – командах сотрудничества. Очевиден явный отказ от
технократического, функционального рассмотрения образов будущего мира и
переход к системному гуманистическому его видению. Это выразилось в
нескольких важных практических шагах. Экономически это связано с необходимостью уменьшения издержек,
связанных с большими расходами на содержание правоохранительных и судебных
органов в странах с низким социальным капиталом. Основой социального капитала
являются, прежде всего, нравственные и культурные ценности, объединяющие
людей, обеспечивающие высокую степень доверия между ними. Оказалось, что в
мире новой глобализующейся экономики эти внеэкономические ценности становятся
в некотором роде определяющим фактором развития. Этические ценности в
настоящее время не только полезны, как это отмечалось Вебером при становлении
индустриального общества, но по многим причинам являются системообразующими
факторами. В радикальной постановке это утверждение может трактоваться как
необходимое и достаточное условие существования «новой экономики» XXI века.
Безупречное следование экономически «верным законам» и правилам правового
государства не в состоянии обеспечить благополучие и процветание страны [11].
Открытие данного эффекта «нравственного и культурного локомотива»
экономического развития существенно изменило отношение общества, бизнеса и
государства к традиционно второстепенным вопросам воспитания, образования,
ответственного социального партнерства и межкультурного взаимодействия.
По-видимому, впервые наблюдается такое широкое привлечение идей гуманизма для
создания нового общества. Появился новый вид оценивания стран международным
сообществом. Всемирный банк, помимо традиционных оценок человеческого
капитала страны, недавно ввел обязательную оценку ее социального капитала,
т.е. меру сотрудничества в ней и доверия между людьми. Данная реакция
симтоматична. Она пронизана не только заботой об экономическом росте, но и
нарастающей тревогой о возможно неуправляемом характере развития
глобализационных процессов, имеющих в своей основе инновационное развитие.
Характер мирового развития заметно изменился в последнее время. Глобальные
процессы вызывают много тревог и вопросов. По образному выражению А.И.
Юрьева, «глобализация лишена морали: она уже не то дитя науки, которое
вызывало умиление, она научилась «пить, курить и ругаться матом» [12]. Для
того чтобы ее укротить, сделать «другой», нужны новые люди, которые смогут
противостоять невидимым силам происходящего, которые смогут увидеть в этом
назревающем кризисе свой «зов судьбы», свой шанс сотворить инновацию,
разрешающую кризис. Именно эти новые инноваторы, вооруженные не только
знаниями естественных, но и гуманитарных наук, смогут стать истинными
рыцарями Нового времени, укротителями любого дракона, угрожающего людям. Их
воспитание и обучение – новая задача человечества. ОБРАЗОВАНИЕ ДЛЯ ИННОВАЦИОННЫХ
ОБЩЕСТВ XXI ВЕКА Наиболее отчетливо это выразилось в принятом в 2006 году в
Санкт-Петербурге совместном заявлении руководителей восьми ведущих стран мира
«Образование для инновационных обществ XXI века» [13]. Этот документ является
своего рода закреплением идеи технократического, экономо-центрического и
гуманистического синтеза. Образ грядущих инновационных обществ в нем
поднимается до уровня своеобразного созидательного мифа нового века,
способного разрешить его насущные проблемы: отвести мир от «столкновения
цивилизаций», избежать экологической катастрофы, привести мир к процветанию.
Человек, в руки которого передаются судьба мира и формирование желанного
будущего, совершенно нов в истории человечества – это учитель, работающий на площадке формирования нового человека
будущего, способного противостоять всем известным и грядущим «дефектам»
глобализации, – площадке про-инновационного
образования, образования для массового производства полезных для человека,
мира нововведений. На наш взгляд, фактически завершается этап формирования механизмов и
условий для создания «другой глобализации», выраженной в несколько иных
понятиях и подходах, чем ноосфера Вернадского. Прогресс несомненен. Однако
этот подход не может не рассматриваться и с новой тревогой. Производство
большого числа инноваций любой ценой может иметь не менее тяжелые
последствия, что и «индустриализация любой ценой», увеличение числа
«творцов», несомненно, увеличит и число «злых гениев», планы
«пост-человеческого» будущего человека окутаны не только дымкой желанного
бессмертия, но и новой тревогой за его судьбу. Гуманизм по-прежнему должен
оставаться бдительным и деятельным, взяв на вооружение позитивный опыт
экологического движения. Движение за «другую» глобализацию может быть таким же
успешным, как и современная борьба за сохранение природы. Очевидно, что
справиться с возможным «злом» идущей самой по себе глобализации, творческой
энергией новых «злых гениев» человечества может справиться только иной, более
«гуманизированный» Человек, «Человек Воспитанный», по выражению Бориса
Стругацкого [1]. По его мнению, Великая Воспитательная революция, описанная
им в одном из романов, пока не происходит. Он считает, что «Никто в мире не
имеет представления, какой она может быть. Появится подлинная нужда –
появятся и специалисты, и знатоки. Нужды нет – вот в чем беда. Совершенно не
вижу, кому в этом мире нужен Человек воспитанный и зачем». С нашей точки зрения, эта позиция должна быть пересмотрена. Подлинная
нужда в Новом человеке появилась сейчас. Она требует безотлагательных
действий. У глобализации нет ни отдыха, ни отпусков, ни минуты покоя. Она
стремительно набирает темп, ведь на службе у нее вся техносфера мира.
Требуется множество других энергичных творцов, противостоящих этому
анонимному монстру. И среди них найдется место и «Человеку Воспитанному»
Стругацкого, «человек, всегда творческому», не живущему «беззаботно» и
«легко». Творчество же, по Стругацкому, – это «постоянное недовольство собой,
миром, бесконечная погоня за странным, категоричное неприятие покоя» [1].
Полное совпадение с описанным выше идеальным образом творца инноваций! Смена парадигмы развития образования в наше время является
общепланетарным явлением, обусловленным переходом многих стран к
постиндустриальному развитию. Фактически это означает, что основные цели
индустриального развития выполнены и необходима последовательная смена
картины мира у большинства населения страны. В этой связи очень важны язык и
образный ряд национальной дискуссии по этому вопросу. Вместо идущих сегодня
монологов отдельных профессиональных групп должен возникнуть диалог
заинтересованных сторон, направленный на достижение общественного согласия в
треугольнике конфликтов интересов между государством, обществом и молодым
человеком – учащимся или студентом. Российская модель образования, как,
впрочем и другие национальные модели, должна опираться на реалии российской
жизни, прежде всего, на свою сильную культуру, многочисленные истории своих
успехов и имеющиеся ментальные склонности к обучению, творчеству и
инновациям. Очевидно, что заметный положительный вклад в новый этап развития
страны могут и должны внести важные профессиональные гуманитарные группы:
философы, культурологи, педагоги, психологи и историки. В инновационном
обществе России в равной степени должны присутствовать как традиционные
технологические инновации, так и эффективные гуманитарные инновации. Впервые
наука и культура в равной степени должны служить развитию страны. В этой связи уместно сопоставить наш опыт с опытом других развитых
стран, например японии, совершившей в ХХ веке, так же, как и наша страна,
головокружительную индустриальную революцию. Образование японии многие
десятилетия было ориентировано на индустриальное общество, заинтересованное в
массовом производстве серийной продукции. Главная цель образования была определена как подготовка персонала,
занимающегося выпуском серийной продукции. Для этого нужны были люди с
определенными качествами: терпеливые, умеющие превозмогать невзгоды; люди
уживчивые, склонные к сотрудничеству с коллегами; люди с идентичным уровнем
знаний и навыков; люди, лишенные самобытности и творческих устремлений. По
этой причине усилия преподавателей, как и в России, были сосредоточены не на
развитии у детей позитивных задатков, а на преодолении имеющихся у них
недостатков. В результате этого япония не смогла успешно адаптироваться к
кардинальным переменам в экономике, связанным с быстрым формированием
эффективного сектора «экономики знаний» в других развитых странах и
испытывает в настоящее время значительные экономические и социальные
трудности. Для преодоления этих проблем японии, по мнению японского
исследователя Т. Сакаия, требуются революция интеллектуальных ценностей и
изменение менталитета и системы образования [14]. Ситуация в России во многом
аналогична. Очевидно, что все это создает
дополнительные трудности в создании новой целостной системы целеполагания для
модернизирующегося образования. Путь к берегам нового неведомого
«инновационного общества» путается в массовом сознании работников образования
с движением к прошлым, не всегда «красивым» этапам индустриального
капиталистического развития и не может не породить больших сомнений в
необходимости перемен. Фактически российское образование находится в ожидании
рассвета – восхода новой яркой вдохновляющей стратегической цели развития
страны. Робко провозглашенная в официальных документах стратегическая цель –
построение в России «экономики знаний» – до сих пор не переведена на
приемлемый для педагогического сообщества и населения мировоззренческий язык.
По этой причине не может быть выполнена основная миссия нового рождающегося
образования: достижение необходимых новых целей – созидание нового общества и
человека нового мира. ВИДЕНИЕ БУДУЩЕГО КАК НЕОБХОДИМОСТЬ Наблюдаемая в наше время ускоренная глобализация по всем своим
признакам фактически является общепланетарной инновацией (или совокупностью
одновременно происходящих инноваций) самого высокого уровня, в сотворении
которой участвует одновременно очень большое число активных и творческих
людей. По выражению известного политического психолога А.И. Юрьева, «история
уже приобрела иной смысл, а ее авторы скрываются за псевдонимами» [12]. В течение очень короткого отрезка времени в мире произошло большое количество
изменений практически во всех сферах жизни и деятельности человека. В эпоху
быстрых перемен, порождающих большое число неопределенностей, особое значение
приобретает видение будущего, реализуемое в различных образных моделях
будущего: эпох, цивилизаций, волн, обществ, трансформаций и т.д. Все эти
модели должны помочь нам преодолеть неопределенность нашего завтра, открыть
окно в будущее, чтобы с помощью открывшейся нам частицы будущего попытаться
построить свое настоящее надлежащим образом. Видеть в наше время столь же
важно, как и мыслить [4]. В эпоху быстрых перемен самым важным для человека и страны становится
стратегическое изменение взгляда на жизнь: в настоящее смотреть становится
перспективнее не из прошлого, а из будущего [15; 16]. Это, прежде всего,
важно для человека психологически, поскольку образ желаемого будущего
определяет наше поведение в настоящем. «Мы все стремимся кому-то подражать,
чтобы стать ими в будущем. И здесь кому как повезло. Точно так же и целый
народ, целая страна живут сегодня так, какими видят себя в будущем. Именно
поэтому «Будущее определяет Настоящее». Хотя большинство думает иначе: им
кажется, что настоящее определяет прошлое: наши заслуги, достижения,
родословная и прочее. Это неверно. Настоящее – это реализация проекта
будущего. У кого он есть – тот и силен, успешен сегодня» [16]. Особая важность видения будущего во многом связана с психологической
потребностью человека в целеполагании, ясном определении желанной цели своих
осознанных действий. целеполагание невозможно без общего представления об
окружающем нас мире, о нашем месте в нем, без мировоззрения, в значительной
степени формируемого образованием. Осознание обществом России
происходящих в мире событий идет медленно. По-прежнему сильны стереотипы
прежнего успешного индустриального прошлого нашей страны. Можно уверенно
сказать: без новой полноценной картины мира российское образование обречено
еще долго находиться в каботажном плавании возле привычного «Старого света
образования». Новых, манящих своей «красотой, свободой и изобилием» земель
«Нового света» оно может успешно достичь, лишь осознав весь набор причин,
почему надо покидать знакомые берега традиционного образования. И этот путь
невозможно совершить без опытных, знающих и ответственных путеводителей –
картографов нового времени – социальных философов и психологов, философов
образования и педагогов. Это, прежде всего, их работа – сформировать и
представить всем новую ясную и понятную, целостную и системную картину мира,
в котором предстоит жить, преодолевать проблемы и развиваться России и
основной, уже хорошо проверенной силе ее движения – качественному
образованию, творящему и адекватное мировоззрение, и научную картину мира. Для этого им нужно сделать очень многое. Необходимо системное
полнокровное развитие философии нового образования; нахождение ответов на
новые вопросы: каков будет естественный набор видов образования нового
времени; какие философские идеи должны находиться в основе новых видов
образования; каким образом может изменяться массовая ментальность, сознание в
рамках нового образования; как будет развиваться самоорганизация возникшего
впервые в истории человечества массового общества личностей; кто и как может
укротить стихийную глобализацию и противостоять ее творцам – анонимным безответственным
злым гениям нового времени и т.д. РОССИЯ И ГРЯДУЩЕЕ ИННОВАЦИОННОЕ ОБЩЕСТВО Постиндустриальное развитие формирует устойчивый спрос на нового
массового универсального работника – работника умственного труда (knowledge worker), отличительной
особенностью которого является более развитая по сравнению со своим
предшественником сфера личностных способностей – гибких практических умений
успешного разрешения профессиональных и личностных проблем, названных новым
емким понятием «компетентности» [17]. По этой логике основной целью
образования становится развитие не «частичной», а целостной личности,
способной к саморазвитию и быстрой адаптации к изменяющимся условиям жизни в
глобализирующемся мире, способной созидать большое число инноваций, т.е.
полезных вещей и продуктов. По мнению известного в мире футуролога Элвина
Тоффлера, именно эти люди создадут в ближайшее время то «революционное
богатство», которое полностью изменит мир [6]. «Ускользающий», по образному
определению Э. Гидденса [18], мир еще рядом с нами, но тот, кто не видит
контуры грядущего мира, может вскоре разделить трагическую судьбу чуда
промышленного века «Титаника» с надвигающимся айсбергом глобализации.
Немногие подозревают об этой угрозе, и еще меньшее число людей знают о тех,
кто может предотвратить эту угрозу: это идущие на смену нам новые люди с
другим набором качеств личности, способные жить в новом необычном обществе
быстрых перемен. Глобализация полностью меняет правила конкурентного
соперничества. На смену стратегиям «догоняющего развития» приходят стратегии
«от знаний к благосостоянию», в которых определяющим фактором является не
обладание страной, регионом природными богатствами, а обладание основным
ресурсом развития – знаниями и человеческим капиталом. Ключевой вопрос здесь: что будет, если Россия не примет инновационный
вызов и пойдет по своему пути модернизации? Ответ поразительно жесток и
однозначен. Вот о чем свидетельствует недавний анализ ситуации в России [19].
«Если Россия не примет инновационный вызов, то страна будет отброшена
назад не только по объему выпускаемой продукции, но и по её технологическим
возможностям, отстанет навсегда во всех видах своего развития от передовых
стран. В настоящее время за рубежом производство наукоемкой продукции
обеспечивают всего 50–55 макротехнологий. Семь наиболее развитых стран,
обладая 46 макротехнологиями, держат 80% этого рынка. США ежегодно получают
от экспорта наукоемкой продукции около 700, Германия – 530, япония – 400
млрд. долларов. В мировой экономической науке считается доказанным, что вклад
научных достижений в рост ВВП может превышать 50%. Весь объем мирового рынка
наукоемкой продукции составляет сегодня 2 трлн. 300 млрд. долл. На долю США приходится 39% этой продукции, на долю японии – 30%,
Германии – 16%. Доля России составляет всего 0,3%. От уровня инновационной
активности в экономике, положения на мировом рынке наукоемкой продукции
непосредственно зависит и национальная безопасность страны. Если ситуация
коренным образом не изменится, то уже в ближайшее время российские предприятия
столкнутся с разрушением производственного и кадрового потенциала, что в
конечном счете приведет к усилению зависимости страны от импорта продукции,
иностранного капитала, превращению её в отраслевой и образовательный придаток
Запада». После этого анализа становится более понятным один из основных
И-пунктов программы действий нового президента России Дмитрия Медведева,
заявленной в Красноярске, – инновации
и необходимости вложений инвестиций в развитие человеческого капитала.
«Голландская нефтяная болезнь» России проходит. Ей пора браться за то, что
она умеет делать, – развивать свое образование. Может быть, предельно
амбициозно, как это заявлено в докладе «Российское образование – 2020. Модель
образования для экономики, основанной на знаниях»: «Советское образование
было одним из лучших» образцов индустриальной эпохи (если не лучшим). Сегодня
мы должны создавать лучшую систему образования глобального инновационного
уклада» [20]. В соответствии с этим принципиальным становится вопрос о переходе к
другим показателям качества массового российского образования, которое должно
включить новые цели образования и технологии его измерения. Основой качества
образования постиндустриального общества выступает способность использовать
специализированные знания для решения конкретных проблем экономики, общества
и человека. На первый план выходит «насущная полезность» образования и науки,
выраженная в количестве и качестве полезных нововведений (инноваций), по
своей сути являющихся «коммерциализированным знанием». Основной целью
развития страны становится формирование в исторически короткие сроки
инновационного общества и инновационной экономики страны, в которой
лидирующее место занимает так называемая обратная инновация, рассмотренная
выше. Именно этот вид инновации определяет новый социальный заказ для
образования – заказ на массовую подготовку «творцов» и «организаторов»,
развитие у них способностей к эффективной работе в команде, готовность жить и
работать в условиях быстрых перемен и т.д. Заявленная в обращении глав восьми
ведущих стран мира «Образование для инновационных обществ XXI века» общая
цель: «нужно способствовать формированию глобального инновационного
общества…» – поразительна по своей амбициозности и уникальна по своему
целеполаганию. Определен в документе механизм ее достижения посредством: • «развития и интеграции всех трех элементов «треугольника знаний» –
образования, исследования и инноваций; • крупномасштабного инвестирования в человеческие ресурсы; • развития профессиональных навыков и научных исследований, • поддержки модернизации систем образования, с тем чтобы они в большей
степени соответствовали потребностям глобальной экономики, основанной на
знаниях». Этот механизм закрепляет инновацию как важнейшее условие дальнейшего
развития мира и делает ее основой «экономики знаний». Таким образом, налицо два важных последствия заявленной цели развития:
образование впервые в истории человечества объявлено «основой прогресса
человечества» и впервые в такой категоричной форме происходит отказ от привычных
понятий «информационное общество» и «общество знаний». По сути, происходит
выделение из них меньшого вложенного подмножества с четко выделенной
функциональной характеристикой приоритетного использования лишь той
информации и тех специальных знаний, которые могут быть полезны для создания
нового полезного нового – инноваций. Отчетливый утилитаризм такого подхода
оправдывается критическими потребностями современного мира в разрешении
большого числа глобальных и региональных кризисов, требующих не просто
новшеств, а новшеств с очень большой эффективностью и повышением
производительности труда, т.е. инноваций. ОБРАЗОВАНИЕ ДЛЯ ИННОВАЦИЙ В этом смысле новое (про-инновационное) образование можно определить
как образование, готовящее большое число строителей нового, никогда не
существовавшего в истории человечества общества, общества постоянных
нововведений, кризисов и их разрешений, изменений и постоянного развития –
инновационного общества. Новое образование должно сформировать у учащихся всех возрастов определенный,
не случайный набор компетентностей, необходимых для успешной инновационной
деятельности. Этот набор компетентностей может быть достаточно просто получен из
приведенной выше последовательности циклов обратной инновации. 1. Для осуществления инновации в любой сфере деятельности инноваторам
необходимо иметь развитые способности к творчеству, основанные на
оригинальности, проницательности, любознательности и мудрости личности.
Очевидно, что взрослые в большей степени имеют эти качества, чем школьники.
Обучение законам творчества, знакомство с законами изобретательства (ТРИЗ),
тренинги на имеющихся «историях успеха» могут стать хорошей основой для
развития творческой компетентности учащихся. 2. Очень важным для запуска инновационного процесса является наличие у
инноваторов критического мышления, способности заметить и актуализировать
(убедительно рассказать) проблемы, кризисные явления; увидеть в них новые
элементы, спрогнозировать их развитие и отчетливо представить их в виде
потребностей, требующих разрешения. Инновации – всегда реакции на кризис, и
по этой причине, если нет критического восприятия окружающего мира, нет и
кризиса, нет и инновации, нет и успеха. Развитие критической компетентности
может успешно реализовываться путем построения и рассмотрения «воображаемых и
реальных моделей» инновационных ситуаций, обратного анализа известных
успешных инноваций, инновационного опыта. «Свободное моделирование» ситуаций,
процессов, действий – новое пространство образования. 3. Для поиска необходимых специальных знаний необходимы, прежде всего,
развитые исследовательская компетентность и междисциплинарная компетентность
(способность воспринимать и понимать язык специальных знаний). Развитие этих
компетентностей может быть успешно реализовано путем создания
междисциплинарных целевых проектных команд, имеющих установку на достижение
желаемых целей в конкретные сроки. 4. Системная, комплексная работа над инновацией востребует как
информационную грамотность (способность пользования современными
информационными устройствами и системами), так и информационную
компетентность обучаемого. Информационная компетентность включает в себя,
прежде всего, способность создавать базы данных и пользоваться ими; организовывать
информационный поиск в глобальной сети; создавать новые виртуальные связи и
отношения; производить гибкое планирование своей информационной деятельности,
распределять свое компьютерное время, потенциал, ресурсы. 5. Для успешной реализации инновации для всех участников
инновационного процесса необходимы особые умения работать в команде
(социальная, личностная, коммуникативная компетентности, этическая
компетентность, командная компетентность). Все эти компетентности могут быть
выявлены и развиты лишь в реальной совместной деятельности, направленной на
достижение определенного, желаемого, запланированного результата. 6. И самая важная компетентность, требуемая для инновационной
деятельности всех ее участников, – это инновационная компетентность, т.е.
способность к инновационной деятельности и к успешной адаптации к ней.
Инновационная компетентность опирается интегрально на многие черты личности:
волю к жизни, к успеху, к победе; умение решать проблемы, организовывать
напряженный рабочий план, быть не руководителем, а лидером и т.д. Развитие
этой ключевой для нового общества компетентности может быть достигнуто
эволюционным путем, последовательно, шаг за шагом, тренингами, специально
организованными занятиями и целенаправленной проектной деятельностью. Все перечисленные выше направления развития человека для нового
инновационного общества могут быть представлены в виде нескольких пространств
свободы: пространства свободы творчества, пространства свободы
предприимчивости, пространства свободы организационной деятельности. Задача
общества и образования – сделать эти пространства свободы максимально
большими и полноценными. Частичный человек вырастает в ограниченном объеме
свободы, новый универсальный человек инновационного общества может вырасти
только в пространстве большой свободы. Конкурентоспособность в современном мире – это жестокая реальность, и
она может быть достигнута универсальными работниками инновационного будущего
развитием большой совокупности практических гибких умений и полезных знаний,
внесших важный вклад в достаточное число «учебных» и реальных побед
обучаемого на «коврах» соревнований с сильными оппонентами. Очевидно, что осуществление
заявленного плана создания образования нового типа для инновационных обществ
нового века окажет значительное влияние на сознание и ментальность очень
большого числа людей в мире, в нашей стране. Модернизация образования
естественным образом будет содействовать модернизации мировоззрения и
модернизации ментальности. Успех и неуспех этих видов модернизации определят
в скором времени и контуры нашего будущего. НОВЫЕ ЛЮДИ ДЛЯ БУДУЩЕГО РОССИИ Способность общества и государства воспроизводить лишь научную элиту
сама по себе не гарантирует эффективного развития экономики, что мы и
наблюдали в случае позднего СССР и наблюдаем в сегодняшней России. Необходим
никогда ранее не существовавший в нашей стране в полном объеме плодоносящий
союз людей науки, образования, культуры, предпринимателей, общества и власти
для массового производства инновационных качественных товаров и услуг
населению, который позволит создать в обозримом будущем новую «сильную»
Россию, основанную на новых принципах и целях. Фактически речь должна идти о
построении в стране «инновационного общества» с другой ментальностью и
другими фундаментальными целями образования и воспитания новых поколений. Формирование новой профессиональной элиты для «новой экономики» по
целям и задачам сопоставимо с целями и задачами подготовки специалистов для
«индустриальной экономики» двух последних столетий с теми же рисками для
менее развитых стран остаться на обочине экономического развития, с теми же
алармисткими оценками будущего той или иной страны. В наиболее жесткой форме
это было недавно заявлено известным экономистом Джеффри Саксом в его «Новой
карте мира», в которой вместо идеологического разделения стран впервые
вводится технологическое разделение мира. По его мнению, современный мир
делится на благополучные страны: технологические новаторы (15% населения
мира), страны – технологические последователи (около 50%) и технологически
оторванные страны, в число которых входит и наша страна [21]. Уже в ближайшее время обществу и работодателям потребуются новые люди
и работники, которые смогут сочетать личное обаяние, креативность, гибкость,
коммуникабельность и умение быстро разрешать проблемы [22]. Важную роль в этом, на наш взгляд, может сыграть анализ реальных
показателей человеческого потенциала (человеческого капитала) в нашей стране
и в каждом ее регионе, поскольку данный показатель естественным образом
связывает показатели качества жизни с показателями образования и тем самым
указывает на «полезность» образования для жизни каждого человека.
Предпринимательские структуры России, все больше включающиеся в систему
глобальных связей, начинают понимать это быстрее, чем остальное общество. На
наш взгляд, в наибольшей степени их позиция отражена в формуле «Личность первична, профессионализм
вторичен!», недавно выраженной в докладе [23]. В настоящее время существует большое число
теоретических моделей «человеческого
капитала». С нашей точки зрения, наибольший интерес может представлять
описание человеческого капитала, предложенное А.И. Юрьевым [15; 16]. В его
основу положены четыре известные психологические способности человека:
жизнеспособность, работоспособность, способность к инновациям и способность к
обучению, соответствующие четырем уровням человека – индивиду, субъекту
деятельности, личности и индивидуальности. По мнению А.И. Юрьева,
человеческий капитал важнее всех остальных ресурсов страны и его необходимо
изучать, прежде всего, с точки зрения психологии человека, «человеческий
капитал – это и есть беспроигрышное будущее, который составляет главный смысл
и радость нашей жизни в настоящем». Проведенный нами анализ заявленных в последние годы решений
правительства РФ и позиций лидеров нашей страны с использованием
вышеприведенного подхода показывает, что они отражают, прежде всего,
установки на сотворение в нашей стране человека-труженика, человека-семьянина, человека обучающегося,
человека-предпринимателя и человека-патриота. В меньшей степени они
направлены на создание человека-творца и человека-организатора, т.е. тех
особых качеств человека нового времени, которые являются главными
созидателями будущего общества [24; 25]. Поставленная впервые в нашей
истории задача наращивания человеческого капитала страны по своим основным
характеристикам (наличию кризиса, высокой степени общественного интереса)
имеет все черты востребованной инновации. Этим самым она должна привлечь к
себе большое число творческих организаторов и талантливых творцов. Именно они
смогут создать новое качество человека, способного успешно жить в новом
обществе, создавать полезное новое и укрощать стихию и хаос глобализации. Рассмотрение целей и задач
формирования нового инновационного общества, развитие необходимого ему
образования необходимо проводить, прежде всего, с этих позиций. На смену
естественному скептицизму по отношению к будущему должен прийти
гуманистический подход необходимости и целесообразности поиска решений в
самых трудных ситуациях настоящего и будущего. В конечном счете, речь идет о
будущей судьбе человека на нашей Земле. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 1. Ольга Тимофеева. Мы путаем учителей с демагогами и телезвездами.
Интервью с Борисом Стругацким / Новая газета. 16.05.2008. – №17–18. 2. Коротаев, А.В. Законы истории. Вековые циклы и тысячелетние тренды.
Демография, экономика, войны. 2-е изд. / А.В. Коротаев, Н.Л. Комарова, Д.А.
Халтурина. – М., УРСС, 2007. 3. The
World System: Five Hundred Years or Five Thousand? / Ed. by A.G.Frank and
B.Gills. – L: Routledge, 1994. 4. Kurzweil
Ray. The Law of Accelerating Returns. http://www.kurzweilai.net 5. Тоффлер, Э. Третья волна. Пер. с англ. / Э. Тоффлер. – М.: ООО
«Издательство АСТ», 2002. – 776 с. 6. Тоффлер, Э. Революционное богатство/ Э. Тоффлер, Х. Тоффлер. – М.:
АСТ: АСТ Москва: Профиздат, 2008. – 569 с. 7. Поскряков, А.А. Инновационная культура.
http://www.socialogy.mephi.ru 8. Розенберг, Н. Как Запад стал богатым. Экономическое преобразование индустриального
мира. Пер. с англ. / Н. Розенберг, Л.Е. Бирдцелл, мл. – Новосибирск: Экор,
1995. – 352 с. 9. Дмитрий Бадовский. Общество инноваторов / Известия 26.02.2008. 10. Drucker
Реtег F.
Post-capitalist society // Наrреr Вusiness, 1994. – 232 р. 11. Фукуяма, Ф. Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию:
пер. с англ. / Ф. Факуяма. – М.: «Издательство АСТ», ЗАО НПП «Ермак», 2004. –
730 [6] с. – (Philosophy). 12. Россия. Планетарные процессы / под ред. В.Ю. Боль-шакова. – СПб.:
Изд. С.-Петерб. ун-та, 2002. – 732 с. 13. Образование для инновационных обществ в XXI веке. Заявление
руководителей восьми ведущих стран мира, принятое на саммите в
Санкт-Петербурге 16 июля 2006 года.
http://www.kremlin.ru/interdocs/2006/07/16/1744 14. Сакаия, Т. «японская экономика – реформирование индустриального
общества в интеллектуальное: реформы премьер-министра Д. Коидзуми и тенденции
в японской экономике». www.erudition.ru 15. Стратегическая психология глобализации: Психология человеческого
капитала: учеб. пособие / под науч. ред. д-ра психол. наук, проф. А.И.
Юрьева. – СПб.: Logos, 2006. – 512 с. 16. Юрьев, А.И. Финансовый капитал – форма прошлого, человеческий
капитал – форма будущего. – Ж. С-Петерб. ун-т. – 8. – 30 мая 2007 года 17. Акулова, О.В. Современная школа: опыт модернизации: книга для
учителя / О.В. Акулова, С.А. Писарева, Е.В. Пискунова; под общ. ред. А.П.
Тряпицыной. – СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2008.–290 с. 18. Гидденс, Э. Ускользающий мир: как глобализация меняет нашу жизнь.
Пер. с англ. / Э. Гидденс. – М.: Весь Мир, 2004. 19. Яндиев, М.И. Аналитический обзор: “Инновации в России” 16.10.2003
http://www.humanities.edu.ru/index.html 20. «Российское образование – 2020. Модель образования для экономики,
основанной на знаниях». Доклад к IX Международной научной конференции
«Модернизация экономики и глобализация» (1–3 апреля 21. Джеффри Сакс. The
Economist, 24–30 июня 22. Результаты экспертного опроса 1650 генеральных директоров крупных
международных компаний Международного исследовательского центра The Economist
Intelligence Unit в 2008 году, http://www.kellyservices.ru 23. Вузы и работодатели о выпускниках и реформе высшей школы. – М.:
Русал и «Система», 2005. 24. Москвич, Ю.Н. Образование на пути к новым берегам: курс на
сотворение человека нового мира. Психологическая наука и практика
образования: современные тенденции: материалы II Всероссийской
научно-практической конференции. Красноярск, 24–25 апреля 2008 года / Ю.Н.
Москвич (отв. ред.); ред. колл.; Краснояр. гос. пед. ун-т им. В.П. Астафьева.
– Красноярск. – 124 с. 25. Москвич, Ю.Н. «Креативный класс России как основа инновационной
экономики: состояние и перспективы». Интеллектуальные ресурсы: оценка и
вовлечение в хозяйственный оборот: материалы Всероссийской науч. конф. /
науч. ред. В.Ф. Шабанов. – Красноярск: ИПц КГТУ, 2006. – С. 21–24. В.И.
Иванов СУДЬБА РУССКОЙ ИДЕИ В НОВОМ
ГЛОБАЛЬНОМ МИРЕ Воплощение русской идеи есть воплощение
истинной справедливости в отношениях между людьми. Истинная справедливость
между людьми невозможна без справедливого, честного распределения общественного богатства. Поэтому
проблема собственности, проблема соотношения различных форм собственности в
обществе имеет первостепенный характер. Особенно острый характер эта проблема
приобрела в сегодняшней России. 70 лет в ХХ веке в России на практике и в
идеологии господствовала общественная форма собственности на орудия труда и
средства производства, при этом огромное количество людей считало, что так
жить неправильно, несправедливо. Последние двадцать лет в российском обществе
и на практике и в идеологии обрела свои права частная собственность. Эти
последние двадцать лет становления демократической России пока еще видимых
успехов не принесли: большое количество народа живет в бедности, общественное
богатство страны распределяется несправедливо. Что же получается?
Господствовала общественная собственность в стране – жили в основном бедно,
справедливости не было. Господствует частная собственность – опять живем
бедно, опять нет справедливости. Видимо, дело не в формах собственности, а в
чем-то другом. Попробуем разобраться. I.
ФОРМЫ СОБСТВЕННОСТИ И СПРАВЕДЛИВОСТЬ. ЧТО ТАКОЕ СОБСТВЕННОСТЬ? Обратимся к великим. «я владею, владение превратилось в мою собственность»,
– пишет Гегель. Сущность собственности, по Марксу, находится в процессе
производства, там, где непосредственно затрачивается труд, который, в свою
очередь, является первопричиной всех форм присвоения. Другими словами, все
вещи, все предметы, которыми владеет человек, являются неорганическим телом
человека, он ими распоряжается по своей воле и по своим желаниям, так же, как
своими руками, ногами, телом. Маркс уточняет, что все эти предметы (неорганическое тело человека)
создаются в процессе труда. Если бы люди жили по одному или отдельными
дружными семьями, то проблем с собственностью не было бы. Сами сделали, сами
сработали, сами распорядились своей собственностью (результатами своего
труда). Но человек по природе – общественное существо, каждый индивид
многообразно связан со всеми другими людьми, особенно тесно с непосредственно
окружающими его людьми, поэтому в каждом предмете, созданном, сработанным
отдельным человеком, присутствует энергия, воля, сила, ум других людей. Так как каждый человек есть общественное существо, единство единичного
и общего, то и его неорганическое тело (собственность) является одновременно
и личным (частным), и общественным. Отсюда возникают все проблемы, а именно,
– в определении меры владения и распоряжения собственностью. Каждый человек
определяет меру своего владения собственностью и меру владения других
по-своему, отсюда возникают противоречия между людьми, которые, в крайнем
случае разрешаются в жесткой борьбе, вплоть до уничтожения друг другом. В определении меры владения собственностью участвуют все качества
людей: чувство справедливости, совесть, уважение и любовь или нелюбовь к
другим, ум, хитрость, глупость, жадность, жестокость, сила, воля и другие.
Чем выше уровень культуры общества, прежде всего, уровень нравственности, тем
более справедливо определяется мера владения и распоряжения собственностью
каждым отдельным человеком и общественными группами и воплощается на
практике. В соответствии с диалектикой единичного, особенного и общего в
обществе существуют самые различные формы собственности (личная, частная,
общественная, государственная, кооперативная и т.д.). Начиная с цивилизации,
основными формами собственности являются частная, общественная и
государственная. Все социальные и национальные противоречия в основном
развертываются из-за истинной или кажущейся несправедливости в процессе
распределения общественного богатства. В рабовладельческом и феодальном
обществах противоречия разрешались в классовой борьбе и борьбе между
социальными группами, в войнах между государствами, в борьбе
рабовладельческих и феодальных классов и элит. До начала XX века частная
собственность доминировала в цивилизованном мире. Начиная с XVII века, в Европе и
Америке утверждается капиталистическая форма частной собственности, которая
обеспечивала взрывной характер общественного прогресса. Как писал Маркс, за
100 лет господства буржуазных отношений человечество прирастило свой
потенциал вдвое. Однако бешеный рост богатства буржуазии сопровождался
обнищанием наемных рабочих, пролетариата. Капиталисты законным путем, так как
государство всегда защищает интересы прежде всего господствующего класса,
обкрадывают большую часть населения. Как избавиться от несправедливости?
Великие гуманисты Европы Руссо, Фурье, Сен-Симон, Оуэн, а позднее коммунисты
Маркс и Энгельс видят причину социальной несправедливости в господстве
частной собственности на орудия труда и средства производства. Маркс создает
теорию прибавочной стоимости, по мнению тогдашних революционеров, вскрывающую
тайну капиталистической эксплуатации. Революционеры всей Европы и Америки
начинают борьбу за замену частной собственности на орудия труда и средства
производства общественной собственностью. БОРЬБА ЗА СПРАВЕДЛИВОЕ
РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ВМЕСТО БОРЬБЫ ПРОТИВ ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ Но, как следует из вышеприведенных рассуждений, реальное общественное
богатство всегда одновременно и частное и общественное. Действительная,
фактическая несправедливость заключается в том, что общественное богатство
нечестно распределяется, поэтому в Европе и в Америке борьба с капиталом
приобрела характер борьбы за более справедливое распределение и владение
богатством, а не за отмену частной формы собственности как таковой. И надо
сказать, что на этом пути европейское и американское общества в труднейшей
классовой борьбе достигли определенных успехов. В России же радикальные
революционеры, пришедшие к власти в 1917 году, поставили перед собой задачу
искоренить частную форму собственности как таковую. Они с помощью военной
силы решили эту задачу, но что у них получилось? Русские коммунисты отобрали
у богатых не только то богатство, которое присвоено нечестно, но и то,
которое те заработали своим собственным трудом. На словах отобранное
богатство они передали большинству населения страны, на деле же коммунисты,
пренебрегая желаниями и волей большинства населения страны, стали фактически
владеть и распоряжаться общественным богатством сами. Таким образом, одну
форму несправедливости они заменили другой формой несправедливости, при этом
они снизили средний уровень обеспеченности большинства населения страны,
подавили творческую и трудовую активность большинства российских граждан. В
результате победоносной войны с Гитлером на фоне всеобщего общественного
подъема у них был реальный шанс изменить политику и завоевать доверие и
уважение народа, восстановить социальную справедливость, обеспечить
динамическое развитие материального производства и духовной жизни народа. Но
коммунисты России этим шансом не воспользовались, они не смогли почувствовать
пульс времени, они не смогли найти форм перехода от диктата к доверию народу,
к пробуждению инициативы и творчества большинства населения страны, хотя и
объявили программу строительства коммунизма в СССР как самого справедливого и
богатого общества на Земле. Результат известен – всеобщий
системный кризис общественной жизни в СССР; поспешная «перестройка»,
закончившаяся неудачей; трагический обвал в рыночную экономику. Новые хозяева
страны, среди которых более половины бывших руководящих коммунистов,
воспользовавшись неприспособленностью большинства населения страны к рыночным
порядкам, «прихватизировали» общественное богатство страны, опять-таки
увеличив степень эксплуатации широких слоев населения. Фактически скрытую
эксплуатацию народа за ложными понятиями общественной, общенародной
собственности бывшие коммунисты и новые ловкачи легализировали в понятиях
рыночной экономики. СИТУАЦИЯ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ Сегодня большое количество российских граждан живет бедно,
неустроенно, несправедливо. Однако положителен тот факт, что страна
избавилась от глобальной лжи о том, что возможно построить свободное,
процветающее, справедливое общество на базе идей и практики тоталитарного
социализма. В сознание и в практику жизни народа приходит понимание, что
достойную жизнь стране не могут обеспечить только руководители, высшая
политическая элита, какие бы принципы и лозунги они ни выдвигали на словах,
будь то коммунистическая или рыночная агитация. Достойную жизнь в России можно построить только сообща, только
экономической и политической активностью большинства населения страны. При
этом превалирование той или иной формы собственности не имеет первостепенного
значения. Превалирование частной формы собственности может не исключать
достойной жизни большинства населения страны. Если в стране действует достаточно гуманистическая правовая система,
если в стране поддерживается средний и малый бизнес, если успешно действуют
социальные программы, если крупный и крупнейший бизнес облагается
соответствующими налогами, если обеспечивается качественное воспитание и
образование большинства молодежи, то превалирование частной собственности на
орудия труда и средства производства не тормозит общественный прогресс, не
способствует ожесточению отношений между отдельными гражданами и социальными
группами. При этом конструктивное взаимодействие между частными предприятиями
создает своеобразную общественную собственность всего общества, всей страны.
Такая форма общественной собственности в большей степени учитывает истинную
меру вложения сил и энергии каждым отдельным человеком и обеспечивает меру
владения и распоряжения общественным богатством каждым человеком более
справедливо по сравнению с общественной (государственной) собственностью,
декретируемой советским правительством в бывшем СССР. Советские чиновники, провозглашая общественное богатство России
общественной собственностью всего народа, на деле отстранили население страны
от владения и распоряжения богатством, созданным этими людьми. Чиновники
распоряжались народным достоянием сами, произвольно, в стране царила
бесхозяйственность. Создаваемое в стране богатство, народное достояние было
фактически ничьим. Большинство тружеников, большинство народа было лишено
права владения и распоряжения государственным имуществом. Те же, кто им
распоряжался, тоже не чувствовали себя хозяевами, так как их распоряжение и
владение прекращалось с уходом с должности. В СССР в полную силу о приращении
народного достояния не заботился никто – ни чиновники, ни простой люд. Ни те ни
другие не были на деле хозяевами народного достояния и соответственно не
чувствовали себя ими. Таким образом, вся советская система общественной жизни
была искусственной, надуманной, неуклюжей. Она насаждалась государством с
помощью силы. Большевики с помощью силы нарушали ход
естественно-исторического процесса, государственной мудрости у них не было.
Советское тоталитарное общество во многом напоминало общество тоталитарной
Спарты. Такие искусственные, надуманные, противоречащие основным законам
общественного развития государственные и общественные устройства долго
существовать не могут. С РОССИЯ НА РАСПУТЬЕ Из предыдущих рассуждений вытекает следующее. Успех в построении
богатого, справедливого, высоконравственного общества не связан напрямую с
господством или превалированием той или иной формы собственности на орудия
труда и средства производства. Наоборот, крайности опасны и бесчеловечны. Задача социального авангарда России состоит в том, чтобы всегда
находить такое соотношение частного и общественного во владении и
распоряжении общественным богатством страны, чтобы как можно больше исключить
несправедливость между людьми, чтобы у каждого человека была перспектива в
развитии, чтобы исключить эксплуатацию чужого труда, чтобы все больше
утверждался принцип невозможности использования других людей в качестве
средства для достижения своих целей любым человеком. На фоне вышеизложенного совершенно нелепо выглядят сторонники
концепции двух типов общества: коллективистского (российского) и
индивидуалистического (западного). Если гуманисты России и Европы, начиная с
XVII века, видели основную причину несправедливости, бесчеловечности
общественных отношений во всех народах и государствах в господстве частной
формы собственности на орудия труда и средства производства, то сторонники
концепции двух типов общества видят причины излишне проблемного развития
обществ – российского и западного – совершенно в другом. Они считают, что России как «коллективистскому» обществу изначально и
на всем протяжении ее истории соответствует общественная форма собственности
на орудия труда и средства производства, западноевропейским же,
«индивидуалистическим» обществам, изначально и на протяжении всей истории их
развития органически присуща частная форма собственности на орудия труда и
средства производства. Другими словами, если коммунисты Европы и России в XIX и XX веках
считали, что будущее человеческого общества непременно связано с введением
общественной собственности на орудия труда и средства производства с помощью
диктатуры пролетариата во всех странах мира, то коммунисты России XXI века,
сторонники концепции двух типов общества, оставили Запад в покое. Пусть развивается, как ему хочется, а именно, с демократическим
правовым государством, с господством частной собственности на орудия труда и
средства производства, с индивидуализмом и либерализмом в теории и на
практике, с индивидуалистами и эгоистами, гражданами с различными свободами и
свободой воли, с общественными отношениями, никогда и ни в коем случае не
совершенствующимися, ибо совершенствоваться могут только российские,
«коллективистские» общественные отношения, так как «принцип совершенства»
присущ только «коллективистскому» обществу. Надуманность, искусственная «сколоченность», репрезентативность (по
Н.М. Чуринову) концепции двух типов общества в этом случае проявляется в
следующем. Во-первых, эта концепция нарушает азы диалектики, объективной и
субъективной. В определении общественной собственности сторонники концепции
двух типов общества выхолащивают самое главное, что составляет суть
собственности как таковой, а именно – владение и распоряжение предметами
собственности субъектом. Вот один из перлов: «… общественная форма
собственности не есть собственность, принадлежащая всем. Она есть
общественное отношение, в котором люди пребывают и получают возможность
действовать в соответствии с этим отношением и совершенствовать данное
отношение вместе с другими общественными отношениями». Спрашивается, зачем же боролись миллионы рабочих и крестьян
революционной России с вооруженной до зубов буржуазией, если в результате
победы отобранная у богатеев собственность не будет принадлежать всем им? Они
теряли жизнь, здоровье, лишались родных и близких людей только за то, чтобы
вступить в какое-то абстрактное общественное отношение, «в котором люди
пребывают и получают возможность действовать в соответствии с этим отношением
и совершенствовать данное отношение вместе с другими общественными
отношениями»? Для чего все эти словесные выкрутасы? Чтобы оправдать большевиков, которые вовлекли народ в смертельную
войну, обещая отдать фабрики рабочим, землю крестьянам, власть советам, а на
деле обманули простой люд и все оставили себе? Это с точки зрения морали. А
по существу – понятия собственности. Зачем владение и распоряжение
предметами, что составляет сущность всякой собственности, подменять
надуманным, примышленным, не несущим никакого реального содержания понятием
абстрактного «общественного отношения», не раскрывая его значения. Они,
сторонники концепции двух типов общества, удовлетворяются тем, что,
приравнивая общественную собственность к «общественному отношению», толкуют
это «общественное отношение» как возможность совершенствования его вместе с
другими общественными отношениями. Но это же такая вопиющая спекуляция, в которую могут поверить только
неопытные студенты, и то только потому, что она исходит из уст и из-под пера
маститых ученых-философов, гипнотизирующих молодежь своим авторитетом. Как
можно такое писать для серьезных людей, понимающих, что такое диалектика и
умеющих хоть немного ее применять на деле? Далее о совершенствовании общественных отношений. На каком основании
сторонники концепции двух типов общества возможность совершенствования общественных
отношений монопольно приписывают только России как «коллективистскому»
обществу и отказывают в возможности совершенствования общественных отношений
западным обществам? Вот один из аргументов: «Отношение
общественной собственности – это развивающееся явление, оно раскрывается все
новыми и новыми сторонами». Как будто есть что-то в мире, особенно в
обществе, что не развивалось бы, не раскрывалось все новыми сторонами.
Опять-таки элементарное незнание диалектики, непонимание того, что развитие,
совершенствование есть атрибут общества в целом и отдельных его систем и
проявлений. Кроме того, игнорируются исторические факты. ПРОБЛЕМА СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ Вся история западноевропейских обществ, начиная с XVII в., есть
история совершенствования отношений капиталистической частной собственности,
при этом, как ни прискорбно признать, это совершенствование обеспечило более
качественную по сравнению с Россией жизнь большинства населения
западноевропейских стран. Если свобода, достоинство и гражданское значение обретаются
западным человеком, в частности крестьянином, посредством владения,
пользования и распоряжения имуществом, то сторонники концепции двух типов
общества этот факт совершенствованием общественных отношений не признают. Здесь крестьянин не вступает в то «общественное отношение», которое
они называют общественной собственностью, а стало быть, в этом случае нет
совершенствования общественных отношений, потому что «совершенствование»
присуще только общественной собственности. Как же может совершенствоваться
способ жизни «индивидуалистического» общества, где «естественное право
выступает как право эгоиста: право на все, вплоть до убийства». Поистине сторонники концепции двух типов общества не жалеют черных
красок для описания общественной жизни на Западе. В России же, в
коллективистском обществе, общественные отношения, по их мнению, все время
совершенствуются. Они совершенствовались и при Иване Грозном, и при
господстве крепостного права, и при «военном коммунизме» Ленина, и при
массовых репрессиях Сталина, и при беспардонной лжи брежневского периода. Да
и как они не могли совершенствоваться, если «господствовала» общественная
собственность на орудия труда и средства производства? На любые нелепости, на
любые ухищрения идут сторонники концепции двух типов общества, лишь бы
доказать несовместимость российской экономической жизни с частной
собственностью на орудия труда и средства производства. В многочисленных статьях сторонников концепции двух типов общества на
все лады «доказывается» тот факт, что России соответствует, что России с
необходимостью присуща только общественная собственность на орудия труда и
средства производства. С точки зрения теории и диалектики, уже было показано
выше, что все эти «доказательства», все эти потуги просто бессмысленны, так
как любая собственность включает в себя и частное и общественное. В этом
отношении не может быть исключением и Россия. Может быть, практика
общественной жизни России подтверждает их умопостроения, их «доказательства»?
Так ведь нет. Начиная с Московского царства, в России доминирует частная
собственность – собственность князей, царей, бояр, дворян, помещиков, купцов,
капиталистов, чиновников, советской номенклатуры, сегодняшних олигархов,
предпринимателей, чиновников. Упорство сторонников концепции двух типов общества
поистине достойно Тертуллиана. Тот утверждал: «Верую, потому что абсурдно!»
Эти веруют потому, что так хотят, хоть это и абсурдно. Вздорность теоретических построений сторонников концепции двух типов
общества проявляется не только в вопиющем нарушении диалектических принципов
и законов, не только в игнорировании практики общественного развития, но
также и в нелепости, неуклюжести их словесных выражений и конструкций. Вот только три примера. «Общественная собственность измеряется мерами совершенства, а частная
– мерами свободы», – придуманы новые единицы измерения для богатства; причем,
если молоко произведено в колхозе, то оно измеряется мерами совершенства;
если же молоко произведено на частной ферме, то оно измеряется мерами
свободы. Или вот еще: «Мы считаем, что
образцами совершенства являются не умозрительные утопические теории (уж не
про себя ли? – В.И.), а
объективная диалектика, диалектическое противоречие, всеобщая связь, красота,
гармония, непосредственность связи, опосредованность отношения, объективный
закон, временной ряд, рост энтропии, антиэнтропийный процесс и ряд других, не
надуманных, умозрительных, но имеющих место в сознании, а также вне и
независимо от сознания, оформлений совершенства». Ну что можно сказать? И, наконец: «Частная собственность не должна искусственно
пересаживаться на почву коллективистского общества, чтобы не провоцировать
трагических для жизни этого общества последствий». «Коллективистское»
общество – имеется в виду Россия. В этом случае невольно напрашивается мысль, что сторонники концепции
двух типов общества изучают Россию в зеркальном отражении, правое они видят
левым, левое – правым. Частную собственность на почву России искусственно
никто никогда не пересаживал, она всегда со времен Московского царства
естественно существовала. Общественную собственность искусственно пытались
навязать России большевики. В этом случае без трагических последствий не
обошлось. II. СВОБОДА И СОВЕРШЕНСТВО КАК ТОЖДЕСТВО Воплощение русской идеи есть построение общества, где свободное
развитие каждого является условием свободного развития всех. Почему так
важна, так ценна, так привлекательна, так чарующе пленительна свобода для
человека? Наверное, потому, что развитие, становление человека всегда
происходило и происходит сейчас в тяжелой борьбе с условиями, ограничивающими
человеческую свободу. В первобытнообщинном состоянии главными факторами, ограничивающими
человеческую свободу, были природные факторы. Нехватка питания, стихийные
бедствия, эпидемии, угроза со стороны хищников, огромность и непостижимость
окружающего мира – все это и многое другое ограничивало свободу человека,
принуждало его чувствовать себя скованным, слабым. С возникновением цивилизации на первое место из факторов,
ограничивающих, сковывающих человеческую свободу, выдвигается социальный
фактор. Это, прежде всего, зависимость большинства населения страны от
государства и от богатейших людей, «оснащенных» зачастую несправедливой
силой, хитростью, наглостью, коварством. Свобода самых богатых и сильных также ограничена конкуренцией им
подобных. Но тяга к свободе, устремленность к ней в человеке неистребимы,
многие из людей идут на всяческие лишения и мучения, даже на смерть, лишь бы
сохранить или приобрести свободу. Это происходит, видимо, потому, что
человеческий разум и свобода тождественны. Человеку нравится размышлять,
человек любит творить, и этот процесс также неограничен, как неограничен мир.
Но социальные условия антагонистических формаций, антагонистических обществ
искусственно сдерживают, ограничивают свободу большинства населения,
предоставляя в то же время неограниченную свободу, вплоть до произвола,
власть имущим. Великие гуманисты всех времен и народов тяжело переживали такую
несправедливость, начиная с эпохи Возрождения и вплоть до нашего времени.
Обратимся к Александру Сергеевичу Пушкину, который, как никто другой, так
просто, ярко, полно выразил мысли, мечты и чаяния русского, российского
народа, русской души. Увижу ль, о друзья, народ неугнетенный И рабство, падшее по манию царя, И над отечеством свободы
просвещенной Взойдет ли, наконец, прекрасная
заря? Но в нас горит еще желанье, Под гнетом власти роковой Нетерпеливою душой Отчизны внемлем призыванья. Мы ждем с томленьем упованья Минуты вольности святой, Как ждет любовник молодой Минуты верного свиданья. Пока свободою горим, Пока сердца для чести живы, Мой друг, отчизне посвятим Души прекрасные порывы. Товарищ, верь: взойдет она, Звезда пленительного счастья, Россия вспрянет ото сна, И на обломках самовластья Напишут наши имена! И то, что власть всегда парализует
свободу народа, и то, что отчизна нуждается, призывает к свободе, и то, что
стремление к вольности, свободе есть святое чувство, сродни возвышенному
чувству любви, и то, что у лучших людей России стремление к свободе есть жар
души, есть дело чести, и то, что достижение свободы есть великое,
пленительное счастье для каждого человека и общества в целом, и то, что имена
тех, кто не жалеет жизни для дела освобождения народа от гнета и
несправедливости власти, будут вписаны в скрижали истории России. Отсутствие свободы в России А.С. Пушкина очень огорчает, поэтому в его
творчестве, если выразиться народным языком, «свобода на свободе сидит и
свободой погоняет». Он надеется на лучший исход и понимает великую роль тех
сынов России, которые своей деятельностью, своей жизнью приближают время
освобождения страны от социальной несправедливости. Оковы тяжкие падут, Темницы рухнут – и свобода Вас примет радостно у входа, И братья меч вам отдадут. И долго буду тем любезен я народу Что чувства добрые я лирой
пробуждал, Что в мой жестокий век восславил я
свободу И милость к падшим призывал. А.С. Пушкин – глас души российского
народа, которая жаждет добродетели и свободы. Это понимают все тонко чувствующие
и самостоятельно мыслящие люди. Современный китайский художник, написавший
портрет Пушкина, сделал на нем такую надпись: «Ты при жизни дышал свободой и
после смерти дышишь ей». И только наши философы, сторонники концепции двух
типов общества, считают, что свобода – это «стандарт» западных народов и
государств, России такой «стандарт» не свойственен и не нужен. Любой крупный
поэт мира, а России особенно, болезненно переживает отсутствие свободы,
утеснение человеческого существования власть имущими, так как свобода –
атрибут человеческого разума, атрибут человека. Вспомним строчки М.Ю.
Лермонтова: А вы, надменные потомки Известной подлостью прославленных
отцов, Пятою рабскою поправшие обломки Игрою счастия обиженных родов! Вы, жадною толпою стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи! Таитесь вы под сению закона, Пред вами суд и правда – все
молчи!.. Или даже лирика Ф.И. Тютчева. Для
него природа – такое же одушевленное, «разумное» существо, что и человек: В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык. Таким образом, мы видим, что поэты
с их обостренным чувством прекрасного и безобразного, справедливого и
несправедливого отчетливо понимают, что без свободы человек ограничен,
ущербен, жестоко обижен власть имущими. Отнимая свободу, власть имущие
удерживают большинство населения в недоразвитом состоянии, они не дают
человеку полноценно, всесторонне совершенствовать себя, препятствуют
раскрытию человеческой многогранной сущности, сдерживают гармоническое
развитие всего богатства человеческого разума и деятельности. Это происходит
потому, что слабых, недоразвитых, несвободных людей легче эксплуатировать,
легче отбирать у них богатство, легче обманывать, легче манипулировать ими. Можно, конечно, принять во внимание тот факт, что поэты –
экзальтированные личности и их оценки действительности могут быть значительно
преувеличенными. Поэтому обратимся к философам, чьи оценки являются наиболее
взвешенными по сравнению с кем бы то ни было. Вот что пишет В.С. Соловьев во
Второй речи в память Ф.М. Достоевского: «Окончательное условие истинного
всечеловечества есть свобода. Но где же ручательство, что люди свободно
придут к единению, а не разойдутся во все стороны, враждуя и истребляя друг
друга, как это мы и видим? Ручательство одно: бесконечность души
человеческой, которая не позволяет человеку навсегда остановиться и
успокоиться на чем-нибудь частичном, мелком и неполном, а заставляет его
добиваться и искать полной всечеловеческой жизни, всеобщего и всемирного дела»
[3]. Соловьев подчеркивает, что свобода есть непременное, незыблемое
условие построения совершенного общества, где будут исключены такие черты
современной жизни, как несправедливость, присвоение чужого, принуждение
человека человеком, насилие, убийства и т.д. Здесь же В.С. Соловьев
утверждает, что мир не должен и не может быть спасен насильно. Потому что истина есть добро, мыслимое человеческим умом; красота есть
то же добро и та же истина, телесно воплощенная в живой конкретной форме;
полное ее воплощение уже во всем есть конец, и цель, и совершенство; вот
почему и Ф.М. Достоевский и В.С. Соловьев утверждают, что не насилие, а
именно красота спасет мир. Рассуждая о будущем всеединстве человечества, Соловьев еще раз
подчеркивает: «Задача не в простом соединении всех частей человечества и всех
дел человеческих в одно общее дело. Можно себе представить, что люди работают вместе над какой-нибудь
великой задачей и к ней сводят и ей подчиняют все свои частные деятельности,
но если эта задача им навязана, если она для них есть нечто роковое и
неотступное, если они соединены слепым инстинктом или внешним принуждением,
то, хотя бы такое единство распространялось на все человечество, это не будет
истинным всечеловечеством, а только огромным муравейником» [3]. На образцы таких муравейников указывает В.И. Со- ловьев. Они были в
восточных деспотиях – в Китае, в Египте. Сюда можно добавить древнюю Спарту,
а также муравейники XX века – Германию Гитлера и коммунистического СССР.
Против таких муравейников со всею силою восставали Достоевский и Соловьев,
видя в них прямую противоположность своим общественным идеалам. Их идеалы требуют не только единения всех людей и всех дел
человеческих, но главное – человеческого их единения. Дело не только в
единстве, а в свободном согласии на единство. Дело не в великости и важности
общей задачи, а в добровольном ее признании. Сегодня, когда появляется возможность «восстановить в правах» русскую
идею, не хочется думать, что жизнь Достоевского прошла напрасно. Он не
оставил никакой теории, никакой системы, никакого плана или проекта. Но
руководящее начало и цель, высшая общественная задача и идея были поставлены
им на небывалую высоту. Стыдно будет русскому обществу, пишет В.С. Соловьев,
если оно сведет свою общественную идею с этой высоты и подменит великое общее
дело своими мелкими профессиональными и сословными интересами под разными
громкими именами. Конечно, у всякого признающего
великое всечеловеческое дело, пишет далее В.С. Соловьев, есть свои частные
дела и занятия, своя профессия и специальность. И вовсе не нужно бросать их,
если в них нет ничего противного нравственному закону. Всечеловеческое дело
потому и есть всечеловеческое, что оно может все совместить и ничего не
исключает, кроме злобы и греха. От нас только требуется, чтобы мы своей
маленькой части не ставили на место великого целого, чтобы мы не обособлялись
в своем частном деле, а старались бы связать его с делом всечеловеческим,
чтобы это великое дело мы никогда не теряли из виду, ставили бы его выше и
прежде всего, а все остальное – уж потом. НОВАЯ ВЫСШАЯ ЗАДАЧА Не в нашей власти решить, пишет В.С. Соловьев, когда и как совершится
великое дело всечеловеческого единения. Но поставить его себе как высшую
задачу и служить ему во всех делах своих – это в нашей власти. В нашей власти
сказать: вот чего мы хотим, вот наша высшая цель и наше знамя – и на другое
мы не согласны. Современная Россия как раз переживает такой период, когда главным
дефицитом является честное, добровольное, справедливое, бескорыстное единение
всех здоровых сил общества. Да, мы отстаем от развитых стран в некоторых
областях техники, технологии, в организации производства, в обеспечении
жизненных условий большого количества населения. Население России фактически
вымирает. Но все это еще можно исправить Если власть прислушается к мнению социального авангарда, то дело может
пойти на лад. В советской России ставились тактические задачи: «Техника
решает все», «Кадры решают все». С большим напряжением, но эти задачи
решались. Сегодня необходимо поставить
примерно такую задачу: «Честность, справедливость, искренняя любовь к своему
народу, к своему отечеству решают все». Если власть России в центре и на
местах без обмана возглавит народ в деле решения такой задачи, народ России
наверняка откликнется; бросят пить и разгильдяйничать те, кто разуверился во
власти, потому что всю жизнь их обманывали. Когда-то Петр I работал вместе с кузнецами и плотниками, В.И. Ленин
сам участвовал в коммунистических субботниках. Это можно сделать и сейчас,
только без обмана, без показухи, без унижения и насилия над простыми людьми,
без компанейщины, а честно, искренне, всерьез и надолго, навсегда. Конечно, не только Ф.М. Достоевский и В.С. Со- ловьев – все крупные
философы России пишут о взаимодополнительности, о взаимопроникновенности, о
тождестве свободы и совершенства. Этой проблеме посвящены две известные
работы Н.А. Бердяева «Философия свободы» и «Смысл творчества». ОБЛИК ИДЕАЛЬНОГО БУДУЩЕГО РУССКОЙ ИДЕИ Этой проблемой был увлечен Николай Онуфриевич Лосский. В работе «Свобода
воли» он пишет, что для достижения своей высшей цели или проявления своего
безусловного значения существо должно, прежде всего, быть, затем оно должно
быть живым, потом – сознательным, далее – разумным и, наконец – совершенным.
И уточняет: здесь «каждый новый тип представляет новое условие, необходимое
для осуществления высшей и окончательной цели – действительного явления в
мире совершенного нравственного порядка, царства Божия, или откровения
свободы и славы сынов Божиих» [2]. О современном обществе Н.О. Лосский пишет так: «В царстве нарушенной
гармонии, где почти каждое хотение деятеля встречает противодействия со
стороны других деятелей и часто вследствие своей неразвитости не может и не
должно быть поддержано также и благодатной силой Бога и царства Божия,
свобода действия в высшей степени ограничена, вряд ли можно найти хотя бы
одно хотение, которое нам удалось бы осуществить вовне вполне в том виде и в
той мере, как это нам желательно» [2]. Глупость, неразвитость, неопытность, необразованность, по мнению Н.О.
Лосского, являются условиями, создающими стеснения для Свободы Выбора. В будущем, когда, можно надеяться, будет реализована русская идея –
такое общество Н.О. Лосский называет Царством Божиим, – отношения между
людьми будут строиться следующим образом: «В царстве Божием нет ограничений
свободы: всякий член царства Божия обладает совершенной свободой действия,
так как всякое хотение его встречает поддержку в остальных членах царства
Божия и содействие благодатной силы Божией, а потому осуществляется без
всякого умаления; обладая совершенной полнотой Истины, члены этого царства
совершают выбор, обозревая все бесчисленное множество возможностей, и не
встречают при этом никакого противодействия со стороны других своих хотений,
так как выбор их без колебаний и ошибок направляется в сторону абсолютного
добра и абсолютной красоты» [2]. В этом высказывании, как и во всей работе, Н.О. Лосский показывает,
что не может быть построено совершенное человеческое сообщество без свободной
деятельности его созидателей. Анализируя свойства человеческого разума, Н.О. Лосский приходит к
выводу, что истинный человек (не задавленный материальным и духовным гнетом)
должен быть свободен от всего, в том числе и от Бога. Он рассуждает таким
образом: «Если бы человек был не свободен полностью от Бога, пришлось бы
утверждать, что сам Творец мира есть причина зла, царящего в мире» [2]. И, наконец, пожалуй, самое емкое и
выразительное высказывание о гармонии свободы и совершенства: «…Только
свободные существа, добровольно вступающие на путь единения с Богом как живым
идеалом совершенства, заслуживают имени Сынов Божиих. … Свобода есть условие
высочайшего достоинства тварей Божиих. Без свободы нет добра. Поэтому
понятно, что творение мира только в том случае имеет возвышенный смысл, если
возможно, чтобы твари Божии были не автоматами, а свободными существами» [2]. Далее Н.О. Лосский поясняет, что в свободе таится возможность и
высочайшего добра и низменнейшего зла. Бог, по мысли Н.О. Лосского, наделил
свои творения вместе со свободой всеми средствами для существования добра;
если же, несмотря на это, какой-либо человек вступает на путь зла, то начало
этого зла кроется только в самом этом человеке, и ответственность за зло
падает на него целиком. «НОВЫЙ» ВЫБОР: СОВЕРШЕННАЯ ИЛИ СВОБОДНАЯ ЛИЧНОСТЬ Выше были приведены мнения поэтов и философов по поводу соотношения
свободы и добродетели, свободы и совершенства. Но даже с точки зрения
здравого смысла очевидно, что совершенства достигают, прежде всего, свободные
личности, способные творить, выходить за рамки общепринятого, известного.
Нельзя быть мастером, достичь совершенства в любой отрасли деятельности, будь
то искусство или спорт, наука или зодчество, врачевание или сталеварение, не
будучи творцом, не будучи способным свободно принимать решения, отличные от
всех существующих. Вот почему люди с такой охотой ходят смотреть на мастеров,
будь то футбол или скрипичный концерт, театральная постановка или балетный
спектакль. Но не все мыслят подобным образом. Сторонники концепции двух типов
общества, российского (коллективистского) и западного (индивидуалистического)
считают по-другому. В своей выспренной манере выражения они стараются
доказать, «что совершенная личность и свободная личность идентифицируют
различные типы общества и соответствующие оформления их социальности» [6]. Посмотрим, как они аргументируют свою точку зрения. Сначала, чтобы обосновать мнимую ошибочность представлений о
творческой, стремящейся к совершенству личности, как личности свободной в
современной российской культуре и философии, они предпринимают следующий шаг.
По мнению сторонников двух типов общества, социальный авангард России в
советское время был лишен адекватной идеологической основы, он был лишен
самопонимания в силу того, что социальная элита страны возводила культ
Маркса, или по-другому – марксистский вариант западничества, – она отчуждала
от народа нашей страны ее многовековую историю философии, политологии и
теории экономики. Уже здесь налицо две подтасовки. Во-первых, если социальный авангард лишается самопонимания, он
перестает быть социальным авангардом; нельзя, просто невозможно вести за
собой массы, народ, если не знаешь, кто ты есть сам. Во-вторых, под социальной элитой сторонники концепции двух типов
общества понимают не истинную социальную элиту СССР (большевиков во главе с
Лениным и Сталиным, а позднее КПСС с КГБ), а идеалогов-марксистов, которые,
якобы, и навязали стране в качестве идеологии марксистский вариант
западничества. Как известно, стране был навязан не марксизм как вариант
западничества, а марксизм-ленинизм, и не идеологами-марксистами, которые были
только послушными исполнителями, рупорами в тоталитарном СССР, а государством
и политической полицией под страхом смерти, заключения в концлагерь или
лишения работы. И народ советской России отчуждался от многовековой истории,
философии, политологии и теории экономики тоталитарным государством, а не
коварными философами-марксистами, погнавшимися за европейской модой. Далее, по мнению сторонников концепции двух типов общества, «согласно
умозрительной марксистской схеме все общества представлялись как одинаковые,
и им предписывалось действовать по идеалам потребительства, классовой борьбы,
диктатуры пролетариата, а ныне в системе так называемого аутентичного
марксизма – по идеалам, так сказать, когнитариата, т.е. научной элиты,
работающей по принципам западного потребительского проекта науки, а именно:
науки покорения природы и общества» [6]. На самом деле, ни Марксу, ни какому другому теоретику или
государственному деятелю никогда все общества не представлялись одинаковыми,
ибо незнание диалектики единичного и общего сразу выталкивает теоретика или
практика общественной жизни из числа авторитетных идеологов или политиков. Об этом тысячу раз писали и Маркс, и Энгельс, и Ленин. Маркс никогда
«не предписывал» действовать по идеалам потребительства, а, наоборот,
критиковал за это буржуазное общество; классовую борьбу Маркс тоже никогда и
никому «не предписывал», он только отразил в своих работах, что именно через
классовую борьбу разрешаются, в основном, противоречия в антагонистических
обществах. И нет никакого западного
потребительского проекта науки. Это есть неуклюжая выдумка сторонников
концепции двух типов общества, в их терминологии – теория-репрезентация.
Нет и «науки покорения природы и общества». В реальной жизни есть стремление крупных богатеев получать
сверхприбыль путем бессовестной, безнравственной, хищнической эксплуатации
природы и общества на базе современных науки и техники, так это характерно не
только для Запада, но также и для России, и для Америки, и для любого
региона, где аппетиты олигархов не получают должного отпора со стороны
гуманистов и здравого смысла. И уж если называть марксизм «умозрительной
схемой», то чем же оказывается концепция двух типов общества, адекватность
которой действительному процессу общественной жизни несравненно уступает
марксизму? Далее, сторонники концепции двух типов общества обвиняют Запад в
приверженности к «традиционному умозрительному теоретизированию» за то, что
западные теоретики якобы экстраполируют свои наработки, применимые только у
них, на Западе, на Россию и другие общества. На деле, в реальности, умозрительной оказывается именно концепция двух
типов общества, поскольку она пытается перечеркнуть, отменить действия
всеобщих закономерностей в обществе, которые изучаются, анализируются
философским знанием; а свою надуманную, диалектически несостоятельную
концепцию представить в виде знания, соответствующего российской действительности.
Одним из примеров такой надуманности, диалектической девственности
является противопоставление совершенной личности (характерной для России)
свободной личности (характерной для Запада). Как известно, во второй половине XVIII в. и первой половине XIX в.
были переведены на русский язык многие труды французских, английских и
немецких философов. Из этих трудов, по мнению сторонников концепции двух
типов общества, русские теоретики усвоили чуждые России протестантского толка
идеи демократии и правового государства. Как говорит опыт истории, демократия
является универсальной формой государственного правления и устройства
современного общества, если оно стремится к совершенствованию общественных
отношений. Качество общественных отношений, их человечность зависят от уровня
общей культуры страны, который напрямую связан с активным участием
большинства населения в общественной жизни, что и является практической,
реальной демократией. Патологическая неприязнь сторонников концепции двух типов общества к
демократии в России подталкивает их к совершенно нелепым утверждениям о том,
что власть «лучших людей», «лучших мужей», «больших людей», «добрых людей» в
принципе несовместима с демократией. Это утверждение в корне неверно как теоретически, так и практически. Нахождение
во власти Солона и Перикла, Авраама Линкольна и Джорджа Вашингтона, Черчилля
и Рузвельта, де Голля и Тетчер, Вили Брандта и многих других достойных
представителей своих народов полностью опровергает это нелепое утверждение. Для того чтобы защитить диктатуру большевиков во главе с Лениным и
Сталиным, сторонники концепции двух типов общества идут даже на искажение
действительных событий. Вот один из примеров: «До того как философы «серебряного века»
появились на Западе, они были, как правило, идеологами демократии, в том
числе и те, которые, по-видимому, троцкистами были депортированы из Советской
России в ноябре 1922 года на пароходе «Обер-бургомистр Гаккен» [6]. Название
парохода точно знают, а вот кто выслал и по чьему приказу – сомневаются. И наконец, сторонники концепции двух типов общества доходят до полного
абсурда – начинают делить людей на личностей свободных и личностей
совершенных. Личности свободные живут на Западе, личности совершенные живут в
России. Причем личность свободная не может быть совершенной, а личность
совершенная не может быть свободной. Аргументы более чем странные.
Добродетель, по их мнению, является онтологической модальностью совершенной
личности. Идея совершенной личности якобы означает, что личность развивается
и переживает разные этапы своего становления по вектору совершенства – от
менее совершенной к более совершенной. И далее еще с десяток перечисляется таких же нелепых, надуманных
характеристик совершенной личности. Свободная личность сторонниками концепции двух типов общества
характеризуется также неуклюже, надуманно. Вот одна из характеристик:
«Свободная личность выступает как личность сама по себе, т.е. как личность
индивидуалиста, и она идентифицирует индивидуалистическое общество» [6]. Спрашивается, зачем серьезным людям
с докторскими степенями и профессорскими званиями писать такую нелепицу?
Против здравого смысла, против реалий жизни, против мнений великих поэтов и
величайших философов, против наработок всей гуманистической культуры
человечества. Один из ответов может быть таким: эти люди сформировались в
тоталитарном СССР, и коммунистическая муштровка настолько изменила их
сущность, что сделала их манкуртами, т.е. существами, которые ничего не
признают, кроме идей и мнений своих бывших диктаторов, своего хозяина. ОБ «ОСУЩЕСТВЛЕНИИ» РУССКОЙ ИДЕИ В СОВЕТСКИЙ ПЕРИОД ЖИЗНИ
РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА Концепция русской идеи, как известно, формировалась великими
гуманистами России. И сегодня ее разработка возможна лишь потому, что в России
нет тоталитаризма. В марксистско-ленинской, большевистской идеологии о
русской идее ничего не говорилось. Во-первых, потому, что русская идея
разрабатывалась в основном религиозными философами, а во-вторых, потому, что
русская идея включает в себя высший гуманизм, несовместимый с идеологией и
практикой грубости, насилия, «бесовства» большевиков. Однако, хотя большевики
(Ленин и Сталин) есть «бесы», но они наши, российские, «бесы». Программой их
деятельности было построение коммунизма в России и позднее во всем мире.
Поэтому, наряду со своим изуверством, они вовлекли огромное количество
простых людей – рабочих, крестьян, служащих, интеллигентов – в
социалистические преобразования общества. Они формировали производственные
коллективы в городе и на селе, профсоюзные, спортивные, культурные
организации. Инфраструктура социалистической России была достаточно развита и
многообразна. Можно было бы даже сказать, что в социалистической России
формировалось гражданское общество, если бы оно не было под неусыпным
контролем КПСС и КГБ. Большевики и КПСС считали, что они «несут» благо
российскому обществу и всему мировому сообществу. Другими словами, и русская
идея и российский коммунизм имели одну и ту же цель – построить в России
самое справедливое, самое совершенное общество, которое стало бы завидным
примером для всех народов мира. Однако грубость, диктат, насилие,
принуждение, догматизм, слежка за инакомыслящими перечеркнули все благие
намерения коммунистов. Они постепенно потеряли поддержку населения своей страны,
а для западного мира они стали создателями «империи зла». И вот сегодня наиболее упрямые остатки тех коммунистов, которые из-за
своей несостоятельности вынуждены были передать власть демократам, пытаются
консолидировать идеологию Народно-патриотического союза России. Само по себе
это действие вполне нормальное: почему бы не способствовать улучшению жизни
российского народа, укреплению государства российского. Но что
настораживает?! Во-первых, грубо критикуют российских либерал-демократов за
то, что те в определенной степени пытаются учиться демократии на Западе. Это
застарелая привычка коммунистов, которые за все советские годы привыкли
считать себя партией нового типа, единственной руководящей и направляющей
силой, обладающей истиной в последней инстанции. Во-вторых, совершенно
необоснованно обвиняют либерал-демократов в русофобии. В-третьих, абсолютно
бессовестно пытаются выдать себя за сторонников русской идеи, в то время как
их прародители, большевики во главе с Лениным и Сталиным, самым жестким образом
преследовали русскую нематериалистическую философию, где, прежде всего, и
разрабатывалась русская идея, считая ее представителей «дипломированными
лакеями поповщины». Более того, Сталина, компрачикоса человеческих душ,
насаждавшего в стране атмосферу нетерпимости к инакомыслящим, атмосферу
подозрительности и доносов, убившего миллионы невинных людей, провозглашают
активным проводником, деятельным сторонником русской идеи. Что объединяет
сегодняшних коммунистов и авторов и сторонников концепции двух типов общества
– коллективистского (российского) и индивидуалистического (западного)? Это
тоска по тоталитаризму и стремление возродить его в России. Как они пытаются
это делать? Они пытаются закамуфлировать свои пристрастия и пропаганду
тоталитаризма в гуманистические понятия русской религиозной философии, такие
как русская идея, соборность, устремленность к совершенству, единоумие,
единомыслие, вселенское братство и др., хотя, как говорится, «ослиные уши»
тоталитаризма им полностью спрятать не удается. КОММУНИЗМ И РУССКАЯ ИДЕЯ Вот несколько примеров. Пытаясь «привлечь» на свою сторону философию
В.С. Соловьева, они, якобы, разделяют его идеи о всеединстве, о всемирном
значении устремленности российского народа к построению истинно человеческого
общества, но здесь же называют В.С. Соловьева «абстрактным, христианским»
гуманистом. Это значит, что долговременный, тяжкий путь совершенствования
российского общества через экономическое, политическое, культурное,
нравственное развитие для них неприемлем. Конкретным, реальным,
действительным гуманизмом они считают социалистический интернационализм и тот
социализм и коммунизм, который строился в СССР под руководством КПСС. Тот
факт, что страна была опутана сетью концлагерей, что подавлялось всякое
свободомыслие, что были уничтожены государством миллионы российских граждан,
их нисколько не смущает. Построение «совершенного» общества руками
политических заключенных, осужденных по сфабрикованным обвинениям, по
доносам, по показаниям свидетелей, выбитым пытками, – вот что для них
является конкретным гуманизмом. Путать святое с грешным – любимое занятие
авторов и сторонников концепции двух типов общества – российского и
западного. Так, соборность, софийность, всеединство, как идеи и проявления
высшего гуманизма, они без зазрения совести перемножают на энтузиазм
социалистических преобразований советской России, осуществляемых в ежовых
рукавицах КПСС и КГБ. Пишут, с одной стороны, что русская идея есть идея
сердца; сердца, созерцающего свободно и предметно, что русская идея является
главным источником русской веры и русской культуры, и тут же пишут о том, что
Октябрьская революция Оказывается, что русские
большевики, сторонники В.И. Ленина, сознавали международное значение своей
миссии, но были озабочены преимущественно практической стороной дела,
социально-политической реализацией «русской идеи» в евразийском масштабе и
добились первых успехов ее реализации в Советской России и затем в СССР.
Поистине безграничным цинизмом надо обладать, чтобы писать о том, что палачи
русской религиозной философии были озабочены практическим внедрением идей этой
самой философии и даже добились определенных успехов на этом поприще. Если
«русская идея» была такой важной для большевиков, если они занимались
практическим ее осуществлением, то зачем надо было преследовать ее авторов,
зачем их во главе с Н.А. Бердяевым вывозить на двух «философских» пароходах
из России, зачем оставшихся в России гноить в концлагерях? Ответ прост.
Большевиками осуществлялась не истинная, гуманистическая русская идея, где
свободное развитие каждого должно быть условием свободного развития всех, а
ее тоталитарный, искаженный насилием над личностью вариант. Авторы же и
сторонники концепции двух типов общества, российского и западного, чтобы
как-то прикрыть свои тоталитарные пристрастия, записываются в продолжателей
дела русской религиозной философии, приглашая ее в свою «стряпню» в качестве
свадебного генерала. БЕРДЯЕВ О ЛЕНИНЕ И ЕГО ГОСУДАРСТВЕ Далее посмотрим, как спекулируют авторы и сторонники концепции двух
типов общества, российского и западного, на творчестве Н.А. Бердяева. Вот
один из перлов: «Несмотря на свой субъективизм в понимании как христианства,
так и социального смысла коммунизма, Бердяев уже за рубежом Отчизны пытается
объективно оценить смысл русской коммунистической революции». Что характерно:
те высказывания Н.А. Бердяева, которые расходятся, противоречат со взглядами
авторов и сторонников концепции двух типов общества, они признают
субъективными (неистинными), а те мысли Бердяева, которые не противоречат
концепции авторов, они признают объективными, т.е. истинными. Ну, конечно,
разве может «абстрактно-гуманистическая» философия Н.А. Бердяева претендовать
на тот уровень объективности, которого достигли конкретные гуманисты, авторы
и сторонники концепции двух типов общества. Однако на ум приходит выражение:
«Карлик, стоящий на плечах великана, видит дальше, но нет в нем биения
гигантского сердца». Именно Н.А. Бердяев, по мнению авторов и сторонников концепции двух
типов общества, показал глубокую духовную связь особенностей «русского
коммунизма» с концепцией «русской идеи», анализируя бытие этой связи уже в ХХ
в. Да, действительно показал. Но каков характер этой связи? Что об этом
говорит Бердяев? Так, например, он пишет, что вначале марксисты производили
впечатление менее крайних и свирепых революционеров, чем старые социалисты-народники
или социалисты-революционеры, как их стали позднее называть, марксисты были
против террора. Но, как оказалось, это была обманчивая внешность, вводившая в
заблуждение даже жандармов. Возникновение русского марксизма, по Бердяеву,
было кризисом русской интеллигенции, потрясением основ их миросозерцания.
Дело в том, что традиционно русская интеллигенция разрабатывала идеологию
русской идеи, т.е. теорию гуманистического, истинно человеческого
преобразования общества; большевики же Маркса соединили со Стенькой Разиным,
ибо они были революционерами. Революционеры, как известно, имеют интегральное
мировоззрение, в котором теория и практика органически слиты; тоталитарность
во всем – основной признак революционного отношения к жизни. Поэтому Н.А.
Бердяев и отмечает, что марксизм был крушением русской интеллигенции, был
сознанием ее слабости. Хотя искание царства социальной правды и
справедливости остается, на первый план выходят жертвоспособность,
аскетическое отношение к культуре, целостное, тоталитарное отношение к жизни,
определяемое главной целью – осуществлением социализма. Большевикам была
чужда русская философия, их не интересовали вопросы духа, культурный уровень
не только средних революционеров, но и вожаков революции был невысок, мысль
их упрощена. Им оставались чужды темы Ф. Достоевского, Л. Толстого, Вл.
Соловьева, Ницше. Самый большой парадокс в судьбе России, пишет Бердяев,
заключается в том, что либеральные идеи, идеи права, как и идеи социального
реформизма, оказались в России утопическими. Тоталитарный коммунизм оказался
неотвратимой судьбой России, внутренним моментом в судьбе русского народа. БЕРДЯЕВ О РЕВОЛЮЦИЯХ Далее Н.А. Бердяев дает характеристику В.И. Ленину. Ленин, по его
мнению, соединял в себе черты Чернышевского, Нечаева, Ткачева, Желябова с
чертами великих князей московских, Петра Великого и русских государственных
деятелей деспотического типа. Ленин был революционером-максималистом и
государственным человеком. Он соединял в себе предельный максимализм
революционной идеи, тоталитарного революционного мировоззрения с гибкостью и
оппортунизмом в средствах борьбы, в практической политике. Только такие люди
преуспевают и побеждают. Он соединял в себе простоту, прямоту и
нигилистический аскетизм с хитростью, почти с коварством. В философии, в
искусстве, в духовной культуре Ленин был очень отсталый и элементарный
человек, он соединял социальную революционность с духовной реакционностью.
Все мышление его было империалистическим, деспотическим. Тип культуры Ленина
был невысокий, многое ему было недоступно и неизвестно. Всякая
рафинированность мысли и духовной жизни его отталкивала. В нем не было
способности к созерцанию. Он всю жизнь боролся за целостное, тоталитарное
мировоззрение, которое необходимо было для борьбы, которое должно сосредоточивать
революционную энергию. Он допускал все средства для борьбы, для достижения
целей революции. Добро было для него все, что служит революции, зло – все,
что ей мешает. Революционность Ленина имела моральный источник, он не мог
вынести несправедливости, угнетения, эксплуатации. Но, став одержимым
революционной идеей, он в конце концов потерял непосредственное различие
между добром и злом, потерял непосредственное отношение к живым людям,
допускал обман, ложь, насилие, жестокость. Для Ленина марксизм есть прежде
всего учение о диктатуре пролетариата. Он утверждал диктатуру даже в
философии, требуя диктатуры диалектического материализма над мыслью. Как это
парадоксально ни звучит, но большевизм есть третье явление русской
великодержавности, русского империализма – первым явлением было московское
царство, вторым явлением – петровская империя. Вот как характеризует Бердяев государство, созданное большевиками во
главе с Лениным. Большевизм – за сильное, централизованное государство.
Произошло соединение воли к социальной правде с волей к государственному
могуществу, и вторая воля оказалась сильнее. Большевизм вошел в русскую жизнь
как в высшей степени милитаризированная сила. Большевики создали полицейское
государство, по способам управления очень похожее на старое русское
государство. Новые люди, пришедшие снизу, были чужды традициям русской
культуры, их отцы и деды были безграмотны, лишены всякой культуры и жили
исключительно верой. Коммунисты с презрением называли старую революционную и
радикальную интеллигенцию буржуазной. В новом коммунистическом типе мотивы
силы и власти вытеснили старые мотивы правдолюбия и сострадательности, в этом
типе выработалась жесткость, переходящая в жестокость. Этот новый душевный
тип оказался очень благоприятным плану Ленина, он стал материалом организации
коммунистической партии, он стал властвовать над огромной страной. Коммунисты
во главе с Лениным – это антигуманисты и антидемократы. В этом они люди новой
эпохи, эпохи не только коммунистических, но и фашистских переворотов. Ленинизм
есть вождизм нового типа, он выдвигает вождя масс, наделенного диктаторской
властью. Этому будут подражать Муссолини и Гитлер. Сталин будет законченным
типом вождя-диктатора. Ленинизм не есть, конечно, фашизм, но сталинизм уже
очень походит на фашизм. По Ленину, демократия совсем не нужна для
пролетариата и для осуществления коммунизма, демократические свободы лишь
мешают осуществлению царства коммунизма. Как и почему прекратятся то насилие и принуждение, то отсутствие
всякой свободы, которые характеризуют переходный к коммунизму период – период
пролетарской диктатуры? Ответ Ленина очень прост. Сначала нужно пройти через
муштровку, через принуждение, через железную диктатуру сверху. Тут, по мнению
Бердяева, мы встречаемся с очень интересным явлением. Ленин не верил в
человека, не признавал в нем никакого внутреннего начала, не верил в дух и
свободу духа. Но он бесконечно верил в общественную муштровку человека,
верил, что принудительная общественная организация может создать какого
угодно нового человека, социально совершенного, не нуждающегося больше в
насилии. Так и Маркс верил, что новый человек фабрикуется на фабриках. В этом
был утопизм Ленина, но утопизм реализуемый и реализованный. Одного, однако,
он не предвидел. Он не предвидел, что классовое угнетение может принять
совершенно новые формы, не похожие на капиталистические. Диктатура
пролетариата, усилив государственную власть, развивает колоссальную
бюрократию, охватывающую, как паутина, всю страну и все себе подчиняющую. Эта
новая советская бюрократия, более сильная, чем бюрократия царская, есть новый
привилегированный класс, который может жестоко эксплуатировать народные
массы. Это и происходило. Простой рабочий сплошь и рядом получал 75 рублей в
месяц, советский же чиновник, специалист – 1500 рублей в месяц. И это
чудовищное неравенство существовало в коммунистическом государстве. Советская
Россия стала страной государственного капитализма, который эксплуатировал
более жестоко по сравнению с частным капитализмом. Переходный период, по мнению Бердяева, мог затянуться до
бесконечности, что и произошло в действительности. Те, которые в нем
властвовали, вошли во вкус властвования и не захотели изменений, которые
неизбежны для окончательного осуществления коммунизма. Воля к власти стала
самодовлеющей и за нее боролись как за цель, а не как за средство. Все это
было вне кругозора Ленина. Тут он особенно утопичен, особенно наивен.
Советское государство стало таким же, как всякое деспотическое государство,
оно действовало теми же средствами, ложью и насилием. Это было прежде всего
государство военно-полицейское. Его международная политика как две капли воды
напоминала дипломатию буржуазных государств. Коммунистическая революция была
оригинально русской, но чуда рождения новой жизни не произошло. Марксизм-ленинизм
впитал в себя все необходимые элементы народного социализма, но отбросил его
большую человечность, его моральную щепетильность как помеху для завоевания
власти. Он оказался ближе к морали старой деспотической власти, причем
деспотизм его оказался еще более жестким и жестоким. Этим определяется ужас
революции, ее жуткость, ее смертоносный и кровавый образ. Революция есть грех
и свидетельство о грехе, по мнению Бердяева, как и война есть грех и
свидетельство о грехе. Но революция есть рок истории, неотвратимая судьба
исторического существования. В революции происходит суд над злыми силами,
творящими неправду, но судящие силы сами творят зло; в революции и добро
осуществляется силами зла, так как добрые силы были бессильны реализовать
свое добро в истории. Революции, по мнению Бердяева, в христианской истории всегда были
судом над историческим христианством, над их изменой христианским заветам,
над их искажением христианства. Именно христианам необходимо постигнуть смысл
революции, она есть вызов и напоминание христианам о неосуществленной ими
правде. Революция ужасна и жутка, она уродлива и насильственна, как уродливо
и насильственно рождение ребенка, уродливы и насильственны муки рожающей
матери, уродлив и подвержен насилию рождающийся ребенок. Таково проклятие
греховного мира. Озлобленность деятелей революции не может не отталкивать, но
судить о ней нельзя исключительно с точки зрения индивидуальной морали.
Атмосфера войны, как пишет Бердяев, создала в России тип победоносного
большевизма, выдвинула новый тип большевика – победителя и завоевателя.
Именно война с ее навыками и методами переродила тип русской интеллигенции.
Методы войны перенесены были внутрь страны. Большевизм воспользовался
свойствами русской души, во всем противоположной секуляризированному
буржуазному обществу, ее религиозностью, ее догматизмом и максимализмом, ее
исканием социальной правды и царства божьего на земле, ее способностью к
жертвам и к терпеливому несению страданий, но также и проявлению грубости и
жестокости, воспользовался русским мессионазмом, всегда остающимся, хотя бы в
бессознательной форме, русской верой в особые пути России. Большевизм
провозгласил обязательность целостного, тоталитарного мировоззрения,
господствующего вероучения, что соответствовало навыкам и потребностям
русского народа в вере и символах, управляющих жизнью. Русская душа, пишет
Бердяев, не склонна к скептицизму, и ей менее всего соответствует
скептический либерализм. Народная душа легче всего могла перейти от целостной
веры к другой целостной вере, к другой ортодоксии, охватывающей всю жизнь. Пало старое священное русское царство и образовалось новое, тоже
священное царство, обратная теократия. Произошло удивительное превращение.
Марксизм, столь не русского происхождения и не русского характера, приобретает
русский стиль, стиль восточный, почти приближающийся к славянофильству. Даже
старая славянофильская мечта о перенесении столицы из Петербурга в Москву, в
Кремль, осуществлена красным коммунизмом. Русский коммунизм, по мнению Н.А.
Бердяева, есть явление вполне объяснимое, но объяснение не есть оправдание.
Неслыханная тирания, которую представлял собой советский строй, подлежит
нравственному суду, сколько бы мы ее ни объясняли. Постыдно и позорно, что
наиболее совершенно организованное учреждение, созданное первым опытом
революции коммунизма, был ГПУ (сначала ЧК), т.е. орган государственной
полиции, несравненно более тиранический, чем институт жандармов старого
режима, налагающий свою лапу даже на церковные догмы. Анализируя работу Н.А. Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма»,
мы отчетливо видим, что автор советскую действительность ни в коем случае не
считает примером или вариантом реализации русской идеи; наоборот, он
убедительно показывает, что в тоталитарном советском коммунизме были уничтожены
гуманность, честность, сострадание, уважение к личности, любовь к прекрасному
и возвышенному, то есть то реальное содержание, которое включает в себя
русская идея. Поэтому попытки авторов и сторонников концепции двух типов
общества, российского и западного, представить действительность советской
России в качестве практического воплощения русской идеи, при этом «приглашая»
себе в союзники Н.А. Бердяева, совершенно безосновательны и бессовестны. Для
них, конечно, это не аргумент, поскольку само понятие «совесть» для них носит
виртуальный характер, в их философских изысканиях не имеющий решающего
значения. Об этом свидетельствует следующее высказывание: «Русские
коммунисты… имеют возможность опереться в своей борьбе за народовластие и
социализм не только на великие идеи В.И. Ленина и И.В. Сталина, но и на
идеологию государственного патриотизма, завещанную нашими великими предками».
Спрашивается, за какое народовластие могут бороться опозорившиеся перед
своими соотечественниками и перед всем миром своей глупостью, догматизмом,
бесчеловечностью, жестокостью, тоталитаризмом русские коммунисты? При этом
они хотят опереться «на великие идеи В.И. Ленина и И.В. Сталина»,
превративших Россию в единый концлагерь, где преследовались все честные,
мыслящие самостоятельно люди, где сохранялись жизнь и свобода только
послушным и доносчикам. И, наконец, шедевр лицемерия: «Российские коммунисты органически
соединяют в своей политике социалистический интернационализм с соборностью, характерной
для концепции русской идеи». Как, каким образом можно соединить тоталитарный,
диктаторский империалистический, осуществленный силой оружия и обмана,
социалистический интернационализм с соборностью, характерной для русской
идеи, где предполагается добровольное единение людей на основе общего для
всех стремления к правде, к истине, к справедливости, объединенных сердечной
устремленностью к прекрасному и возвышенному? Как говорится, нет слов. ЗАКЛЮЧЕНИЕ 1. Октябрьская революция и советский период в жизни российского народа
имеют огромное значение в истории России. Подавляющее большинство населения
России было вовлечено в социальные преобразования, было окончательно
уничтожено феодальное сословное неравенство. Однако диктатура и принуждение
со стороны нового господствующего класса, большевистской номенклатуры,
недоверие к отдельному человеку, пренебрежение интересами личности, почти
полное искоренение устремленности к возвышенному и прекрасному привели к
засилью формализма и банальности в жизни российского общества. 2. Совершенно бессмысленно говорить и писать о том, что в советский
период осуществлялась хоть в какой-то степени русская идея, потому что
большевики и их преемники-коммунисты руководили обществом с позиции силы и
хитрости, неуважения и недоверия к личности; соответственно, в обществе в
основном формировалась атмосфера лицемерия, ханжества, карьеризма. Все
лучшее, творческое, человеческое, возвышенное и прекрасное существовало за
счет личной инициативы отдельных людей – подвижников – и многих, многих
безымянных российских граждан, сохранявших в своих сердцах и душах истинно
человеческие черты. Причем, государство таким людям не доверяло и зачастую
чинило всякие препятствия. 3. Признание сторонниками концепции
двух типов общества, российского и западного, того факта, что русская идея
практически воплощалась в советский период существования российского
общества, фактически неверно, а с точки зрения нравственности – бессовестно.
Это только лишний раз показывает, что преемники «великих идей» Ленина и
Сталина унаследовали, наряду с тоталитаризмом, приемами насилия над обществом
и личностью, их хитрость, коварство, бессовестность. 4. Для становления и развития русской идеи в современной России как
раз необходимо отмежеваться не только от насилия и принуждения, но, прежде
всего, от лицемерия, ханжества, обмана, нечестности, то есть воплотить те
принципы жизни человека и общества, которые пропагандировали и по которым
сами старались жить лучшие представители социального авангарда
дореволюционной и советской России. Становление в России высоконравственного
общества может стать весомым вкладом в современный глобализационный процесс. IV. О ЦЕННОСТИ И УНИВЕРСАЛЬНОСТИ ДЕМОКРАТИИ ПРИ
ВСЕХ ЕЕ НЕДОСТАТКАХ В XXI веке, в условиях глобализации, необходимость демократического
устройства общества признается большинством мыслителей и рядовых граждан
планеты. Однако и сегодня есть противники этого, к ним относятся авторы и
сторонники концепции двух типов общества во главе с Н.М. Чуриновым. Абсурдность концепции двух типов общества, коллективистского и
индивидуалистического, заключена, прежде всего, в ее основной аксиоме, а
именно в признании несуществующего факта наличия двух типов общества
существующим. ОБ ОСОБЕННОСТИ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА РОССИИ Как известно, гражданское общество – это такое общество, где основные
параметры или характеристики его жизнедеятельности – формы и способы
экономической, политической, правовой, религиозной, нравственной,
научно-технической, бытовой жизни – формируются, вырабатываются при активном
участии всех членов общества, всех граждан страны. В тоталитарном же
обществе, наоборот, все основные характеристики жизнедеятельности задаются
государством, и от населения страны требуется неукоснительное выполнение
заданных правил жизни. Все отклонения, всякая самодеятельность отдельных
членов общества запрещены, наказываются и преследуются государством. Чем
более развито гражданское общество, тем более развит каждый отдельный
гражданин, тем в большей степени каждый отдельный человек раскрывает свою сущность,
тем в большей степени он обретает свое человеческое достоинство. В связи с тем что российское
государство гораздо позднее в сравнении с западными странами освободилось от
самодержавия, а потом, почти весь XX в. было коммунистически тоталитарным, гражданское
общество России во многом отстало от развитых гражданских обществ Запада.
Однако человек так устроен, что если исчезают помехи для его развития, то
процесс обретения человеком своей сущности приобретает естественный,
нормальный характер. И сегодня российское общество, несмотря на
примитивность, неразвитость некоторых демократических процессов в стране,
приобретает верную ориентацию, у людей появляется желание жить
по-человечески, свободно и в то же время с уважением друг к другу. Поэтому
своеобразие гражданского общества России заключается в этнических,
геополитических особенностях страны, в остатках негативного влияния
коммунистического тоталитаризма, который наложил достаточно глубокий
отпечаток на мировоззрение и психологию российских граждан. Основные же
параметры гражданского общества России типичны для любого современного
общества – это правовое государство, правовое общество, разнообразие форм
собственности, церковь, отделенная от государства, свобода воли, свобода
совести, свобода печати, т.е. те принципы и характеристики, которые
выработаны тысячелетиями мировой историей, прежде всего, европейской, начиная
с древних греков. КОЛЛЕКТИВИЗМ ИЛИ ИНДИВИДУАЛИЗМ На фоне вышеизложенного совершенно нелепым и неуклюжим выглядят потуги
сторонников концепции двух типов общества (коллективистского и
индивидуалистического) предложить свое видение специфики гражданского
общества России, построенное на ложных теоретических и безнравственных
идеологических принципах. Историческое величие России и при Иване Грозном, и
при Петре I, и при последующих царях, и при Сталине было отягощено
тоталитаризмом, нещадной эксплуатацией трудящихся, отсутствием свободного
развития личности. Об истинном, человеческом развитии России, о материальном
достатке и культурно-нравственном развитии большинства населения страны
мечтали только философы, писатели, поэты, народившаяся интеллигенция.
Сегодня, отказавшись от тоталитаризма по букве закона, Россия получила шанс
обрести истинное, человеческое величие. Этот процесс невероятно труден, от тоталитарного менталитета как
власть, так и большинство населения избавляются болезненно, но другого пути
обретения истинно человеческого образа жизни нет. Только по пути
совершенствования демократических принципов в экономике, политике, праве, нравственности,
по пути развития и совершенствования гражданского общества возможно
возрождение авторитета России в международном сообществе, возможно обретение
человеческого достоинства как обществом в целом, так и каждым гражданином в
отдельности. Сторонники же концепции двух типов общества видят возможное величие
России только при тоталитарном устройстве общественных отношений, но так как
открыто пропагандировать тоталитаризм с философских кафедр сегодня
неприлично, то выдумывается самая разнообразная эквилибристика философскими
терминами типа «метафизической и диалектической систем теоретизирования»,
«метафизического и диалектического проектов науки», «утилитаристского и
антиэнтропийного прогрессов», западного «демократического» и российского
«аристократического» государств, «свободы», присущей только Западу, и
«совершенства», присущего только России. Как уже отмечалось выше,
выстраивание двух рядов понятий осуществлено с нарушением элементарных
принципов диалектики, выработанных тысячелетиями развития мировой философской
мысли, с отрицанием действия всеобщих законов развития общества. Цель у сторонников концепции двух типов общества одна – убедить
читателей в том, что свободное, всестороннее, гармоническое развитие личности
и общества, осуществляемое в процессе самодеятельности каждого гражданина
страны, является ценностью и уделом только западных стран. Российскому
гражданину, по утверждению сторонников концепции двух типов общества, свобода
не нужна, она ему только повредит, ведь за него все решают другие: и какая
форма собственности должна быть в стране, и какие события должны освещаться в
печати, и каким должно быть образование и воспитание подрастающего поколения,
и какой должна быть внутренняя и внешняя политика страны. Такое общество, где все решения принимают аристократы, а люди
фактически являются послушными исполнителями, сторонники концепции двух типов
общества называют совершенным, якобы именно такому обществу присущи
единомыслие, единоумие, единоволие, соборность. Налицо откровенная спекуляция,
типичный тоталитаризм обряжается в гуманистическую терминологию русской
религиозной философии. Но не только понятия русской религиозной философии привлекаются
сторонниками концепции двух типов общества для замаскированной пропаганды
тоталитаризма в современной России. Одним из приемов открытой пропаганды
тоталитаризма является критика либерализма. Либерализм, как известно, есть
идеология (набор политических, экономических, религиозных и других
убеждений), в основе которой лежат идеи равенства, рациональности, свободы и
частной собственности. Либерализм признает необходимость демократии, принцип
верховенства права, свободу индивида, терпимость к инакомыслию, веру в
прогресс общества. Казалось бы, какой вред может нанести российскому народу осуществление
этих принципов? Тем более, что со времен Ивана Грозного и до сих пор
население России страдает от гнета и произвола чиновников, а краеугольным
камнем либерализма является оптимистический взгляд на природу человека,
способного удовлетворить свои потребности и нужды рациональными способами. По
мнению сторонников либерализма, человек способен к самосовершенствованию, но
ему нужно создать условия для осуществления этой способности. Это ли не
задача власти России, чтобы создать такие условия в стране, когда механизм
самосовершенствования человека и общества начнет работать? Однако сторонников концепции двух типов общества такой ход событий не
устраивает. Критикуя либерализм, они приходят к парадоксальному выводу о том,
что либерализм вообще несовместим с цивилизацией. Такое умозаключение говорит
только о том, что сторонники концепции двух типов общества отождествляют
цивилизацию с авторитаризмом и тоталитаризмом. Так можно было бы
характеризовать цивилизацию до XVII–XVIII веков, но ведь современная
цивилизация вся проникнута духом либерализма. Спору нет, «чрезмерный»
либерализм может «выпустить» на свободу различные группы риска, а также
партии и организации антигуманной нравственности, способные деформировать
гармоническое развитие общества; но это совершенно не означает, что
человечество должно отказаться от либерализма в принципе. Это все равно, что
из-за опасения риска попадания человека в автомобильную катастрофу, не
выпускать его из дома вообще. Критикуя либерализм, сторонники концепции двух типов общества все-таки
считают его нормальным, хотя и опасным, явлением для Запада; для России же,
по их мнению, либерализм не свойственен, вреден, недопустим. Чего стоит
только выражение о том, что для России «либерализм – в принципе чуждое
политическое течение, и кризис либерализма в обществе нашего Отечества имеет
совершенно другую природу: у нас совершенно другой тип общества, где
западничество, в том числе и либерализм, выступают как тлетворное
европейничание, как форма пресмыкающейся перед Западом азиатчины, как форма национального
падения». Вот уж поистине патриотическое высказывание философа, радеющего за
судьбу своей родины, который население своей страны называет азиатчиной, а
устремленность России к построению такого общества, где свободное развитие
каждого являлось бы условием свободного развития всех, называет национальным
падением. И далее: «Либерализм для России – это тяжкий крест, форма
политического идиотизма. Либерализм в России выступает как удел политических
проходимцев, как идеология политического маргиналитета. В России кризис
либерализма в марксистской или какой-либо иной форме – это не перманентный
кризис, не кризис либерализма как формы социального конструирования
реальности, а кризис отторжения, отчуждения либерализма как формы
общественного самоубийства» [4]. Любого человека, в том числе философа, могут захлестывать эмоции,
вдохновение рациональное в этом случае подчиняется сильным чувствам. Можно,
видимо, так любить диктатора, так преклоняться перед ним, что все
рациональные построения любящего выстраиваются в фарватере этой любви, этого
преклонения. Считать либерализм для России формой политического идиотизма при
памяти о том, что российский народ все предшествующие столетия своей истории существовал
и развивался в железных объятиях авторитаризма и тоталитаризма, могут только
такие философы, у которых тоталитарная пропаганда времен их молодости
искоренила всякие представления о нормальной жизни свободного человека,
который вместе со своими свободными соотечественниками может искренне,
честно, целеустремленно выстраивать прогрессивные общественные отношения
своей страны, своей родины. Приходится сожалеть, но такие философы напоминают
манкуртов Ч. Айтматова, сознание которых было подвергнуто такой обработке,
что по указанию хозяина они были способны убить свою родную мать. Из вышеприведенной цитаты следует также, что всех современных
государственных деятелей России во главе с президентом авторы концепции двух
типов общества относят к политическим проходимцам, к политическому
маргиналитету. А далее совершенно лживое утверждение о том, что население
современной России отторгает либерализм и демократию как формы общественного
самоубийства. Наоборот, несмотря на то что большая доля российского населения
живет пока бедно и несправедливо, народ России, в основном, понимает
жизненную необходимость демократических преобразований в стране, понимает,
что только на этом пути возможно добиться положительных сдвигов в экономике,
политике, социальных преобразованиях, в нравственном совершенствовании жизни.
Демократию и либерализм, утверждающиеся в России, приняло большинство
молодежи страны, с пониманием к этим процессам относится среднее поколение,
которому все еще очень трудно. Старикам, конечно, труднее всех, но и они, думая о судьбе детей и
внуков, принимают либерализм и демократию в качестве верного пути воссоздания
истинного авторитета России. И то, что индивид является основной категорией
социальной философии либерализма, что именно либерализм провозглашает права и
свободы отдельного человека, что либерализм подразумевает такое положение дел
в обществе, когда покушения каких-либо иных сил на свободы индивида должны
пресекаться государством, сторонников концепции двух типов общества
совершенно не привлекает. Но если судьба отдельного человека, основные принципы, обеспечивающие
истинное достоинство отдельного человека, сторонникам концепции двух типов
общества не только неважны, второстепенны, но и идиотичны и самоубийственны,
то о каком совершенствовании общественных отношений они говорят, о каком
единоумии и единомыслии, о каком соборном государстве? Ответ один. Сторонники
концепции двух типов общества всеми силами стараются убедить россиян в том,
что только по пути тоталитаризма возможно строительство совершенных
общественных отношений в России, что только в этом случае возможны
единомыслие и единоумие. Но зачем же такое государство называть «соборным»?
Ведь в этом случае люди собираются не добровольно, не по велению души и
совести, а по принуждению, под угрозой наказания концлагерями, тюрьмами,
расстрелами. То, что сегодня в России и в теории и на практике начинают
утверждаться демократические принципы жизни, существуют свобода слова,
свобода печати, хотя и не без проблем, очень раздражает сторонников концепции
двух типов общества. Им очень хочется тоталитарного «единоумия и
единомыслия», которые бы царили в стране. Как это выразить сегодня в
философской терминологии? Прямо, в лоб высказаться нельзя, неприлично. Это
Ленин мог себе позволить заявить без обиняков о том, что «необходимо выявлять
и преследовать всех дипломированных лакеев поповщины». Поэтому сторонники концепции двух типов общества выражаются
фигурально. Вместо прямого призыва о том, что в России необходимо запретить
все демократические теории и демократическую терминологию, они пишут
иносказательно: «В России необходима ментальная гигиена общества». Что же
подразумевается под ментальной гигиеной общества? Все очень просто. В России
необходимо создать, по мнению сторонников концепции двух типов общества,
единую систему воспитания и просвещения населения, подобную советской сети
политического просвещения, только современную, с учетом последних достижений
в области психологии и других наук, обеспечивающих качественное воздействие
на сознание и психику человека. Вместо марксизма-ленинизма преподавать надо
их концепцию двух типов общества (российского и западного) в качестве
последнего и самого истинного достижения в области социально-философского
знания. Вот уж поистине история повторяется, только первый раз в виде
трагедии, второй раз – в виде фарса. Концепция, которой за пределами
Красноярска никто не знает, созданная с вопиющим нарушением всех достижений
мировой философской мысли, игнорирующая практику развития как российского,
так и западного обществ, безнравственная по существу и по аргументации,
претендует на роль идеологии современной России. Ситуация подобна той, как
если бы дворовая команда футболистов претендовала на призовое место в финале
чемпионата мира по футболу. Но особенно ярко и отчетливо проявляется приверженность к
тоталитаризму сторонников концепции двух типов общества в оценках
деятельности Сталина, в восхвалении методов его работы с людьми, в
преклонении перед его авторитетом. Причем все делается хитро, нечестно, с
искаженной аргументацией. Как известно, если в стране устанавливается
диктатура, то диктатор должен быть один. Все другие, претендующие на эту
роль, уничтожаются. Так было в древних восточных деспотиях, так было в
Спарте, так было в Древнем Риме, так было в царствах и королевствах
средневековой России и средневековой Европы, так было при Гитлере, так было
при Сталине. Диктатура, или тирания, как антигуманная, античеловеческая форма
государственного правления и устройства, осуждалась философами-гуманистами
всех времен и народов, начиная с Сократа, Зенона, Платона, Аристотеля и
заканчивая Достоевским, Соловьевым, Лосским, Бердяевым, но только не нашими
философами-гуманистами XXI века, авторами и сторонниками концепции двух типов
общества. Эти, с позволения сказать гуманисты, квалифицируют советское
государство времен Сталина как соборное, аристократическое, где происходило
действительное совершенствование общественных отношений, где процветало
единоумие, единомыслие и единодушие, где в результате состязания в
добродетели к власти приходили самые лучшие и где действительно
осуществлялась власть «лучших людей», «лучших мужей», «больших людей»,
«добрых людей». Но если в ленинско-сталинской России власть осуществляли
самые добродетельные, самые лучшие, самые добрые, то кто зверски убил царскую
семью, кто из страны выгнал философов во главе с Бердяевым, кто расправился
со своими товарищами по партии («ленинской гвардией»), кто уничтожал ученых
кибернетиков и генетиков, кто уничтожал писателей, поэтов, режиссеров и
актеров, у кого ученые создавали бомбы и ракеты в тюремных застенках, кто
насаждал доносительство и сексотство в обществе, кто расстрелял, посадил в
тюрьмы и концлагеря массы невинных людей? И на этот вопрос есть ответ у пропагандистов добродетельного образа
жизни, авторов и сторонников концепции двух типов общества. Как известно, в
социологии есть такое понятие как «группы риска». К группам риска принято
относить наркоманов, ВИЧ-инфицированных, проституток, воров, бандитов и т.п. Авторы и сторонники концепции двух типов общества вводят понятие –
группы «политического риска». Оно, казалось бы, и хорошо. Действительно в
обществе есть организации экстремистского толка, пропагандирующие акты
межнациональной, межрелигиозной, межпартийной нетерпимости и враждебности,
осуществляющие террористические акты, убийства, пытки, захват заложников. Эти
организации дестабилизируют жизнь общества, сеют панику среди мирного
населения, могут угрожать нормальному политическому, экономическому и
социальному устройству общества. Это понятие (группы политического риска)
работает в том случае, если государство защищает права и свободы отдельных
граждан, функционирование элементов гражданского общества, нормальное течение
экономической, политической, социальной жизни в стране. Но авторы и сторонники концепции двух типов общества все извращают,
все ставят с ног на голову. Большевиков-революционеров, которые всеми силами
и средствами дестабилизировали социальную жизнь России, которые были
союзниками эсеров-террористов, которые организовали две революции, которые
совершали эксы (вооруженный грабеж государства), которые агитировали солдат в
первой мировой войне повернуть штыки против собственного правительства и
богатых людей, которые организовали гражданскую войну в своей стране, которые
установили кровавую диктатуру в России против своего народа, они называют
аристократами (прежде всего Сталина, конечно), добродетельными, лучшими и
добрыми людьми. В группы политического риска у авторов и сторонников концепции двух
типов общества входят: Троцкий и его единомышленники (троцкисты), большое
количество офицеров и служащих НКВД, Генерального штаба, разведки, армии,
хозяйственных работников; зажиточные крестьяне (кулаки), крестьяне,
выступающие против насильственной коллективизации; писатели, поэты, художники,
музыканты, преподаватели, студенты, так или иначе не согласные с политикой
Сталина; ученые кибернетики и генетики, группы врачей и инженеров; огромное
количество простых людей, так или иначе критически относившихся к Сталину и
его политике. Как известно, Сталин и его правительство полностью нейтрализовали
оппозицию, «группы политического риска» (терминология сторонников концепции
двух типов общества) были уничтожены или посажены в тюрьмы и в концлагеря.
Причем все делалось мерзко, подло, жестоко, под пытками добивались ложных
признательных показателей, аресты производились скрыто, по ночам. Такую «деятельность» диктаторов-тиранов и их приспешников
философы-гуманисты всех времен и народов, начиная с Сократа и Платона и
вплоть до нашего времени, определяли и определяют как античеловеческую,
«бесовскую», преступную. Платон два раза в своей жизни пытался силой
убеждений урезонить тиранов, открыть им глаза на бесчеловечность их действий,
однако оба раза безуспешно, оба раза сам попадал за это в рабство. Зенон, осуждая
тирана, откусил свой язык и выплюнул его в лицо тирану, за что был заживо
истолчен в ступе. Казалось бы, в XX–XXI веках
человечество, столько натерпевшееся от тиранов-диктаторов, не может породить
философов, сочувствующих тиранам или защищающих эту мерзость. Ан, нет!
Видимо, тирания Сталина была столь сильна, столь опустошительна для
нравственности многих людей, что в современной России нашлись философы, а
именно авторы и сторонники концепции двух типов общества, которые
оправдывают, пропагандируют и восхваляют деятельность одного из коварнейших и
мерзнейших диктаторов всех времен и народов. ПРЕСТРОЙКА И ТОТАЛИТАРИЗМ Но человеческий мир так устроен, что откровенная бесчеловечность,
патология, извращенность долго существовать не могут, иначе бы общество
деградировало, потеряло бы всякие мотивы человеческого, разумного
существования. И вот КПСС во главе с Никитой Сергеевичем Хрущевым на своем XX
съезде принимает решение о том, что дальнейшая жизнь страны и бесчеловечное,
несправедливое, ничем не оправданное уничтожение части своего народа – вещи
несовместимые. Это необходимо прекратить. Осуждаются репрессии,
инициированные Сталиным. Постепенно реабилитируются все уничтоженные и
несправедливо осужденные граждане России. Однако, как уже было отмечено выше, осудив культ личности Сталина,
партия дальше по пути гуманизации и демократизации общественной жизни в
России не пошла. Это объясняется многими причинами. Во-первых, в партии было много единомышленников Сталина и людей, лично
принимавших участие в репрессиях против народа, поэтому дальнейшее
развертывание процесса осуждения репрессий грозило наказанием им самим. Во-вторых, развертывание процесса гуманизации, демократизации
общественной жизни в России требовало от партии «делиться» властью с другими,
а этого очень не хотелось единственному «рулевому» советской России. В-третьих, дальнейший процесс гуманизации и демократизации жизни в
стране с необходимостью привел бы к осуждению теории и практики «диктатуры
пролетариата» и деятельности Ленина и его партии. Тем не менее, от философов власть не требовала уже восхваления тирании
Сталина, а явно террористические документы против своего народа, подписанные
Лениным, были изъяты из открытой печати. Большинство философов советской
России, следующее гуманистическим традициям мировой философской мысли, просто
не могло относиться с пиететом к диктатору-тирану Сталину. В ходе перестройки, в связи с процессами «гласности», восстановлением
свободы печати деятельность Сталина и сталинизм как таковая была осуждена
большинством философов России как социальная практика, не совместимая с
гуманизмом, как геноцид своего народа, как процессы, не совместимые с
современным развитием личности и общества; вся учебная литература средней и
высшей школы по гуманитарным предметам повествует об этом. И вот в начале XXI века в России появляется группа философов (авторы и
сторонники концепции двух типов общества), которые пытаются реабилитировать
преступную деятельность Сталина, а всех зверски замученных им людей
квалифицировать в качестве «групп политического риска». По их мнению, убивая
массу невинных людей в целях сохранения своей диктатуры, своего статуса
«хозяина» и «отца народов», Сталин «ставил перед собой высокие гражданские
цели: спасения страны». Вот уж поистине философско-гуманистическое
умозаключение – диктатор, превративший страну в единый концлагерь,
превративший всех граждан страны в запуганных, послушных людей, оказывается,
ставил перед собой высокие гражданские цели! Спасение страны авторы и сторонники концепции двух типов общества
видят в ограждении народа от правды, в неограниченном манипулировании
населением России, в насаждении атмосферы страха и доносительства друг на
друга. Спасение страны авторы и сторонники концепции двух типов общества
понимают как консервирование тоталитарных отношений в обществе, они на деле
стремятся затормозить процесс раскрытия сущности человека и общества, они
всеми силами стараются привести развитие России к такому состоянию общественных
отношений, где свободное развитие каждого являлось бы условием свободного
развития всех. Авторы и сторонники концепции двух типов общества фактически
стали в оппозицию Ломоносову, Пушкину, Соловьеву, Блоку, Бердяеву, которые
всегда мечтали, жаждали и надеялись на то, что российский народ вступит в
период, в эру свободного развития человеческих сущностных сил, когда красота,
высоконравственность будут определять весь спектр общественных отношений
России. Все действия сталинского правительства и всю риторику сталинской
тоталитарной пропаганды авторы и сторонники концепции двух типов общества
одобряют и сожалеют о том, что все эти атрибуты «соборного» государства
перестали существовать в России сегодня. Она так же, как и 70 лет назад, всех
хоть мало-мальски пытающихся мыслить свободно людей, уничтоженных и униженных
сталинской репрессивной машиной, называют «врагами народа». Они жалеют о том
и ставят в вину КПСС, что было принято решение об осуждении культа личности
Сталина. Они критикуют КПСС за то, что в Все шаги российского правительства, хоть как-то избавляющие страну от
тоталитаризма, ненавистны авторам и сторонникам концепции двух типов
общества. Да, конечно, освобождение страны от тоталитаризма могло бы пройти
по-другому, более умно и с меньшими потерями для населения. Но все произошло
так, как произошло, т.е. в соответствии с тем, насколько КПСС была умом,
честью и совестью эпохи. Сегодня, когда страна встала на путь демократических преобразований,
когда каждый гражданин имеет большую возможность проявить себя в качестве
субъекта экономической, политической, культурной и социальной жизни, авторы и
сторонники концепции двух типов общества всеми силами и средствами стараются
доказать, что Россия идет по ложному, не свойственному ей пути. Демократия,
по их мнению, России не нужна; она вредна и убийственна для российского
общества; России необходима аристократия, т.е. тоталитаризм. По сути дела, авторы и сторонники концепции двух типов общества не
верят в силы и разум российского человека; они считают, что российские
граждане без окрика и плети диктатора не способны самостоятельно выстраивать
общественные отношения в стране. Пропагандируя в России только общественную
форму собственности на орудия труда и средства производства, авторы и
сторонники концепции двух типов общества, по сути дела, не верят в то, что
российский человек может быть рачительным хозяином, они считают, что
распоряжаться заработанным человеком богатством должен и может только
государственный чиновник. Они не хотят, чтобы каждый отдельный российский
человек распоряжался своим заработанным богатством, своей собственностью, а
ведь владение и распоряжение своей собственностью с необходимостью
«втягивает» человека в активную политическую и социальную жизнь общества,
делает его действительным субъектом общественных отношений. Завуалированный тоталитаризм авторов и сторонников концепции двух
типов общества проявляется в терминологии, вынесенной ими из советской России
и любимой до сих пор. Хотя современная печать почти не уделяет внимания роли
Сталина в жизни советской России, поскольку почти все было сказано в эпоху
перестройки и гласности, сторонникам концепции двух типов общества до сих пор
мерещится «современное огульное обвинение Сталина». Они пытаются опровергать
эти «огульные обвинения», борясь, как говорится, с ветряными мельницами. Но что интересно: пользуясь свободой слова современной России и не
оценивая этого в должной мере, они свободно критикуют представителей новой
власти. Чего стоит только такое выражение: «Мы бы остались людьми,
неспособными подняться до уровня реальных политических угроз, если бы в
верхний эшелон руководства страной вновь не ворвалась подобная группа риска:
эти швыдкие, чубайсы, грефы, кудрины, гайдары, немцовы, ясины, уринсоны,
урновы и т.д. вместе с пьяницей Ельциным. Если бы мы не познали весь ужас
нынешних «социальных преобразований», то до сих пор пребывали бы в недоумении,
за что же Сталин репрессировал этих троцких, бухариных, каменевых и
зиновьевых, тухачевских, якиров и т.п. во времена подготовки страны к
тяжелейшим испытаниям, в преддверии самой ужасной за всю историю человечества
войны. Мы никогда бы не поняли Сталина, если бы сами воочию не убедились, что
может натворить «сорвавшаяся с цепи» современная аналогичная троцкистам
группа политического риска, наглая, самоуверенная, рассчитывающая на
поддержку извне, цинично резонерствующая» [5]. Да, конечно, распад СССР, шоковая терапия, резкое падение жизненного
уровня бюджетников, рабочих колхозов и совхозов, взрывное нашествие хамства,
наркомании, проституции, коррупция и бандитизм, когда «братки» зачастую
занимали ключевые позиции в бизнесе и даже в администрации, – все это не
украшает новую власть, взявшую курс на демократизацию общественных отношений
в стране, курс на построение свободного и богатого общества в России. Особенно прискорбно, позорно и несправедливо то, что новая власть в
союзе с крупным бизнесом бессовестно «прихватизировала» львиную долю того
богатства в стране, которое в советское время было принято называть «народным
достоянием». Бесспорно, и в советское время «народным достоянием», по
существу, владела и распоряжалась власть, а не сами люди. Но советские
руководители по сохранившимся в какой-то мере ленинско-сталинским
аскетическим традициям не демонстрировали свое владение и распоряжение
«народным достоянием» так нагло и бессовестно. С одной стороны, современная власть и крупные бизнесмены утопают в
роскоши законно, в стране узаконены буржуазные отношения; с другой,
нравственной, стороны, они бессовестно и беззастенчиво обокрали большинство
населения России, так как сами «придумали» и ввели законы приватизации и сами
же ими воспользовались, пока большая часть населения России в этом не
разобралась. Каков же выход из этого положения? Как жить дальше? По мнению авторов и сторонников концепции двух типов общества,
современные чиновники России в союзе с крупными бизнесменами есть «группы
политического риска», ведущие страну в пропасть, где Россия потеряет свой
статус великой мировой державы. Эти группы, по их мнению, необходимо
нейтрализовать, «вывести» из власти (фактически уничтожить), как это делал
Сталин с троцкими, тухачевскими, якирами и прочими бухариными и зиновьевыми. Но вот незадача! Сталина-то нет. К
сожалению (по мнению авторов и сторонников концепции двух типов общества), а
на взгляд нормальных, спокойных людей, осознающих весь вред и трагедию
диктатуры – к счастью, такие «провидцы», «отцы народов», как Сталин,
рождаются не так часто. Поэтому у России нет другого выхода, как постепенно,
но настойчиво совершенствовать демократические отношения в стране,
формировать такую элиту, которая все больше бы приобретала черты и свойства
социального авангарда, добиваться прозрачности и честности экономических,
политических и правовых отношений. Именно на таком пути в России будет формироваться достойное
гражданское общество и обретаться человеческое достоинство каждого отдельного
гражданина. Гражданское же общество «коллективистского» (читай –
тоталитарного) типа современной России не нужно, оно уже имело место и время
быть в советский период и было отвергнуто и самой партией, и большинством
народа России. V. РУССКАЯ ИДЕЯ СЕГОДНЯ – ИДЕЯ НРАВСТВЕННОЙ ГЛОБАЛИЗАЦИИ Русская идея как идеология желанного будущего России формировалась
гуманистами в противовес реальным порядкам жизни в стране. Начиная с
Московского царства, в России царили угнетение, несправедливость, хамство,
взяточничество, бескультурье, необразованность. Круг культурных,
высокообразованных, высоконравственных людей был очень узок. Но роль их в
истории была чрезвычайно велика, они всегда были социальным авангардом
отечества. Они несли в себе и для страны все истинно человеческое, что когда-то,
позднее, должно развиться, раскрыться в жизни большинства населения страны. ПУТЬ К ЧЕЛОВЕЧЕСКОМУ Что же такое истинно человеческое, или просто человеческое, в
противовес нечеловеческому в человеке? Все очень просто. Человеческое в человеке проявляется прежде всего тогда, когда он
руководствуется заповедями: не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не
сквернословь и т.д. И, наоборот, если человек нарушает все эти заповеди, он
теряет человеческий облик. В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и мысли, и одежда, и
поступки. Устремленность к прекрасному – человеческое качество, и, наоборот,
устремленность к безобразному – нечеловеческое в человеке. Нельзя других людей использовать в качестве средства для достижения
своих целей. Этот человеческий нравственный принцип, и действия в
соответствии с ним – человеческое в человеке. Нечеловеческое, наоборот:
стремление добиться своих целей, осуществить свой интерес за счет
использования сил, судеб и жизней других людей. Яркий пример – деятельность
большевиков во главе с Лениным и Сталиным во время революции и после нее. Всегдашняя устремленность к высшим платоновским эйдосам – истинно
человеческое качество. Поэтому необходимо неустанно взращивать свою душу,
укрощать похотливого коня в крылатой душевной упряжке. Сколько бы перьев ни
ломалось, ни в кое случае нельзя довольствоваться мнимым пропитанием. По
Чехову, необходимо всю жизнь по каплям выдавливать из себя раба. Упорство в
этом в этом отношении должно быть соизмеримо с упорством Сизифа. Одно из средств для достижения эффективного выявления человеческого в
человеке – это поиски нужной формы, ибо истина, выраженная в соответствующей
форме, обладает неодолимой силой (Л.Н. Толстой). Нельзя бороться со злом в смертельной схватке, в тесных борцовских
объятиях – невольно заразишься этим злом. Необходимо порхать как бабочка и
жалить как пчела (крылатое выражение Кассиуса Клея). Как вывести себя на путь человеческого? Необходимо найти свою точку опоры в этом мире – такую, чтобы все невзгоды
и неприятности скатывались с тебя, как вода с камня (Г. Майринк «Майстер
Леонгард»). В экономических отношениях необходимо всегда придерживаться
справедливости – платить всегда должную цену (Л.Н. Толстой, П. Коэльо). Это
человеческое в человеке. Обман других людей в процессе обменов и торговли,
эксплуатация человеком человека, скупка товаров «по дешевке», пользуясь
затруднительным положением человека, – нечеловеческое качество. Трусость – один из главных или самый главный грех – нечеловеческое,
или самое плохое в человеке (М.А. Булгаков «Мастер и Маргарита»). Еще одна аксиома человеческого в человеке и нечеловеческого в нем:
достойный человек всего всегда требует от себя, недостойный – всего всегда
требует от других. Герои фильма «Бригада» пытаются снять с себя
ответственность за насилие и убийства – не мы такие, – жизнь такая. А вот
Кола Брюньон у Ромена Ролана – настоящий человек – говорил, что не бывает
скучных времен, бывают скучные люди. Также можно сказать: «Не бывает
преступных времен, бывают преступные люди». Вот, собственно, очень простые, испокон веков известные параметры,
законы, правила поведения достойного человека. Они большинству людей известны
с детских лет из сказок. Невольно встает вопрос: почему огромное количество людей нарушают эти
правила, становятся на путь, недостойный человека, безнравственный путь? Ответов на этот вопрос может быть несколько. Один из них такой. Стать, становиться человеком очень трудно, этот процесс требует
повседневной, сосредоточенной, целеустремленной, уникальной работы над собой.
Вот почему, когда Сократ говорит о процессе восхождения, процессе
саморазвития человеческой души как крылатой упряжки, он свидетельствует о
том, что у многих душ ломаются перья, ломаются крылья, они срываются вниз и
вынуждены довольствоваться мнимым пропитанием. В чем же особая трудность этой
работы? Почему многие люди смиряются с поражением, отступают, пасуют перед
этой трудностью? Ведь условия жизни все равно заставляют очень многих тяжело
и много трудиться. Все дело, видимо, в грузе ответственности, который человек
хочет снять с себя и передать другому, если это возможно. Это может
происходить и по скромности, и из-за лени, и по незнанию. Гораздо легче
выполнять тяжелую работу в компании себе подобных по указанию начальника или руководителя,
чем тяжело трудиться, полностью отвечая за весь процесс деятельности,
находясь один на один со всем миром. В этом случае человек успокаивает себя:
так делают все, а я что, рыжий? Второй ответ может быть таким. Человек – существо разумное, поэтому он привык делать все рационально.
Он постоянно решает задачи о том, как получить желаемое с наименьшими
затратами энергии. Но законы как природного, так и человеческого мира таковы,
что все энергетические обмены являются эквивалентными. На человеческом языке
это звучит так: за все надо платить. Действуя в соответствии с законами,
человек может с помощью разума облегчить себе задачу, если заплатит тем, что
ему меньше всего жалко, но платить надо обязательно. С другой стороны, мир устроен так, что расплата может требоваться не
сразу. Человеку дается время, мир надеется на «уважение человека к закону»,
надеется на его совесть. Человек же зачастую «забывает» о законах, «забывает»
о совести. В обществе весь этот груз «забывчивости» ложится на плечи слабых и
совестливых, на стариков, на детей, на малообразованных, на совестливых
людей. Отсюда же рождается ложное обобщение: если большинство так или иначе
нарушает закон, если большинство «забывает» о совести, значит так и надо
поступать, значит так устроен мир, значит мои угрызения совести ложны,
безосновательны и даже смешны, значит хитрость, ложь, лицемерие есть истинные
законы человеческой жизни, а честность, справедливость, совестливость – это
только приманки для глупцов да сказки для малолетних. На самом деле, нечетко понимая границы применения разума и рассудка,
не придавая серьезного значения голосу совести, современное общество живет в
ложном сознании, разум и рассудок современный человек «употребляет» не в
союзе с совестью, а в союзе с хитростью. Отсюда все проблемы как России, так
и мирового сообщества. Пока человечество будет хитрить, лицемерить, до тех пор нельзя будет
справиться ни с экономическими, ни с демографическими, ни с социальными
проблемами; до тех пор различные войны, в том числе атомные, международный
терроризм будут реальными и серьезными угрозами для жизни мирового
сообщества. Сегодня человеческий мир становится
более плотным, более насыщенным, но и более прозрачным, как-никак «на дворе»
бесчинствует информационное общество. Что-то скрыть от других, обхитрить
других становится очень трудно, почти невозможно. Но по инерции сознания, под
действием стереотипов человечество все-таки продолжает хитрить и лицемерить.
Хитрят и лицемерят люди на индивидуальном уровне в общении между собой, хитрят
и лицемерят на коллективном уровне в общении между коллективами и
организациями, хитрят и лицемерят на уровне общения между странами и
государствами (так называемые «двойные стандарты»). Человечество упорно не
хочет взрослеть, оно как бы задерживает свое детское, инфантильное состояние,
не хочет брать ответственность на себя за судьбы общества и мира, всячески
оттягивает время приема этой ответственности, зная, что в конечном счете
придется это сделать, стать взрослым (умным) и ответственным. Это опасно, это
даже глупо, можно оказаться в положении Шуры Балаганова, который из-за
пристрастия к мелким, копеечным кражам потерял тысячи и реальную возможность
обрести достаточно зажиточную жизнь нормального человека. НРАВСТВЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОГО МИРА В сегодняшнем мире, когда крупные человеческие сообщества, соперничая
между собой, ставку делают на высокие технологии, на завоевывание рынков
сбыта высокотехнологичной продукцией, высококлассным вооружением, все еще
господствует эта ошибочная, присущая молодому, недоразвившемуся человечеству
нравственная установка на то, что в общественных отношениях не только
допустимо, но и необходимо хитрить и лицемерить. Как уже было отмечено выше, до тех
пор, пока человечество будет признавать хитрость и лицемерие атрибутами своих
отношений, ни одной серьезной проблемы (экономической, демографической,
социальной, национальной, бедности и терроризма, войны и мира) радикально оно
решить не сможет. Поэтому то человеческое сообщество, которое найдет в себе
силы и смелость признать факт, что хитрость и лицемерие недостойны
человеческого образа жизни, что они есть характеристики несформировавшегося,
недоразвившегося человека, что пора избавляться от инфантильности юности и
молодости, обретет мощный добавочный импульс в своем развитии. Только такому человеческому сообществу подвластно будет решить
основные проблемы сегодняшнего и завтрашнего дня. Только такое человеческое
сообщество способно стать лидером в решении глобальных проблем современности.
Очень желательно, очень хотелось бы, чтобы этим лидером стала Россия: у
нашего отечества для этого есть все возможности. Российский народ устал от
произвола и несправедливости властей. Если российские власти проявят свой
интеллектуальный и нравственный потенциал, если они окажутся достойными
социального авангарда отечества, они сразу же найдут широкую и мощную
поддержку российского народа, широких слоев населения России. КОЛЛЕКТИВИЗМ КАК АНТИПОД РУССКОЙ ИДЕИ Что же предлагают авторы и сторонники концепции двух типов общества в
противовес идеологии русской идеи? Они, совершенно надуманно, умозрительно
определяя Россию как «коллективистское» общество, в отличие от западных
«индивидуалистических» обществ, стремятся изолировать страну от достижений
теории и практики гуманистического развития, выработанных лучшими
представителями мирового сообщества, в том числе российского. Они пытаются
повернуть развитие России вспять, свернуть с демократического курса, так как
демократию признают естественным состоянием только западного,
«индивидуалистического» общества. Россию они пытаются убедить в том, что ей
органически присуща не демократия, а аристократия сталинского типа. Чего
стоит только эпиграф к статье Н.М. Чуринова «И.В. Сталин и группы
политического риска» к: «И родилась Благодать – истина, а не Закон». Это выражение взято из произведения Иллариона Киевского «Слово о
Законе и Благодати». Благодать – истина, по мнению авторов и сторонников
концепции двух типов общества, воплощалась во внутренней и внешней политиках
Сталина, а также во всех его мероприятиях и действиях. Закон же России, по их
мнению, не нужен. Закон есть атрибут правовых государств, западных; России же
необходимо, по мнению авторов концепции двух типов общества, «соборное»
государство, читай – тоталитарное. России, по их мнению, органически присуща
только общественная (государственная) собственность, но ни в коем случае не
частная. Авторы и сторонники концепции двух типов общества до сих пор страдают
от того, что КПСС во главе с Н.С. Хрущевым приняла постановление об осуждении
культа личности Сталина, что, по их мнению, было грубейшей ошибкой. Статью
Конституции СССР 1977 года о том, что гражданам СССР гарантируются свободы
слова, печати, собраний, личности, уличных шествий и демонстраций, они
считают совершенно ненужной, скандальной. Ведь если бы не было этой статьи,
то всем правозащитникам и диссидентам можно было бы заткнуть рот, не опасаясь
критики со стороны западных демократий. И уж совсем «убийственным» решением
цК КПСС авторы и сторонники концепции двух типов общества считают решение
апрельского Пленума Из вышеизложенного совершенно очевидно, что авторы и сторонники
концепции двух типов общества всеми силами стараются убедить читателей в необходимости
установления в России тоталитарного общества образца сталинского периода
жизни страны, при этом неуклюже пытаясь прикрыться фиговым листком
гуманистической терминологии типа «соборность», «единомыслие», «единоумие»,
«совершенство», «гармония», «власть лучших», «коллективизм», «антиэнтропийный
прогресс» и т.п. КУДА ПОЙДЕТ РОССИЯ? По какому пути пойдет современная Россия в ближайшем будущем? Пойдет
ли она дальше, совершенствуя демократические, экономические, социальные
отношения и постепенно приближаясь к мечте лучших российских гуманистов,
выраженной в концепции русской идеи, или она вернется к тоталитаризму
сталинского толка, который так активно пропагандируют авторы и сторонники
концепции двух типов общества? К сожалению, не исключена возможность и
возврата к тоталитаризму. Если современные власти и крупные
бизнесмены будут продолжать удерживать большое количество населения страны в
нищете, не найдут путей радикального решения социальных проблем, не обеспечат
достойного экономического, технического и технологического развития
отечества, то возможен приход к власти диктатора сталинского пошиба, о чем
так мечтают и чего так страстно желают даже некоторые философы страны. Такой вариант крайне нежелателен, тем более, что у России сегодня есть
все возможности пойти по пути прогрессивного развития, построить сильное,
богатое, высоконравственное общество, в котором русская идея из идеи со
временем может превратиться в реальную действительность. ВЫВОДЫ 1. Динамизм в развитии общества, оптимизм и комфортность в сознании
граждан страны не связаны напрямую с превалированием той или иной формы
собственности, будь то частная, общественная или государственная. Для каждого гражданина и для общества в целом самым важным являются
честность и справедливость в распределении общественного богатства. 2. По мере осуществления русской
идеи в российском обществе и в мегасоциуме все граждане в отдельности и
общество в целом «обязаны» совершенствоваться и обретать все большую свободу
и ответственность. Задача сегодняшнего дня может быть сформулирована так:
«Честность, справедливость, искренняя любовь к народу, к своему отечеству –
решают все». 3. Основные параметры (характеристики) гражданского общества России
типичны для любого современного общества – это правовое государство, правовое
общество, разнообразие форм собственности, церковь, отделенная от
государства, свобода воли, свобода совести, свобода печати, т.е. принципы,
которые выработаны тысячелетиями мировой, прежде всего европейской, истории. 4. Формируя свою идеологию в соответствии с русской идеей, Россия
может предложить, вдохнуть новые черты высшего гуманизма в гражданское
общество своего народа и других народов глобального мира. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 1. Ленин В.И. О значении воинствующего материализма / В.И. Ленин. –
Полн. собр. соч. – М.: Политиздат. – Т. 45. 2. Лосский Н.О. Избранное / Н.О. Лосский. – М.: Правда, 1991. – С.
565–593. 3. Соловьев В.С. Сочинения. В 2 т. / В.С. Соловьев. – Т.2. – М.:
Мысль, 1988, – С. 306. 4. Чуринов Н.М. О кризисе либерализма / Н.М. Чуринов // Теория и
история. – 2005. – № 2. 5. Чуринов Н.М., Сталин И.В. и группы политического риска / Н.М.
Чуринов // Теория и история. – 2005. – № 1. 6. Чуринов Н.М. Совершенная личность и личность свободная / Н.М.
Чуринов // Теория и история. – 2005. – № 1. В.И.
Красиков В ГЛОБАЛИЗИРУЮЩЕМСЯ МИРЕ В основе современной господствующей либеральной идеологии – идеологии
глобализующегося мира и формирующегося “мирового государства” – лежат идеи просвещения,
появившиеся без малого три столетия назад. В культурном многообразии Нового
времени мы можем встретить разные этические учения (утилитаризм, ригоризм,
романтизм), по-разному акцентировавшие парадигмальные компоненты
индивидуализма, свободы, разума и креативности. Но из них следовали ключевые
либеральные представления о первичности интересов индивида перед
государством, об исконных правах человека и необходимости для каждого иметь
вместо иррациональной веры свои разумные взгляды на природу и общество. ЭВОЛЮЦИЯ НАСИЛИЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ Казалось бы, следовало ожидать, в соответствии с уже столь гуманными
взглядами на природу человека, если не полного исчезновения насилия, то, по
крайней мере, хотя бы существенного снижения его общего уровня. Гуманизация
как устранение показной жестокости, варварских практик, питаемых прежними
низкими оценками человеческой природы, действительно произошла, однако
насилия не стало меньше, оно стало просто другим в своих механизмах, формах и
частоте проявления. Что это означает? Во-первых, произошла рационализация насилия, что имело свои позитивные
и негативные стороны. Положительным следует признать разумное лимитирование
насилия: – запрет варварских практик наказаний и смертной казни; – смягчение отношения к преступлениям, не несущим большой общественной
опасности; – реабилитация в правах социальных изгоев – женщин, детей, сексуальных
меньшинств, умалишенных; – повышение эффективности в снижении преступности, ее профилактике,
раскрываемости преступлений, попытках ее исправления благодаря новым
возможностям централизованного государственного аппарата принуждения
(полиция, тюрьмы). Последнее, однако, порождает и негативную сторону в рационализации
насилия: – инструментализацию насилия в виде создания больших бюрократических
машин насилия (полиции, спецслужб, разнообразных юридических структур); – анонимизацию насилия, которое каталогизируется (в кодексах), данные
о его носителях помещаются в гигантские картотеки; компетенции и
ответственности борцов с насилием распределяются и строго прописываются; – деморализацию насилия как следствие функционализации и насильников,
и защитников от насилия в мегаполисах, отделение права от морали.*
Во-вторых, налицо идеологизация насилия. Эпоха массовых организованных
вероисповеданий сменилась эпохой тотально организованных идеологий. Основной
вектор насилия перемещается в межидеологическое противостояние: либерализм
versus коммунизм, западная идеология versus религиозный фундаментализм и пр.
Причем размывается граница между “внешними” и “внутренними” противостояниями,
как то было ранее в целом однородных, гомогенизированных – будь то по
подданническому, этническому или же религиозному признакам – обществах. Здесь же идеологические враги могут быть везде – и вовне, и среди
своих: шпионы, вредители, саботажники, контрреволюционеры, партизаны, агенты
влияния, бунтовщики, заговорщики, пятая колонна и т.п. Насилие
“упаковывается” изощренно идеологически и применяется исключительно “хорошими
ребятами” против “хищников”, “эксплуататоров” или “безбожников” ради счастья
всех людей, против несправедливости и эксплуатации, подрывных элементов, за
свободу и права человека, к вящей славе Господа. В-третьих, вследствие
рационализации и идеологизации насилия происходит, похоже, относительное
снижение частоты насильственных актов,* равно как и его грубых,
варварских форм. Это компенсируется аритимизацией насилия: его уплотнением в
отрезки массового и жесточайшего насилия, в которое вовлекаются все большие
людские массы – от европейских войн XIX в. до двух мировых горячих и одной
холодной войн века XX. ___________________________ * Криминолог Manuel Eisher взял на
себя труд подсчитать по доступным документам уровень преступности в Англии
XIV в. и в начале 60-х гг. века XX. В первом случае – 24 убийства на 100 тыс.
населения, во втором – 0,6 на 100 тыс., и это учитывая радикально разные
размеры популяции. См. A History of Violence by Steven Pinker.
http://www.edge.org/3rd_culture/pinker07/pinker07_index.html ИСТОРИЯ НАСИЛИЯ Насилие, как известно, не изобретено нами, а имеет длительную
предшествующую историю, зависимую от развития человеческого сознания. Речь
идет о следующем. Первое. Существуют многозначные взаимные связи между историческими
формами осознания человеком своей природы, общественной эволюции власти и
насилием. Политическая власть в формах своего государственного развития
постепенно монополизирует, упорядочивает и регулирует применение насилия с
помощью рычагов права и морали, сообщая жизни людей рациональность и
предсказуемость. Соответственно, на планете сокращаются пространства
общественной анархии, лишенной практики гуманистического правового
регулирования: сегодня это самопровозглашенные, непризнанные
националистические, религиозные квазигосударства, приграничные спорные
регионы, территории, контролируемые бандами, мафией, и пр. Они могут стать
детонаторами ретро-возвращений насилия в его прежних качествах, как
свидетельство то- му – распад СССР, Югославии, чья судьба вряд ли эксклюзивна
и является неизбежной участью всех оставшихся империй. Развитие антрополого-этических представлений в сторону эскалации
эмпатии1 и роста ценностного статуса человека2
определяют: приоритетные сферы применения насилия3, маркеры
“свой–чужой”, обеспечивает ресурсы легализации и оправдания определенных
направлений насилия4. Второе. Исторически меняется характер существования насилия: – уменьшается частота явления одиозных, жестоких, публичных актов
насилия, и это – следствие развития чувств сострадания и неприятия грубости.
Не то чтобы все люди стали более сострадательны и мягкосердечны – всегда есть
антропологические и социальные категории, более других склонные к насилию5,
просто сейчас всерьез озабочены скрывать насилие от общественности – даже
нацисты, и те старались тщательно скрывать свои концлагеря не только от
своего гражданского населения, но и от простой армейской среды; – символизация, “окультуривание” насилия. Заставление уже идет не
напролом, в своей физической или же директивно-волевой направленности. Оно
более терпеливо, методично-последовательно осаждает свой объект, “душа его
любовью”, – это насилие “в шелковых перчатках”. Неважно – государство ли
воздействует на своих граждан, друг либо возлюбленный – на объект своих
притязаний, главное, что давление здесь замаскировано озабоченностью с
лейтмотивом: “делай так-то и так-то, поступай таким-то образом – это все ради
твоего же блага”. ___________________________ 1 Распространение на все более широкий круг людей: род → племя →
этнос → государство → человечество → жизнь. 2 Сокращение, под угрозой талиона, физических посягательств на человека
→ религиозные запреты на рабство и убийство людей – существ с
дарованной Богом бессмертной душой → осуждение любого насилия над
человеком, от природы обладающим вечными неотчуждаемыми правами. ___________________________ 3 Между: родами, общинами, государствами, идеологиями, цивилизациями. 4 Незнакомцы, чужаки, иноверцы, еретики, увечные, маргиналы,
аутсайдеры, ненормальные, уголовники, идеологические или классовые враги и
т.п. 5 Вообще антропологически самая
склонная к насилию группа – это мужчины от 15 до 25 лет; замкнутые, мужские в
основном, коллективы: армейская среда – последние примеры “дедовщины” у нас
или насилия, учиненного американцами в Ираке, в тюрьме Абу-Грейб; криминальная
среда. Территории без государственного контроля или же вообще развивающиеся
страны в режиме догоняющей модернизации – с разрухой в умах и культуре и мн.
др. Традиционные искусники символического насилия, ограничивая по своим
правилам свободы другого, стремятся занять привилегированные символические
ниши – роли в извечном антропологическом репертуаре: государство – “отечески
оберегает, подправляет, защищает отечество от внешних и внутренних
супостатов”; женщина – “хранительница очага и семейных ценностей”.1
Эти тенденции стали возможными в формате нарастания интериоризации
насилия или же его “овнутрения”, перемещения процессов корректирующего
ограничивания своеволия извне вовнутрь. Фундаментальная подоплека этого
процесса – в одном из когнитивных атрибутов нашего вида: способности в
индоктринации. Это “способность к специальному формированию диспозиции,
обеспечивающей принятие групповых характеристик и идентификацию с ними,
которая тем самым служит сплочению и демаркации “мы–они”.2 Как и у
животных, в сенситивные периоды детства у людей формируется групповая
верность, и они становятся впоследствии, во взрослом состоянии, очень
резистентными к формированию других культурных представлений и измене
чувствам родовой или этнической сопричастности. ___________________________ 1 Стратегия женского насилия, наиболее символически кодированного и
коварного, – создание у мужчины чувства вины и пожизненная его эксплуатация в
виде мягкого и настойчивого манипулирования. Самые сильные и умные мужчины,
грозные владыки и жестокие деспоты задокументированно испытывали на себе силу
женского насилия-власти: Сократ и Аристотель, Марк Антоний и Чингисхан,
Сулейман Великолепный и Наполеон. Что же говорить о легионах более простых
“подкаблучников”? 2 Eible-Eibesfeldt I. (1998), &
Salter E K. (Eds.), Indoctrinabilty, ideology, and warfare: Evolutionary
perspectives. New York: Berghahn Books. – p. 51. Появившееся государство, используя этот биологический механизм, в
дальнейшем уже преднамеренно внушает идентичность верности более крупным,
нежели кровнородственным, социальным группам с помощью систематического
повторения (“вдалбливания”) соответствующих верноподданнических моральных и
религиозных императивов. Назойливый обман формирует внутри сознания мощную структуру “совести”
или “супер-эго”, как говаривал Фрейд, создавая тем самым репрессивный формат
культуры как таковой, которая “передает” свое насилие вовнутрь индивида,
переименовывает его, снимая с себя ответственность за него – в итоге мы имеем
“культурного человек”, который “самонасилием”, вполне по Ильину, ограничивает
в себе то, что культура (скорее же – господствующие группы, государство)
полагает вредным. РОЛЬ СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ТЕХНОЛОГИЙ В
ПОЯВЛЕНИИ НОВЫХ ВИДОВ НАСИЛИЯ В наши дни индоктринация приняла тотальный характер – в силу
вездесущности современных средств масс-медиа и развития
социально-психологических технологий (знают уже, на “что” и “как” точечно
воздействовать). Примеры быстрого формирования масс “арийской нации”, homo
soveticus или же современных отрядов исламских “мучеников” – зловещие
подтверждения ахилессовой биосоциальной уязвимости коллективного поведения
человека. Насилие потому и сокращается в своих публично-видимых проявлениях,
поскольку сейчас его основная часть находима, как у айсберга, в глубинах
душевной жизни уже “сверхсоциализированного” индивида. Если ранее
социализация заключалась в формировании чувств верности и подчинения
небольшой общине, то с Нового времени предпринимаются систематические усилия,
достигшие состояния современной сверхинтенсивности, навязывания эмпатии с
абстракциями “государства” (отечества) “пролетариями всех стран”,
“прогрессивным человечеством” или же “единоверцами”. Однако, если ранее род,
община могли ответить и отвечали той же мерой верности и выручки, то за
современными идеологическими и религиозными индоктринациями зияет пустота
фальши и обмана, никто реально не ответит верностью – ведь не принимать же
всерьез агитки типа “Спасти рядового Райена”. Итог этого: закомплексованный,
полный изнутри “несвоим” насилием индивид, а снаружи –
негласно-конвенциальная, мотивируемая соображениями взаимной терпимости
система фальши и уступок, так называемая “социальная ложь во благо всех”.1
Лучше промолчать, закрыть глаза, похвалить с прицелом на ответное, “понять
ближнего”, “принять его таковым, каков он есть” – и тебя также примут с твоей
ленью, пустыми амбициями, ложью, своеволием и капризами, чем требовать
ответственности, долга, честности, профессионализма и доброжелательности. И эта
древняя карикатурная система социальной лжи2 получила новый
интенсивный толчок в своем развитии в век идеологий “потемкинских деревень”
(Нашего Совершенного Общества: Демократии, Социализма или же Благочестия) с
помощью масс-медийных технологий. Интериоризация насилия достигает здесь
своего апогея в благонамеренно отформатированных гражданах, живущих “хорошо,
рационально и правильно”. ___________________________ 1 Может, это, в конечном счете, и “хорошо”. Лучше меньше конфликтов,
обид, ссор и насилия, которыми чревата жизнь “по правде”. Однако надо ведь
констатировать и оборотную стороны столь превозносимой толерантности как
системы благонамеренного попустительства по принципу “себе же дороже” (быть
правдивым, принципиальным и пр.) 2 Велеречиво называемая “золотым правилом” этики, а более
прагматистски, по-современному: “ты – мне, я – тебе”. Однако участились сбои в виде немотивированных (внутренними и внешними
программами) расстрелов в школах, студенческих кампусах и магазинах, поджогах
и погромах, побегов из системы – в секты, леса, иные края. Похоже,
интериоризованное насилие начинает выбивать все предохранительные реле: “С
меня хватит!” Что же можно умозаключить из всего сказанного – становимся ли мы
добрее и мягче? С одной стороны, уверенно растут, особенно с Нового времени,
пространства правовых регламентаций, ценностный статус человека и его
эмпатические способности. Тому в подтверждение существуют даже чуть ли не
математические расчеты.1 И часто сказать о том нам мешает застарелая «левая» интеллигентская
привычка «критики общества и идеологии», что считается хорошим тоном, нежели
«хвалить правительство и существующие порядки», – никто не завоюет
популярности «интеллигентских масс», утверждая, что «жить стало лучше, жить
стало веселее». Да и традиционалисты с консерваторами вряд ли будут
благосклонны к «прогрессистскому» тезису – нравы не могут не портиться по
сравнению со славным добрым прошлым. Тем не менее, трудно оспаривать, что
грубые и жестокие практики систематических публичных актов насилия ушли в
прошлое и гуманистической пропагандой успешно создается вера в то, что люди в
целом стали более сострадательны и милосердны. Однако означает ли это, что
насилия стало меньше? ___________________________ 1 Уровень насилия снижается,
утверждает А.П. Назаретян: во всех международных и гражданских конфликтах ХХ
в. погибло от 100 до 120 млн. чел. – 1 % живших (10,5 млрд. в трех
поколениях), такое же соотношение мы находим в XIX в. – 35 млн. на 3 млрд.
Ранее же эта цифра убиваемых была равна 4 %, у австралийских аборигенов – 2%
(источ.). Согласно данным Human Security Brief 2006, число смертей в войнах
между государствами сократилось с 65 тыс. в год в 50-х гг. до менее чем 2
тыс. в первом десятилетии XXI в. См. Назаретян А. “Цивилизационные кризисы в
контексте универсальной истории” - http://truemoral.ru/naz_ogl.html С другой стороны, существуют резоны в пользу того, что мы теперь, как
и обычно в истории, склонны преувеличивать свою сегодняшнюю развитость и
цивилизованность. Подтверждением тому следующие доводы. Расчеты о количестве смертоубийств в военных конфликтах, где имеет
место публичные вооруженные коллективные столкновения, выражают только один,
и далеко не единственный, аспект насилия. А урон (и смертей, и страданий от
увечий) от криминала (подросткового либо профессионального бандитизма) или от
ДТП, где стабильно гибнет больше людей, чем в войнах, трудно подсчитать.
Причины ДТП – следствие не столько «случайности», сколько социальной
сублимированной агрессии – будь то «в пьяном виде» или же в результате
агрессивной манеры вождения. Далее, с одной стороны, мы видим торжество демократии, правового
регулирования и охраны прав – у разных меньшинств и даже уже у животных. С
другой же стороны, в одном только Нью-Йорке, форпосте мировой демократии,
совершается больше преступлений, чем во всей Японии, т.е. нет желанной
корреляции между развитием правового упорядочивания и уровнем насилия. Человечество существует все же уже
около 200 тыс. лет, из них от силы последние 10 тыс. лет – в формате
городских цивилизаций и 4 последних века, прошедшие под знаком гуманизма,
вовсе не гарантия того, что все дальнейшее развитие пойдет лишь по этому
руслу. Существовали и более долговечные, казавшиеся гарантами стабильности и
нашего человеческого процветания, тысячелетия Древнего Египта или же
тысячелетие Римской империи, а ведь после их краха человечество всякий раз
ввергалось в новую пучину насилия после тысячелетия относительных правовых
гарантий и человеколюбия. Звоночки о том, меж тем, поступают: мировые войны с
их «фабриками смерти», Хиросима, армянские, еврейские, африканские геноциды,
новое средневековье талибов (разрушение статуй Будды), «Аль-Каиды». Когда в
героях масскультовского пиара ходят Ганнибал Лектор, Чикатило, бесконечная
вереница соплеменников графа Дракулы и техасская резня бензопилой, возникает
серьезная озабоченность по поводу основ душевного здоровья садомазохиствующих
граждан. ОСНОВЫ НАСИЛИЯ Скорее всего, истина находится где-то рядом с подобными
безапелляционными противоположными заявлениями относительно нашей
добросклонной либо насильственной сущности. Насилие органично для человека –
как в силу его биологически-консервативных черт (самцовые иерархии, мужская
гормональная агрессивность, склонность к индоктринации), так и взросшей на
подобной биологической основе специфической патриархатной социальности.
Известно, что весь существовавший до ХХ века социальный мир был
отформатирован как “мужской мир”, а “человек” понимался, “по умолчанию”, по
матрице “мужчины”. Соответственно, формирование “самости” (“я”, воли,
рациональности и рефлексии) – главные черты подобным образом понимаемой
“человечности” (Франкфуртская школа). Эта самая “самость” формируется в виде победоносной воли к власти
через систематическое применение насилия – к природе, другим и себе. Нельзя
сказать, что лишь мужским насилием исчерпывается мир1, однако
бесспорно, что и предшествующий, и современный социальный миры держатся им и
через него в основном развиваются. Скорее всего, общий объем насилия, если бы таковой можно было
количественно определить, включая сюда не только убийства, грабежи и
членовредительства, но и микрокосм душевного, морального насилия,
применяемого людьми друг к другу2 и к самим себе, остается
неизменным, как пока неизменны исходные душевная и ментальная экспозиции в
человеке. Меняются, скорее всего, внутренние пропорции распределения видов
или сфер насилия: публичного и внутреннего, легального и нелегального,
физического и символического, садизма и мазохизма – в соответствии с
направлениями общей трансформации политэкономической и культурно-ментальной
архитектуры социального целого, к которой уже приноравливаются сознание и
поведение его единиц. ___________________________ 1 Женское насилие не менее, может, даже более эффективно, имея
“византийский” характер – следствие исторической ситуации позиции слабого,
вынужденно-угодливого и оттого двуличного, лицемерного, долготерпеливого,
чрезвычайно искусного в плетении кружев замысловатых системных интриг,
чрезвычайно мстительного, злопамятного и особого жестокого, прежде всего душевного,
насилия. И еще нет таких методик, которые могли бы сравнить последствия
мужского и женского насилия для их жертв. 2 Социальные психологи обнаруживают, что как минимум 80 % людей
фантазируют об убийстве тех, кто им не нравится. См. A History
of Violence by Steven Pinker
http://www.edge.org/3rd_culture/pinker07/pinker07_index.html Статья
выполнена при финансовой поддержке РФФИ грант № 07-06-00067-а. Ю.П.
Роговой ТОТАЛЬНОСТЬ ВИДИМОСТИ В МАССОВОМ
СОЗНАНИИ И КУЛЬТУРА МЫШЛЕНИЯ СОВРЕМЕННОГО ОБЩЕСТВА Вовсе не секрет, что в современной мировой
цивилизации, основные параметры бытия
которой определяются наиболее развитыми и влиятельными странами, постоянно
нарастает в жизни того или иного конкретного общества объем явлений,
заслоняющих, маскирующих, деформирующих, искажающих реальную картину
действительности. В результате огромная масса населения, массовое сознание
общества оказываются не в состоянии адекватно воспринимать эту
действительность, адекватно реагировать на нее. Тотальный, всеобщий характер
этого процесса приводит к тому, что возникает то, что можно было бы называть
господством видимости, «эрзац»-действительностью. От постоянно усиливающегося
господства этой тотальной видимости мировая цивилизация несет глобальные
потери. Да и само это возрастание роли видимости является, вероятно, одним из
проявлений общего процесса глобализации. Рассмотрим для примера некоторые
особенности аргументации в процессах массовой коммуникации. АРГУМЕНТАЦИЯ В КОММУНИКАЦИИ Аргументация и коммуникация – области пересекающиеся, так же, как и
теория аргументации с теорией коммуникации. В частности, в теории
коммуникации рассматриваются те же виды вопросно-ответных процедур, что
анализируются и в теории аргументации: диалог, спор, дискуссия, диспут,
прения, полемика. При этом в теории коммуникации хотя и утверждается, что
«стратегическими принципами аргументации в коммуникативном процессе выступают
законы логики, правила доказательного рассуждения, функции критического
мышления», однако не дается этому никакого подтверждения. И это вполне
естественно: фактически не дает этому подтверждения реальная практика
различных видов социальной коммуникации. Более того, по признанию «теоретиков
от коммуникации», сама стратегия коммуникации определяется коммуникативным
намерением, целью убедить, победить, достичь согласия, найти решение,
самоутвердиться и т.д. Признание весьма красноречивое. В нем совершенно
недвусмысленно провозглашается ориентация на «субъективный фактор». Призыв
разработчиков теории коммуникации «соблюдать правила доказательства»
обосновывается ими, в частности, так: 1. Надо соблюдать правило Гомера, согласно которому наиболее
убедителен (явная апелляция к субъективности) следующий порядок аргументов:
сильные – средние – самый сильный; 2. Надо соблюдать правило Паскаля, которое предписывает не стремиться
«загнать собеседника в угол», а наоборот, дать ему возможность «сохранить
лицо» (здесь также делается акцент на субъективном моменте процесса
аргументации). В работе Ивина А.А. «Основы теории
аргументации» отмечается, что предметом теории аргументации является изучение
приемов, которые позволяют … изменять убеждения аудитории». Здесь сразу же
возникает замечание, что убеждения в собственном смысле слова составляют
основу мировоззрения личности, а не аудитории (тем более массовой). Там же
отмечается, что цель аргументации – принятие аудиторией предлагаемых ей
положений, утверждений, мнений, причем, «оппозиция «истина – ложь», важная
для других наук, не является ключевой ни в аргументации, ни в ее теории» (там
же). Думаю, позволительно заметить по этому поводу, что если опираться даже
на очень древнее определение истины, данное Аристотелем (истина есть знание,
соответствующее действительности), то считать в этом случае теорию
аргументации наукой по крайней
мере затруднительно. Хотя вполне приемлемо считать ее некоторой областью
знания, в которой придается видимость научности манипулятивным приемам
воздействия на аудиторию. Очевидно, поэтому, будучи увлекаемыми в область субъективности,
некоторые теоретики «теории аргументации» вынуждены констатировать, что «в
настоящее время теория аргументации лишена единой парадигмы… и представляет
собой едва ли обозримое поле различных мнений на предмет этой теории, ее
основные проблемы и перспективы развития». Если принять платоновское определение
мнения (doxa) как «знания без обоснования» (опять же
очень древнее определение), то можно считать, что некоторое саморазоблачение
теории аргументации как науки налицо. НАУЧНЫЙ АНАЛИЗ СОЦИАЛЬНЫХ ПРОБЛЕМ Многие представители гуманитарного знания испытывают сильную аллергию
на объективный, научный подход к анализу общественных, социальных проблем, к
рассмотрению с научных, теоретических позиций процессов художественной
деятельности и т.п. И это находит свое отражение в характере их аргументации.
В работе «Литературная критика» можно обнаружить, что гуманитарное мышление
эстетика Жубера приводит его к весьма спорному тезису. Жубер, имея в виду
Аристотеля, пишет: «Он был не прав в своем стремлении сделать все в своих
книгах научным, то есть доказуемым, аргументированным, неопровержимым; он
(Аристотель) не учел (!), что существуют истины, доступные одному лишь
воображению, и что, быть может, именно эти истины – самые прекрасные». Здесь
несколько «утешает» то, что Жубер использовал слова «быть может», а то было
бы совсем уж обидно за недогадливость Аристотеля. Осмелюсь заметить также, что Аристотель был совершенно «прав в своем
стремлении» и что этого рода устремлений опасаться никак не следует, даже
обладая филистерской гипертрофированной боязливостью, ибо «сделать все научным» нельзя, как и
достигнуть абсолютной истины в полном ее объеме. А вот стремиться к тому,
чтобы «было доказано все, что может
быть доказано», стремиться к предельно надежным основаниям безусловно
следует. Весьма популярный в свое время Пол Фейерабенд, вполне обоснованно
получивший второе имя «методологический анархист», с радикальных позиций
утверждал, что о научном подходе можно говорить лишь как о фикции. Иначе
говоря, научный подход вовсе не является наиболее эффективным средством
получения нового знания и его обоснования. Более того, он утверждал, что вообще «такого метода не существует».
Наука, с точки зрения Фейерабенда, «…не выделяется и своими результатами: нам
известно, чего добилась наука, однако у нас нет ни малейшего представления о
том, чего могли бы добиться другие традиции». Под «другими традициями» он
подразумевает религию, миф, магию, эзотерику и т.п. Большой оригинал, однако!
Правда, в совершении логической ошибки – «предвосхищение основания» – он
совершенно не оригинален. По сути, точка зрения этого яркого «методологического анархиста»
такова: ну и что(!), что нет
оснований ставить на одну доску религию и науку (ибо весь совокупный познавательный опыт
человечества противоречит этому); но мы ведь не знаем, чего добилась
бы религия, если бы…
Как говорится, «если бы, да кабы…». И совсем уж неадекватно он «объясняет»
авторитет науки, утверждая, что это произошло не в силу действительных достоинств науки, не
в силу объективной значимости
научного знания, а исключительно «благодаря организованным для нее
пропагандистским (?!) и рекламным(?!) акциям». Право слово, Фейерабенду бы в современных средствах массовой
коммуникации трудиться, а не в области логики и методологии науки. И опять
совершается явная логическая ошибка. Ведь если совершенно равноправны
апелляция к авторитету и опора
на факты (а здесь вполне
уместно напомнить высказывание И.П. Павлова о том, что факты – это «воздух
ученого»), если нет разницы, на что опираться: на научный закон или на веру,
на научный метод или на «внутренний голос», интуитивное
озарение, то наблюдается явное противоречие с фактами и стирается
принципиально важное различие между объективной
истиной и субъективным мнением. Поэтому нетрудно «догадаться», чем вызвана вся
эта «вакханалия» с «новой риторикой» и «новейшей теорией аргументации»:
современная социальная реальность масштабно оформляется как «видимость», как фикция, как иллюзия. В ней доминируют «эрзацы»
различного рода. В современных условиях в средствах массовой коммуникации
аргументация выступает как элемент коммуникативного процесса или как
специфический коммуникативный процесс, предназначенный не столько для строго логического обоснования какого-либо положения, сколько для
его принятия, одобрения и т.п. Иначе говоря, к аргументации прибегают
в рамках процесса коммуникации тогда, когда появляется необходимость убедить реципиента (зрителя,
слушателя, читателя) в приемлемости
выдвинутого положения, утверждения. СМИ СЕГОДНЯ В современном обществе «логосфера» находится под сильнейшим
воздействием системы массовой коммуникации, средств массовой информации. Но
всем хорошо известно, что в средствах массовой информации, в области массовой
культуры, вообще в системе массовой коммуникации культивируются очень низкие
стандарты, образцы аргументации. Преобладают призывы, уверения, побуждения, апелляция к эмоциям,
чувствам, инстинктам, подсознанию, образному мышлению. Стараются использовать
все, что угодно, но только не рационально выстроенную, логически корректную
аргументацию. Эксплуатируется способность чувствовать, воспринимать, эмоционально реагировать и т.п., но
не способность аналитически, взвешенно, критически понимать. При этом ставится (и часто достигается) цель: создать у реципиента
ощущение понимания, иллюзию понимания,
но не действительное понимание. А действительное понимание есть понимание,
опирающееся на действительность, на реальность. В современной системе массовой коммуникации
в процессе аргументации непременно используются внелогические средства. Разумеется,
если бы аргументативный дискурс осуществлялся в форме доказательства, то мы
имели как бы «вырожденный случай» аргументации (когда внелогические
компоненты аргументации «стремятся к нулю»). В процессах же реальной коммуникации (особенно массовой) реализуется
скорее противоположная ориентация: ориентация на доступность, легкость,
приемлемость и т.п., ибо процесс реальной «прагматической» аргументации как
специфической коммуникативной деятельности не может быть ограничен
исключительно ее логическими формами. В современных зарубежных исследованиях по теории аргументации основной
упор делается именно на коммуникативные аспекты аргументации, осуществляется
ориентация на реципиента, на аудиторию, на механизм психологического и
эмоционального воздействия на эту
аудиторию с целью вынудить ее принять выдвигаемое положение.
Соответственно этому и аргументация определяется как социальная,
интеллектуальная, вербальная деятельность, служащая оправданию или
опровержению точки зрения, состоящей из системы утверждений и направленной на
достижение одобрения аудитории. Таким образом, обнаруживается стремление
всячески преувеличить значение субъективных моментов, присущих
аргументативному процессу за счет принижения того, что выводит нас к объективности, к истине, к тому, что соответствует
действительности. Разумеется, увлечение это не новое: почти 2,5 тыс. лет тому назад
Сократ с горечью отмечал, что в судах решительно никому нет никакого дела до
истины, важна только убедительность, что даже следует умалчивать о том, что
было в действительности, если это неправдоподобно, и изо всех сил гнаться за
правдоподобием, зачастую распрощавшись с истиной. Все это приводит к тому, что
аргументация в коммуникативном процессе (особенно в процессах массовой
коммуникации) характеризуется тем что: 1. Систематически используются бездоказательные утверждения. 2. Неумеренно используются гипотетические, вероятностные рассуждения. 3. Слишком часто для обоснования какого-либо тезиса прибегают к весьма
поверхностной, нестрогой аналогии. 4. Постоянно игнорируется необходимость уточнения объема и содержания
понятий. 5. Непрестанно совершаются логические ошибки, причем зачастую такие,
обнаружение и устранение которых не требует «необыкновенной» квалификации. 6. Беззастенчиво используются софистические приемы. 7. Совершенно сознательно игнорируется такая форма обоснования и
принятия утверждений, как доказательство. КУЛЬТУРА МЫШЛЕНИЯ И АРГУМЕНТАЦИЯ Что могло бы быть противопоставлено этому? В самом общем плане речь, очевидно,
может идти о соответствующем уровне культуры
мышления. При этом можно сделать особый акцент на логической составляющей общей
культуры мышления. Сначала ответим на вопрос: является ли способность логически мыслить неотъемлемым
свойством всякого человека (как разумного существа)? Ответ будет, безусловно,
положительным: разумеется, да! Но тогда возникает еще один вопрос, тесно
связанный с этим: нужно ли в таком случае учить человека мыслить
логично? Мы ведь прекрасно знаем, что любой взрослый человек с обыкновенными
способностями умеет оперировать понятиями, высказывать суждения, проводить
рассуждения, доказывать, опровергать… одним словом – умозаключать. Иначе
говоря, осуществлять те умственные действия, операции, изучением которых и
занимается такая наука, как формальная логика. Совокупность соответствующих
знаний, умений и навыков и составляет логическую
культуру личности, образует логическую составляющую его общей культуры мышления. Следовательно,
можно констатировать, что каждый человек – независимо от того, изучал ли он
науку логику или нет, – обладает определенной логической культурой и что
достигнутый им уровень культуры мышления имеет определенную логическую
составляющую. Однако! Мы прекрасно понимаем, что можно и нужно говорить и об
уровне логической культуры. Мы отдаем себе отчет в том, что лучше иметь не
очень низкий уровень логической культуры, а возможно, более высокий. При этом важно осознавать, что для
каждого из нас существует не только проблема достижения определенного
(достаточно высокого) уровня культуры
мышления и одной из важнейших его составляющих – логической культуры,
но и проблема поддержания
достигнутого уровня. Еще в ХVII веке два замечательных ученых, последователей
гениального французского мыслителя Р. Декарта, А. Арно и П. Николь, в
предисловии к своему знаменитому учебнику по логике (имеющему по обычаю того
времени весьма пространное название: «Логика, или искусство мыслить, где,
помимо обычных правил, содержатся некоторые новые соображения, полезные для
развития способности суждения» писали о том, что «прежде всего надо бы
приложить старания к тому, чтобы развить данную нам способность суждения,
довести ее до наивысшего доступного
нам совершенства». Они исходили из того, что «правильность ума
неизмеримо важнее любых (даже весьма
обширных) умозрительных знаний». Это замечание можно соотнести не только с
таким известным высказыванием великого мыслителя античности Гераклита, как
«многознание уму не научает», но и с очень высокой оценкой И. Кантом нашей
«способности суждения». ОСНОВЫ ЛОГИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ ЧЕЛОВЕКА Чем же определяется уровень логической культуры каждого человека?
Конечно же, здесь важен некоторый врожденный потенциал, и он, очевидно,
различен у разных людей. Поэтому не следует упрощенно понимать мысль Р.
Декарта, высказанную им в знаменитой работе «Рассуждение о методе»: «…способность правильно судить и отличать
истинное от ложного – что, собственно, и именуется здравым смыслом или
разумом – от природы у всех людей
одинакова». Эту мысль Р. Декарта, пожалуй, стоит соотносить с
утверждением его последователей (А. Арно и П. Николя) о том, что правильность суждений – на удивление
редкое свойство и что
встречается великое множество
неправильных умов, «почти неспособных отличить истину от лжи». Примечательна
и характеристика таких умов. Обладатели «неправильных» умов толкуют обо всем вкривь и вкось;
довольствуются самыми слабыми доводами и притом хотят, чтобы ими
довольствовались и другие; их сбивает с толку малейшая видимость; они
постоянно впадают в излишества и крайности; у них нет твердой уверенности в
усвоенных истинах, так как принять эти истины их заставляет случай, а не
глубокие знания; или же, наоборот, они упрямо стоят на своем и не слушают
ничего, что могло бы вывести их из заблуждения; они смело высказываются о
том, чего они не знают и чего, быть может, не понял еще ни один человек…
Поэтому «неправильность ума» является главной причиной большей части ошибок,
совершаемых нами в повседневной жизни: беспочвенных раздоров,
скоропалительных решений, непродуманных начинаний, неадекватных реакций на те
или иные явления, событий общественной жизни и др. СОЦИАЛЬНАЯ СРЕДА, ЛОГОСФЕРА И КУЛЬТУРА МЫШЛЕНИЯ Очевидно, решающая роль в формировании культуры ума, культуры мышления
каждого человека принадлежит социальной среде. Именно она оказывается тем
реальным, жизненным контекстом, который оказывает на человека постоянное
воздействие и формирует его логико-операциональные умения. Э.В. Ильенков,
размышляя над проблемой развития мышления у детей, отмечал, что надо так
организовать процесс усвоения знаний, процесс
усвоения умственной культуры, как организует его лучший учитель –
жизнь; так, чтобы человек постоянно был вынужден тренировать не только (и даже не столько) память, сколько способность самостоятельно решать задачи,
требующие мышления в собственном и точном смысле слова. Подобно тому как
человек учится говорить в контактах с другими людьми, он учится и мыслить. Люди формируются, воспитываются в
определенной нравственной, эстетической, политической, … атмосфере, но точно
также они формируются и в определенной логосфере. Будем понимать под этим,
условно говоря, некое «царство» смыслов и значений, которое образуется на основе слов, высказываний,
рассуждений в процессе общения людей. Для каждого человека по мере его
взросления она постепенно расширяется. Логосфера современного общества в значительной степени определяется
функционированием сообщений массовой обращенности (пресса, телевидение,
радиопередачи, интернет…). Они являются не только источниками информации, но
и приучают воспроизводить различные интеллектуальные операции, косвенно
обучают навыкам мышления, существенно определяют логическую культуру общества
как некой целостности, формируют культуру мышления, логическую культуру
личности. Поэтому, если ставить задачу сохранения чистоты логосферы, то
средствам массовой коммуникации следовало бы уделять соответствующее этой
задаче внимание. Внимание, очевидно, не меньшее, чем при решении задачи
сохранения чистоты атмосферы, гидросферы и т.п. Однако мы хорошо знаем, как
долог и тернист бывает путь от должного к действительному. В современных
средствах массовой коммуникации культивируются скорее стандарты,
способствующие деформации, разрушению, засорению логосферы, нежели
содействующие ее улучшению. Например, аргументация выступает как специфический коммуникативный
процесс, предназначенный (как уже отмечалось) не столько для строго логического обоснования какого-либо положения,
сколько для его принятия, одобрения и т.п. Иначе говоря, к аргументации
прибегают в рамках процесса коммуникации тогда, когда появляется
необходимость убедить
реципиента (зрителя, слушателя, читателя) в приемлемости выдвинутого положения, утверждения. В современном обществе «логосфера» находится под
сильнейшим воздействием системы массовой коммуникации, средств массовой
информации. И при этом всем хорошо известно, что в средствах массовой
информации, в области массовой культуры, вообще в системе массовой
коммуникации культивируются очень низкие стандарты, образцы аргументации. Преобладают призывы, уверения, побуждения, апелляции к эмоциям,
чувствам, инстинктам, подсознанию, образному мышлению. Стараются использовать
все, что угодно, но только не рационально выстроенную логически корректную
аргументацию. Эксплуатируется способность чувствовать, воспринимать, эмоционально реагировать и т.п., но
не способность аналитически, взвешенно, критически понимать. При этом ставится (и часто достигается) цель: создать
у реципиента ощущение понимания, иллюзию
понимания, но не действительное понимание. А действительное понимание, как уже отмечалось, свое конечное,
предельное основание имеет в действительности, «схваченной» в мысли со
стороны необходимости, в структуре и сущностных связях объективной
реальности. Таким образом, в системе массовой коммуникации обнаруживается стремление
всячески преувеличить значение субъективных моментов, присущих
аргументативному процессу, за счет принижения того, что выводит нас к объективности, к истине, к тому, что
соответствует действительности. Все это приводит к тому, что аргументация в
коммуникативном процессе имеет характерные черты, отмеченные выше:
бездоказательность, поверхностность, гипотетичность, софистичность и т.д. ЗНАЧЕНИЕ ЗДРАВОГО СМЫСЛА Размышляя над проблемой культуры мышления, логической культуры,
очевидно, не обойтись без соотнесения таких «вещей», как значение интуиции,
значение здравого смысла, значение знания логики. Дело в том, что логические
операции различного рода в типичных ситуациях осуществляются каждым человеком
автоматически, неосознанно. И в этом случае можно говорить об интуитивном
подходе, об интуитивной оценке каких-либо явлений. Конечно, развитая интуиция
– весьма ценное качество, но появляется она у человека не от «духа святого» и
не из воздуха возникает. Интуиция развивается на основе накопления и упорядочения
огромного опыта различных видов деятельности и не в последнюю очередь –
умственной деятельности. Но это та часть опыта, которая не подвергалась
рефлексии, осмыслению. И вряд ли кто-либо будет оспаривать, что наиболее
значимой, ценной можно считать, в первую очередь, «профессиональную
интуицию». Интуиция врача, инженера-конструктора, ученого и т.д. имеет в
некоторых случаях очень большое значение и ценность. Но вряд ли стоит
опираться на «обыденную интуицию», на так называемый «внутренний голос»,
«сообщения» которого запоминаются, если они подтвердились, и благополучно
забываются (в силу известного психологического механизма), если этого не
случилось. Как самый общий недостаток интуиции, можно назвать то, что она по
самой своей природе чужда аналитическому подходу, чужда одному из важнейших
вопросов науки и практики: почему?
Почему случилось так, а не иначе? Почему произошло именно это, а не что-либо
другое? Кроме того, в проблемных ситуациях, когда не может быть получен один
единственный, однозначный ответ, интуиция оказывается слишком зыбкой основой
для принятия какого-то решения или предпочтения какого-либо ответа. Наконец,
можно утверждать, что интуиция оказывается негодным средством для решения спорных вопросов. В самом деле,
люди, защищающие противоположные точки зрения, находящиеся на противоположных
позициях, могут с равными основаниями
апеллировать к собственной интуиции.
Даже если человек будет при этом очень выразительно подчеркивать, что
он «совершенно убежден» в
чем-либо, но не приведет никаких иных оснований, кроме ссылок на эту свою
«святую убежденность», на свою интуицию, это будут не более, чем уверения,
которыми можно пренебречь. Здесь оказывается необходимым анализ, пусть даже в
простейшем его виде – анализ на уровне здравого смысла. Однако возможности
здравого смысла весьма невелики, хотя, справедливости ради, надо отметить и
то, что во многих сферах (не только в обыденной, но и в экономической,
социальной, политической и многих других) наши действия не удовлетворяют даже
его (здравого смысла) простым требованиям. Слишком много в нашей жизни того, что не соответствует здравому
смыслу. Поэтому даже минимум логических знаний, полученных в результате осмысления логического процесса,
осуществляемого нами каждодневно,
осмысления основных форм, законов,
правил, схем абстрактного мышления является совершенно необходимым для
осуществления не только более основательного, но и более экономного и более
эффективного анализа, для повышения культуры мышления. Здравый
смысл по сути дела не может вывести нас за границы конкретного (конкретного
материала, конкретных
обстоятельств, условий), а логика выводит нас к некоторой общей модели, общей
схеме, общим правилам. Здравый
смысл вынужден всякий раз как бы «изобретать велосипед», а иногда даже
пытаться создать «вечный двигатель». Логика же избавляет нас от усилий
подобного рода. Любая наука, в том числе и логика, достаточно ясно и четко
формулирует список запретов и
тем самым позволяет различать возможное
и невозможное. Апелляция к здравому смыслу, к неким «самоочевидностям» характерна не
только для обыденного сознания. В сфере гуманитарного знания ситуация,
пожалуй, наиболее характерна. В гуманитарных науках, как правило, нет сложных
и пространных доказательств дедуктивного характера. Рассуждения и доказательства,
которые там встречаются, обычно являются более краткими и легкими по
сравнению, например, с математическими или проводимыми в области
теоретической физики. В силу этого при проведении дедуктивных рассуждений в гуманитарных
науках, как правило, считают, что вполне достаточно обычной логической
интуиции и того уровня строгости, которого при этом можно достигнуть. А это,
как правило, оказывается довольно низкий уровень точности, обоснованности,
строгости. Однако при этом со стороны носителей гуманитарного знания можно
услышать заявления, что доказательства, осуществляемые ими, являются не менее
строгими, не менее обоснованными, чем в математике или теоретическом
естествознании. Просто у представителей гуманитарных наук используются
некоторые «особые», «иные» стандарты и критерии, иной вид строгости и обоснованности! ЛОГИКА И САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ МЫШЛЕНИЯ Поскольку вполне очевидным представляется тезис о том, что навыки
достаточно строгих, обоснованных, последовательных, непротиворечивых и т.д. рассуждений
не «берутся из воздуха», постольку должно быть совершенно ясно и понятно, что
тот, кто логически менее подготовлен, обычно совершает больше ошибок в
самостоятельном мышлении, нежели тот, кто получил в логике достаточную
тренировку. Любому преподавателю логики хорошо известно, что очень немногие
студенты без достаточной тренировки способны сделать безошибочный вывод на
основе логического квадрата. Например, из некоторого суждения, скажем,
истинного общеутвердительного, вывести все остальные виды простых
категорических атрибутивных суждений и установить их истинностное значение.
Иначе говоря, они должны констатировать, что «... если верно, что все акулы опасны, то неверно,
что ни одна из них не является опасной, точно так же неверно, что некоторые не опасны, однако, безусловно, верно, что некоторые опасны». Чтобы
осуществить такой вывод, получить такие заключения, не требуется никаких дополнительных, специальных знаний, и
кажется вполне достаточным обладание здравым смыслом и обычной логической интуицией.
Но практика свидетельствует, что очень немногие студенты не совершают при
этом выведении логических ошибок. Таким образом, можно утверждать, что любому
человеку, желающему обрести и сохранить автономию своего мышления, сознания,
крайне желательно систематически работать над приобретением и закреплением
тех элементарных (но очень важных!) логических навыков, которые необходимы
для надежного и эффективного проведения дедуктивных рассуждений. Для того
чтобы логическая интуиция имела более надежное основание, необходима
достаточно интенсивная интеллектуальная практика, выполнение специально
подобранных логических заданий и упражнений. Весьма полезны упражнения типа:
(а) анализ рассуждений, которые представляются нам ошибочными (с целью
обнаружения в них скрытых ошибок – если они там есть); (б) анализ
безошибочных рассуждений («образцовых»). ТИПИЧНЫЕ ОШИБКИ ИНТУИЦИИ При этом надо помнить о типичных ошибках интуиции. Например: – пренебрежение размерами «выборки» – когда выдвигают гипотезы и
делают выводы из ограниченного
и явно недостаточного числа
наблюдений («грех», который случается не только с «наивными
обывателями», но, порой, и с опытными исследователями); – игнорирование интервала
принципиальной предсказуемости
явления, особенно при так называемых «экспертных оценках». Эксперты часто
проявляют куда большую категоричность, чем позволяют их знания о предмете; – ошибки при оценке частоты
каких-либо явлений – те, которые легче воспроизводятся памятью, кажутся более
частыми; – «мнимая корреляция»
двух событий, основанная на том, насколько сильна в памяти ассоциативная
связь между ними (но сила этой связи определяется не только частотой
совпадения событий, но и эмоциональной окраской, относительной близостью во
времени, субъективной значимостью); – ошибки при оценке вероятности сложных событий – ориентиром
здесь служит вероятность элементарного события. Но в случае
«конъюнктивных событий» вероятность успеха на каждом отдельном этапе
значительно выше вероятности
осуществления всех этапов
сложного события; с «дизъюнктивными событиями» – наоборот: оценка их
вероятности интуитивно существенно занижается.
Отмечая необходимость рефлексии по отношению
к логическому процессу, необходимости повышения уровня культуры мышления, надо отметить
и следующее: мы допустим логическую ошибку, если отождествим понятия «не
изучавший логику» и «не овладевший логикой». Многие готовы согласиться со следующим рассуждением: существует
огромная масса людей, которые никогда и нигде не изучали логику и, тем не
менее, мыслят правильно и вполне обходятся так называемой «естественной
логикой». В то же время имеются люди, которые логику изучали, успешно сдавали
экзамен по логике (или получали зачет), но при этом часто нарушали (и
нарушают) логические правила и законы. Конечно, при этом необходимо уточнить,
что есть люди, прекрасно овладевшие логикой и сознательно нарушающие законы и
правила (таких можно называть софистами, интеллектуальными мошенниками и
т.п.), а также есть люди, бессознательно, неосознанно нарушающие логические
законы и правила, – это люди, которых и приобретенное «многознание» не
научает «логическому уму». ЕСТЕСТВЕННАЯ ЛОГИКА И ПОЗНАНИЕ Ясно, что исходной позицией в мыслительной, познавательной
деятельности обычного человека является именно эта «естественная» логика. Но
если на основе анализа успешной
мыслительной, познавательной деятельности была создана наука логики, то это значит, что
люди приобрели мощное орудие («органон»), позволяющее работать в области
познания более основательно,
эффективно и продуктивно, нежели лишь с помощью «естественной» логики.
Логика нужна всюду, она требуется на любом жизненном поприще, важна в любой
деятельности, но особое значение имеет для научной деятельности, так как дает
нужную подготовку для занятий наукой. Каждая наука имеет дело с переработкой
понятий, с систематизацией, упорядочением знания и т.п., что требует
соответствующей логической подготовленности. Когда очень быстро возрастает объем информации, резко увеличивается
масса научных знаний, тогда с неизбежностью возникают и трудности их
усвоения. Логика и здесь может и должна быть достаточно эффективным
средством, позволяющим уменьшить эти трудности, в частности, тем, что,
способствуя овладению логическим строем науки, она помогает избавиться от
необходимости усвоения массы деталей и подробностей, содержащихся в ней.
Большое значение имеет знание логики, уверенное владение арсеналом логических средств в научных спорах. Если участники научной дискуссии исходят из
одних и тех же истинных посылок, но в
ходе рассуждения приходят к разным выводам (заключениям), то ясно, что все
заключения не могут быть одновременно истинными. Чтобы заставить оппонента
встать на истинный путь, надо вскрыть логические ошибки в его рассуждении, а
для этого необходимо самому хорошо знать логические правила и законы. Бывает,
что достаточно знания только логических правил, чтобы обнаружить
несостоятельность какого-либо рассуждения. Ярким примером чисто логического опровержения такого положения,
истинность которого интуитивно представляется вполне очевидной, является
следующий. Например, долгое время считалось
несомненным, что тело с большей массой будет падать с некоторой высоты на
землю с большей скоростью, нежели тело более легкое. Для опровержения
оказывается вполне достаточным проведение следующего рассуждения: пусть
большой камень падает с некоторой скоростью. Тогда камень поменьше будет
падать с меньшей скоростью. Теперь предположим, что мы сложили эти камни. С
какой скоростью будет падать этот камень, вес которого равен весу первых
двух? С одной стороны, его скорость должна быть больше скорости падения
большего камня. С другой стороны, скорость его должна быть меньше скорости
большего камня, потому что мы ведь к большему камню присоединили меньший,
который, имея меньшую скорость падения, будет уменьшать скорость падения
большего камня (по сравнению с его первоначальной скоростью). Получается
явное противоречие: скорость двойного камня одновременно и больше и меньше
скорости большего камня. Чтобы устранить это противоречие, надо сделать
допущение, что все тела падают с равным ускорением. ПОВЫШЕНИЕ ЛОГИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ И ГЛУБИНА ПОНИМАНИЯ Очень большое значение имеет достаточный уровень логической культуры
мышления для выражения мыслей в письменной и устной форме. Чтобы мысли легко и
правильно воспринимались, чтобы не возникало противоречий при их изложении,
чтобы они однозначно истолковывались, чтобы вполне очевидной была их связь,
обоснованность, последовательность и т.д., мыслям надо придать
соответствующий порядок, который по существу есть логический порядок. Одна из
основных задач при освоении логических процедур, алгоритмов, приемов –
повышение логической культуры. Необходимо стремиться как можно глубже и
основательнее освоить логические средства, формы абстрактного мышления, методы,
правила, законы логики. Выдающиеся умы всегда придавали логике, логичности
большое значение. Отсутствие «логической школы» у человека, претендующего на
высокий уровень культуры мышления, можно считать серьезным недостатком. Еще в ХIХ веке Ф. Энгельс отметил, что формальная логика представляет собой, прежде всего, метод для отыскания
новых результатов, для перехода от известного к неизвестному, то есть она
имеет и эвристическое значение. И это в достаточной степени было
подтверждено развитием логики в ХХ веке и достигнутыми современной формальной
логикой масштабными результатами. Поэтому глубоко не прав был Г.В.Ф. Гегель,
пытавшийся иронизировать по поводу логики, говоря, что логика-де учит
правильно мыслить так же, как физиология учит правильно переваривать пищу.
Интересно сопоставить это высказывание Гегеля со словами великого русского
физиолога И.П. Павлова: «Задачей физиологии является научить человека, как правильно
есть, дышать, как правильно работать и отдыхать…». Желая быть
культурным человеком, надо ставить перед собой задачу непременно овладеть и
логикой, составляющей основу общей культуры мышления. Стремясь «развить данную нам способность суждения, довести ее до
наивысшего доступного нам совершенства» (А. Арно, П. Николь), мы должны не
упускать из виду проблему понимания.
Наверное, следует даже сказать «контролируемого понимания», потому что
слишком часто имеют место случаи, которые можно квалифицировать скорее как
«иллюзию понимания», некое «внутреннее ощущение понятности», нежели
действительное понимание. Понимание, как компонент мышления, состоит, прежде
всего, в выявлении и разрешении скрытых,
т.е. явно не выраженных, вопросов
в проблемных ситуациях – на основе использования имеющихся знаний и
применения специальных приемов. При этом процесс понимания фактически будет
складываться из: – точного знания значения слов; – умения устанавливать их связи в рамках суждения; – наличия достаточного запаса знаний, необходимых для адекватного
«восприятия» текста; – использования собственного тезауруса
(системы понятий). К сожалению, в настоящее время в процессе
обучения негативно проявляют себя
различные ограничения на глубину
понимания, которые сформировались совершенно стихийно, под давлением
реальной практики. Они нигде не «прописаны», не декларируются, не
выставляются как дидактические или методические требования, но они действуют. В частности, в
современной высшей школе слишком часто усвоение знаний предполагает ту меру их понимания,
которая необходима всего лишь для
их запоминания. В самом деле, углубляясь
в сущность изучаемых проблем, стремясь достигнуть максимально возможной
глубины понимания, можно ведь и не сдать зачет или экзамен. И, тем не
менее, никто не оспаривает, что понимание
смысла воспринимаемого текста и направленность мышления на углубление его понимания являются важнейшими
составными частями культуры ума.
Одно из многих возможных критериев, позволяющих установить,
действительно ли студентом достигнуто понимание необходимого уровня, состоит
в том, что он демонстрирует свою способность построить осмысленное
высказывание в терминах того «специфического» языка, с помощью которого было
выражено некоторое содержание, некоторое знание, относящееся к определенной
предметной области. Иначе говоря, можно говорить о минимально «необходимом и достаточном»
уровне понимания текста некоторым «субъектом понимания», если он в состоянии
корректно (и самостоятельно!) оперировать терминами этого языка, не будучи
скованным необходимостью буквального воспроизведения исходного текста, если
он способен на произвольные (в плане формы) трансформации текста. Ясно, что
уверенное владение логическим арсеналом оказывается при этом очень важным. Логический анализ текста позволяет достигать более глубокого уровня
понимания, нежели это возможно на основе «безотчетной» деятельности нашего
мышления. А понять – значит
приобрести такое знание, которое отражает суть вещей, соединяет нечто ранее
неизвестное с уже известным, превращает ранее разрозненное в некую целостность,
в систему. Поэтому повторим
еще раз: овладение логикой необходимо каждому человеку, желающему обладать
«интеллектуальной суверенностью», суверенностью мышления, суверенностью
сознания. Даже минимум логических знаний, полученных в результате осмысления
логического процесса, осуществляемого нами каждодневно, осмысления основных
форм, законов, схем вывода, правил абстрактного мышления является совершенно
необходимым для осуществления не только более основательного, но и более
экономного и более эффективного размышления с целью повышения общей культуры
мышления. ЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ТЕКСТА Мыслительная деятельность современного человека основывается на работе
с самыми разнообразными текстами (при
расширении «поля компетенции» текста в него может быть включена не только
литература, но и вся культура в целом, которая превращается, таким образом, в
глобальный интертекст). Однако сначала следует остановиться на самых
общих соображениях относительно
элементарного логического анализа текста. И здесь можно отметить следующее: аппарат
традиционной, классической формальной логики «в чистом виде» не годится для
логического анализа текстов. Один из известнейших отечественных специалистов
в области психологии речи и мышления Жинкин Н.И. пришел к выводу, что
наибольшую трудность при этом представляет именно выбор пути, выбор критериев
и исходных позиций для анализа текстов. При анализе текста очень важно иметь
определенное представление о том, что понимать под единицей текста. В традиционной логике при анализе высказываний, суждений предметом
рассмотрения выступают субъект и
предикат отдельного суждения. При этом исходят из того, что субъект
содержит в себе старое знание, а предикат – новое. Трудности (при попытках
ограничиться традиционными средствами формальной логики) возникают в силу
того, что предикаты суждений (в традиционном, аристотелевском смысле слова)
обычно не соединяются друг с другом в однородную цепь, а находятся в более
сложных отношениях, образуя определенную систему. В результате в тексте
возникают более сложные отношения между элементами, в частности, иерархия
предикатов, и предикаты, дополнительные
по отношению к главным, выполняют различные смысловые функции: уточнения,
перечисления, конкретизации и т.п. Весьма существенным является также следующее обстоятельство: субъект и
предикат суждения в традиционной логике чаще всего определяются фактически не
подлежащим (или группой подлежащего), и сказуемым (или группой сказуемого).
Они определяются, как правило, контекстом,
а также логическим ударением
или значением того вопроса, на
который отвечает суждение. Именно эта «подвижность» субъекта и
предиката, некоторая «не-определенность» (то есть, невозможность иметь четко
фиксированные границы) субъекта и предиката вынуждает при проведении общего
анализа текста выходить за рамки отдельного суждения и обращаться к группе
взаимосвязанных суждений, к контексту. Поэтому под «единицей текста» можно понимать, например, такую группу из двух и более предложений, в которой можно выделить «текстовый субъект» и «текстовый предикат». В общетеоретическом плане не менее значимыми
оказываются некоторые положения современной логики и методологии, имеющие
отношение к рассматриваемой проблеме. На уровне формализованных научных
теорий обнаружилось, что в принципе любое высказывание может быть представлено
как следствие из определенных аналитических положений теории, то есть положений, заданных правилами языка
теоретической системы. Обнаружилось также, что «план содержания» может быть
переведен на уровень «плана выражения». Как известно, традиционная,
классическая лингвистика не шла дальше анализа структуры предложения. В
равной мере традиционная, классическая формальная логика концентрировала свои
усилия на анализе субъектно-предикатной структуры мысли. Постановка проблемы текста как междисциплинарной проблемы (в первую
очередь в зоне пересечения лингвистики и логики) потребовала существенного
расширения лингво-логических объектов. Вместе с этим возникла потребность в
так называемом высшем синтаксисе, то есть в разработке вопросов строения не
только предложения, но и лингвистических конструкций шире фразы, например,
структур абзаца или контекста. Таким образом, общее направление научной мысли
в области трансформации знания привело к констатации: структура мысли, ассоциированная со
структурами предложения, в области знания уступает место структуре текста как более универсальной
сущности. В сравнении с исследованиями более общих систем проблематика
традиционной формальной логики, связанной с изучением понятий, суждений,
умозаключений, может быть охарактеризована как «микрологика», как метод
структурного анализа отдельных фрагментов знания. В то же самое время
целостный, системный анализ знания требует «макрологики», логики анализа
текстов, относящихся к информационным массивам любой мощности. Под «макрологикой»
при этом понимается не просто какая-либо новая логическая система, а
применение средств современной символической логики и лингвистики к задачам
исследования текста. В самом широком смысле в логико-методологических исследованиях
содержание понятия «текст» раскрывают как «систему линейных
последовательностей символов, которая задается культурными кодами
определенной цивилизации». В соответствии с характером кодов
различают тексты письменные (например, пиктографические, алфавитные,
формульно-математические и другие); устные (разговорная речь); технотронные
(получаемые с помощью технических средств видео-, звукозаписи, машинной
памяти). Задающие коды определяются в системе тех или иных языков, и тексты,
в соответствии со свойствами этих языков, могут быть квалифицированы как
научные, художественные, бытовые и др. При этом не любая материальная
фиксация какой-либо системы символов является текстом. Например, в свое время астрономами была обнаружена регулярная последовательность
световых импульсов, идущая от так называемых «пульсаров». Эта
последовательность была расценена как имеющая внешние признаки текста. Однако
последующий научный анализ показал, что эта регулярная последовательность
импульсов не может быть рассмотрена в качестве заданной кодами какой-либо
цивилизации, но может быть объяснена на основании имеющихся в данный момент
естественнонаучных знаний. То есть, оказалось возможным поступить в
соответствии с принципом многовековой давности: «Не умножайте сущности без
надобности». ПОНИМАНИЕ ТЕКСТА Ясно, что проблема логического анализа
текста теснейшим образом связана с проблемой понимания текста. Как уже
отмечалось, понимание, как
компонент мышления, состоит, прежде всего, в выявлении и разрешении скрытых,
т.е. явно не выраженных, вопросов в проблемных ситуациях и фактически
осуществляется на основе: а) точного знания значения слов; б) умения
устанавливать их связи в рамках суждения; в) наличия достаточного запаса
знаний, необходимых для адекватного «восприятия» текста; г) использования
собственного тезауруса. Понятие тезауруса в отечественной литературе было уточнено,
эксплицировано в работах, проводившихся «под эгидой» Проблемного совета по
кибернетике и общей теории систем. Поскольку один и тот же текст, одно и то
же сообщение может по-разному восприниматься различными приемниками
информации, постольку оказывается весьма важным и полезным представление о тезаурусе приемника. То есть, можно
говорить о тезаурусе конкретного человека, о тезаурусе коллектива,
вообще о тезаурусе некоторой сложной системы, задействованной в процессе
коммуникации. По сути дела, тезаурусом задается система семантических связей
понятий. Каждое понятие в тезаурусе объясняется через набор, систему других
понятий. Иначе говоря, тезаурус можно определить как совокупность элементов
языка, для которых заданы все связи между ними. Тезаурус конкретного человека
(если у него сформировался именно тезаурус, а не «груда» понятий, не «отрывки
из обрывков») – это вербализованная
совокупность (точнее: система,
целостность, ансамбль) его представлений
о мире. Эта индивидуализированная система понятий, если трактовать ее
расширительно, включает и познавательные установки конкретного человека, которые
играют весьма существенную роль. Например, если человек исключает из своего
тезауруса понятие «цель», то ему трудно понять даже самое простое поведение животных. Хорошо известен весьма показательный пример из истории науки: Галилей,
как известно, считал, что не может
быть сил, действующих на расстоянии. И в результате не смог дать
объяснение механизму приливов, хотя имел все необходимые для научного
объяснения факты. Таким образом, понимание вообще и понимание текста в
частности сильно зависит от тезауруса конкретного человека: имея больший
тезаурус, человек полнее, глубже, основательнее поймет текст. Человек же с
незначительными и не организованными системно знаниями, то есть, имеющий
небольшой тезаурус, получит из текста мало информации. При этом очень важным оказывается умение устанавливать смысловые, логические
связи и отношения как между отдельными суждениями, так и между группами
суждений. Элементарные акты, осуществляемые при логическом анализе текста,
суть следующие: – выделение наиболее часто
встречающихся слов, понятий; – определение, какие из них относятся к основным (контекстуально устанавливая их значение), иначе
говоря, выделение важнейших, ключевых
понятий (терминов) в выделенном фрагменте текста; – установление важнейших по смыслу суждений, представляющих собой «смысловые ядра», отличая их от
примеров, пояснений, дополнений и т. п.; – выявление связей и отношений
между этими важнейшими положениями (суждениями) – здесь имеются в виду в
первую очередь связи и отношения типа «причина – следствие», «основа –
обоснование», «выводится (следует) из…», «тождественно с …», «отрицает…»,
«противоположно…» и т. д. На заключительной стадии освоения выбранного текста можно попытаться
«реконструировать логику рассуждений» автора базового текста и получить новый текст, представляющий собой некоторую последовательность
суждений, отражающих и смысл основных положений автора, и их существенные
взаимосвязи. В результате может быть сформирована достаточно надежная основа
для понимания и усвоения содержания дисциплины, например, при использовании
студентами в процессе обучения текстов из философских «первоисточников». Чтобы «проиллюстрировать» некоторые утверждения, можно использовать в
качестве своеобразной «модели» ту часть текста знаменитого сочинения Рене
Декарта «Рассуждение о методе», где достаточно коротко и емко формулируются
четыре правила. Собственно изложению правил Декарт предпослал общее
соображение, в котором акцентирует наше внимание на необходимости соблюдения
пусть и небольшого количества правил, но соблюдения «твердого и
непоколебимого». В подавляющем большинстве случаев при поверхностном
восприятии текста первого правила студенты часто отождествляют первую и
вторую его части (к этому побуждают их слова Декарта, соединяющие эти части:
«иначе говоря») и не придают значения весьма важному моменту (выпускают его
из виду): необходимости «избегать опрометчивости и предвзятости» в суждениях. Еще больше упущений совершают они, выполняя тренирующее задание по
третьему правилу: «Придерживаться определенного порядка мышления, начиная с
предметов наиболее простых и наиболее легко познаваемых и восходя постепенно
к познанию наиболее сложного, предполагая порядок даже и там, где объекты
мышления вовсе не даны в их естественной связи». Во-первых, очень часто в данном тексте выделяются не все существенные моменты
(нетрудно увидеть, что данный текст содержит три «предписания» Декарта), а всего лишь один (в лучшем случае –
два). Во-вторых, первое требование Декарта: «придерживаться определенного порядка мышления» – фактически
отождествляется с третьим требованием (точнее, оно как бы «заслоняет» его
собой): размышлять, везде
«предполагая порядок». Одно и то же слово
«порядок» (использованное дважды) воспринимается как представляющее одно и то
же понятие, что совершенно не так. В
первом случае у Декарта речь идет о необходимости мыслить систематически, следуя
«определенному порядку», во втором же случае речь идет о необходимости
использования предположений (гипотез) даже в тех случаях, когда между вещами
(объектами мышления) и не установлена «естественная связь». С другой стороны, дополнительные трудности для студентов возникают в
силу известной «непричесанности» мыслей в текстах. При работе с понятийным
аппаратом многими авторами учебников и учебных пособий часто нарушаются даже
элементарные требования. Практически в любом учебнике (в данном случае речь
об учебниках по философии) можно найти примеры использования понятий,
содержание которых не уточнено ни в тексте, ни в контексте, ни в глоссарии,
ни где-либо еще. А ведь в учебниках содержится не устный, а письменный, т.е. наиболее
отработанный текст. Например,
в учебнике В. Канке, выдержавшем несколько изданий, вышедшем в серии «Учебник
для ХХI века», для характеристики философии
используется текст Хайдеггера, в котором утверждается, что она есть «последнее выговаривание и последний спор
человека, захватывающие его целиком и постоянно». Можно представить себе поистине «волшебное состояние ума» доверчивого
студента, который постарается изо всех сил понять(!) такую вот мудрость.
Другой пример. Характеризуя философию Аристотеля, В. Канке пишет: «Самобытное
единичное бытие Аристотель называет субстанцией» (выделено В. Канке). Но это
ведь можно понять так, что Аристотель вполне владел латынью и использовал для
своих нужд подходящее латинское слово, хотя, в общем и целом, «Метафизика»
была написана им по-гречески. Еще пример. Автор полагает, что
«самые насущные проблемы человечества получают в философии завершающую
интерпретацию». Однако, если устоявшееся понимание слова «интерпретация»
соотносится с одним из возможных
истолкований, то понятие «завершающая интерпретация» несколько смущает. Далее
автор вводит понятие «актуальная философия», которое трактует, пожалуй,
слишком своеобразно. А именно – как «наивысший уровень самоосмысления
человечества, достигнутый к настоящему времени». Сильно сказано! ЗАКЛЮЧЕНИЕ В заключение хочется отметить следующее. Логический анализ текста
позволяет достигать более глубокого уровня понимания, нежели это возможно на
основе «безотчетной» деятельности нашего мышления. А понять – значит
приобрести такое знание,
которое отражает суть вещей,
соединяет нечто ранее неизвестное
с уже известным, превращает ранее разрозненное в некую целостность, в систему. Интересный способ рассмотрения
проблемы логического анализа текста, его адаптации и проблемы понимания может
быть осуществлен при введении понятия о «ситуациях понимания». Самая общая типология ситуаций понимания включает в себя три вида:
«диалог», «перевод», «интерпретация». В «диалоге» главным является понимание
личностных смыслов, выражаемых собеседниками с помощью общих для них языковых
средств. В ситуации «перевода» этой общности нет, и поэтому очень
существенным моментом оказывается не только понимание стоящих за
высказыванием намерений автора, смысловой направленности его сознания,
контекстуальной обусловленности, но и адекватное понимание самого содержания
высказывания. Для «интерпретации» же характерно то, что моменты, существенные
для «диалога» и «перевода», переплетены и выступают на первый план в
зависимости от задач, решаемых интерпретатором. Поэтому структура понимания
более глубоко и ясно проявляется не в диалогических ситуациях, а в ситуациях
«перевода», поскольку именно «перевод» – как ситуация понимания –
предполагает и требует учета наибольшего количества предпосылочных
контекстов. Завершая рассуждения, констатируем основные положения. Бытие массового сознания в современной мировой цивилизации (равно как и
бытие основной массы индивидуальных сознаний) все более обуславливается
«видимостью», приобретающей тотальный и самодовлеющий характер. Практически
во всех основных сферах жизни современного общества – особенно в социальной,
политической, культурной – доминирует «видимость». На уровне массовой
культуры она имеет явно гипертрофированные проявления – достаточно привести
пример «исполнения» песен «под фонограмму». В сфере политических, социально-политических отношений весьма
масштабно и эффективно осуществляется манипуляция массовым сознанием.
Тенденции к массовому противостоянию, массовых попыток противодействия
давлению «видимости», иллюзорности, обману в жизни общества явно не
наблюдается. Очевидно, остается лишь возможность
индивидуального, личностного противостояния, противодействия, возможность и
необходимость борьбы за суверенность своего мышления, сознания, своей
личности. Как отмечал И. Кант, если существо разумно, то и действовать
оно должно в соответствии с разумом!
Е.А. Сафонова НОВАЯ СОЦИАЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ МИРА: XXI ВЕК В СОЦИОЛОГИЧЕСКИХ МОДЕЛЯХ ВВЕДЕНИЕ Распад биполярного мирового порядка и последующая попытка выстроить
мир исходя из униполярной модели привели к тому, что начало XXI века
ознаменовалось тенденцией к новому типу многополярности, контуры которой еще
не совсем ясны. Несомненным представляется лишь то, что мир находится на
пороге перехода от одного этапа к другому, констатируется его сложность,
многоплановость, что соответственно не дает на сегодняшний день никаких
оснований для точного прогноза того, каким он будет завтра. Все чаще звучит
идея о том, что мир эпохи «холодной войны» был намного стабильнее, нежели мир
сегодняшний, движение которого описывается формулой «хаос из порядка». Все
более очевидным представляется намечающийся подрыв однополярного
мироустройства, и ставится под сомнение возможность его замены
демократическим полицентризмом. Приходит осознание того, что современный мир
уже невозможно описывать в терминах «полюсов». На наших глазах он лишается
отчетливой и понятной конфигурации. Описанная ситуация актуализирует и
порождает множественность его интерпретаций. Очевидным представляется одно –
новейшие тенденции развития мира во многом обусловлены становлением и
развитием нового типа общества, возникшего в передовых странах мира в 70-х
годах прошлого столетия в результате информационной революции. Именно с ним
связывают такую сущностную черту современного мира как глобализация. СОДЕРЖАНИЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ Вырвавшись из недр современного общества, глобализация приобрела
собственную динамику развития, несводимую к единичным причинам в отдельных
секторах мира. Она представляет собой процесс, преодолевающий различия между
внутренним и внешним. Содержанием глобализации являются новые формы
социального неравенства, подрыв суверенитета национальных государств, новые
принципы организации деятельности, превращение мира объектов в мир знаков.
Идея глобализации указывает на то, что мир следует концептуализировать как
нечто большее, нежели сумма составляющих его частей. Она фиксирует формирование
наднациональных социальных пространств, для которых характерны деятельность и
сосуществование, не признающие границ и расстояний. Глобализация в силу
имманентно присущей динамики меняет и само общество, приводит к новым формам
и принципам его существования. Полагая, что глобализирующие мир
тенденции обусловлены становлением и стремительным развитием нового типа
общества, как правило, обозначаемого информационным, следует обратиться к
основным подходам его концептуального анализа. Фиксируя сущностные черты
социальной реальности конца XX столетия, возможно раскрыть и понять
содержание глобализационных процессов, их развертывание в исторической
перспективе. ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО Д. БЕЛЛА Первой теорией общества, зафиксировавшей новую социальную действительность,
была теория постиндустриального общества Д. Белла. Она строится на тезисе о
том, что социальная структура радикально разъединена с политикой и культурой.
«Общества отличаются друг от друга типом соотношения их политических систем с
социальной структурой и культурой. Внутри же самой социальной структуры (как
и внутри политического строя и культуры) существуют различные осевые
принципы, вокруг которых строятся общественные институты» [1: 153]. Основой
нового типа общества является информация и знание, а не труд и капитал –
главные структурные элементы индустриального общества. «Экономика информации»
тем самым отличается от «экономики товаров» и создает новые общественные
отношения благодаря использованию информационных сетей. К основным чертам постиндустриального
общества Белл относится следующие: решающая роль теоретического знания,
создание новой интеллектуальной технологии, рост класса носителей знания,
переход от производства товаров к производству услуг, изменения в характере
труда. «Понятие «постиндустриальное общество», – утверждает Белл, – делает
упор на центральное место теоретических знаний как на тот стержень, вокруг
которого будут организованы новые технологии, экономический рост и социальная
стратификация» [1: 152]. Таким образом, Белл связывает появление нового типа общества с
переменами, происходящими только в одном секторе общества. Его типология
общественного устройства основана на доминирующем типе наемного труда: в
доиндустриальных обществах преобладал сельскохозяйственный труд, в
индустриальных – промышленный труд, в постиндустриальном же обществе
главенствующую роль играет занятость в сфере услуг. По мнению Белла, характер труда в постиндустриальном обществе меняется
двояким образом. Во-первых, современное производство требует
интеллектуального труда. Во-вторых, современный труд, прежде всего труд в
рамках сервисного сектора, – это труд, связанный с человеческой
коммуникацией. «Постиндустриальное общество основано на «игре между людьми»,
в которой на фоне машинной технологии поднимается технология
интеллектуальная, основанная на информации» [1: 157]. Изменения в характере
труда влекут за собой существенные изменения и в стратификационной структуре
общества. Основным классом информационного общества является сервисный класс,
а новую элиту составляют специалисты, технократы и интеллектуалы.
Собственность уже не является основанием стратификации, и новые элиты
формируются на основе знания и высокого уровня образования. Мысль о том, что главная проблема в постиндустриальном обществе
состоит в организации науки, а не накоплении капитала, выглядит несколько
наивно, поскольку совершенно очевидным является то, что вложения в науку
приумножают капитал, о чем красноречиво свидетельствуют слова Маркса:
«Буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в орудиях
производства, не революционизируя, следовательно, производственных отношений,
а стало быть, и всей совокупности общественных отношений. … Буржуазия менее
чем за сто лет своего классового господства создала более многочисленные и
более грандиозные производительные силы, чем все предшествовавшие поколения,
вместе взятые» [2: 146]. Ситуация в мире начала XXI века развеяла
оптимистические настроения Белла в отношении будущего устройства общества.
Олицетворением постиндустриального общества стали вопреки его ожиданиям не
научно-исследовательские институты и университеты, а банки и рынки ценных
бумаг. Оно, как отмечает А.С. Панарин, «на наших глазах обесценивает многие
общепризнанные завоевания Просвещения, не говоря уже о старых
морально-религиозных добродетелях … Подлинным субъектом и ценностью выступает
уже не человек в своей индивидуальной или коллективной ипостаси, а капитал»
[3: 178]. Белл, несомненно, конструирует
умозрительную модель общества, основываясь на определенных тенденциях
развития западного общества, утверждая, что «понятие постиндустриального
общества является аналитической конструкцией, а не картиной специфического
или конкретного общества» [1: 655]. Несмотря на это, он ставит проблему
управления новыми измерениями социальной структуры и возлагает ее на
политическую систему. Его прогностическая ориентированность позволяет также
отметить глобализирующие мир тенденции – возрастание взаимозависимости
мировой экономики и появление телекоммуникационных сетей, которые к концу XX
века приведут к усложнению и значимости управленческих процессов. ПРАКТИЧЕСКАЯ УТОПИЯ Э. ТОФФЛЕРА Подобный, во многом утопический, взгляд характерен, в частности, для
Э. Тоффлера, утверждающего коренное изменение сущности капитала в информационную
эпоху. «Капитал и деньги, во все большей степени обосабливаясь от
материального воплощения, изменяются на протяжении всей истории человечества,
переходя от стадии полностью материальных к символическим и доходя сегодня до
«суперсимволической» формы» [4: 95]. Происходят гигантские сдвиги в системе
общественного базиса в связи с возрастающей ролью знания в обществе. Оно
становится основным источником развития экономики, ослабляя необходимость в
сыром материале, труде, времени, пространстве и капитале. Под воздействием
этих изменений трансформируется сфера производства. Тоффлер указывает, что «в
новой экономике все создают добавочную стоимость: и получатель, и инвестор
капитала, и оператор, нажимающий на кнопки, и продавец, и разработчик систем,
и специалист по телекоммуникациям. И что особенно важно, ее создает
потребитель. Стоимость возникает в результате всего действия, а не отдельного
шага или процесса» [4: 112]. Данные высказывания дают все основания для
утверждения того, что информационное общество очень похоже на то, которое К.
Маркс называл коммунистическим, а значит и посткапиталистическим. Тем самым,
вслед за Беллом, Тоффлер предлагает практическую утопию, картину общества,
которое придет завтра. Представители данного направления, утверждая наступление
нового, отличного от капиталистического, общества, приводят ряд аргументов:
частная собственность утрачивает свою роль, и на первое место выходит
интеллектуальная собственность, становясь стержнем производственных
отношений; появление символической формы капитала в противовес материальному
его воплощению (земля, деньги); отмирание государства как особого института
публичной власти и усиление «прозрачности» границ, складывание некого
глобального сообщества, признающего в качестве универсальных ценности
либеральной демократии; переход к прямой демократии как следствия расширения
политического участия. КОНЕЦ ИСТОРИИ ФРЕНСИСА ФУКУЯМЫ Созвучен во многом данной позиции характер рассуждений Ф. Фукуяма,
провозгласившего наступление «конца истории» [5]. Но если Тоффлер и Белл
делали акцент на экономической составляющей происходящих изменений, то
Фукуяма дополняет их анализом социокультурных перемен. Процесс экономической
гомогенизации человечества дополняется идеей о признании, лежащей в основе
всех форм политического правления и проистекающей из сути самой человеческой
природы, доказывающей, что в конце двадцатого столетия имеет смысл вновь
говорить о единой логике Истории Человечества, заключающейся в неизменном
стремлении человека к свободе, понимаемой в гегелевском духе как стремление к
признанию своего достоинства. Стержнем человеческой эволюции выступает, таким
образом, борьба за престиж, результатом которой являются успехи либеральной
политики и либеральной экономики, на фоне которых, по мнению Фукуямы, можно
говорить о конце истории войн и социального неравенства, настаивать на
оптимистическом сценарии будущего, видеть и устранять в настоящем угрозы его
реализации: «Мир возникнет из специфической природы демократической
легитимности, ее способности удовлетворить жажду признания человека» [5:
421]. Доктрина «Конец истории» выступает хорошо обоснованной версией развития
мира в соответствии с униполярной моделью по западному образцу, который якобы
без сомнения является прогрессивным. К сожалению, те угрозы, о которых говорил Фукуяма, в начале XXI века
являются той реальностью, которая ставит под сомнение унификацию мира в
соответствии с либерально-демократическим идеалом, способ реализации которого
выглядит на сегодняшний день все более жестким, все менее демократичным.
Происходит «превращение идеологии прогресса в эзотерику самоизолирующегося
авангарда» [3: 189]. Парадокс тем самым заключается в том, что авторы, провозглашающие
новое общество как посткапиталистическое, не дают адекватную картину
реальности в силу идеализации отдельных ее сторон, что делает их прогноз о
характере грядущих изменений слишком оптимистичным. Наиболее развернутыми,
обладающими значительной объяснительной силой представляются все же те
концепты, которые не отрицают капиталистической сущности становящейся
социальности и видят ее истоки в основаниях индустриализации. Они связывают глобализацию с
повсеместным распространением институтов современного общества, главными из
которых являются национальное государство и капиталистическая экономика. Ее
результатом к концу XX столетия явился подрыв суверенитета национальных
государств и становление глобальной капиталистической системы. Когда-то капитализм представлял собой лишь один из элементов общества,
но к началу XIX в. превратился в общественную систему. Главная черта
современного капитализма состоит в том, что он обладает огромным потенциалом
к расширению сферы своего влияния: всего за полтора столетия, с 1750 по 1900
годы, он завоевал весь мир и способствовал созданию глобальной цивилизации.
На сегодняшний день, что неоспоримо, капиталистическая система является
господствующей в мире, она вынуждает всех подчиняться ее принципам, она живет
по своим законам, и человек пока бессилен перед ее безраздельной властью. Она
вовлекает в себя все национальные сообщества и заставляет их искать в себе
внутренний потенциал для развития, задавая высокий уровень конкурентности и в
силу этого – динамичности жизни. ИСТОРИЧЕСКАЯ МИРО-СИСТЕМА И. ВАЛЛЕРСТАЙНА Капитализм сегодня следует рассматривать в духе концепции мировых
систем Валлерстайна, в рамках которой термин «общество» заменяется термином
«историческая система». Он полагает существование трех форм исторических
систем: мини-системы, мировые империи и мировые хозяйства. К последнему роду
мировых систем относится капиталистическая система, которая, возникнув в Суть ее определяется Валлерстайном следующим образом: «Капитализм –
это система, основанная на соревновании свободных производителей,
использующих свободный труд со свободными предметами потребления, где понятие
«свободный» означает доступный для продажи и покупке на рынке, не более того»
[6: 126]. Система является капиталистической, если она движима не имеющим
границ накоплением капитала. Каждое государство можно классифицировать по
шкале степени капиталистичности и, следовательно, ожидать, что оно со
временем изменится в направлении большему ей соответствию. Следовательно, на
сегодняшний момент можно говорить о том, что любое общество в той или иной
степени имеет капиталистический характер. Все мировые системы имеет тройственную структуру: ядро, полупериферию
и периферию. ядро капиталистической мировой системы характеризуется высокой
концентрацией капитала и высококвалифицированной и образованной рабочей
силой, высокотехнологичными и наукоемкими производствами, в целом, чертами,
присущими на сегодняшний момент постиндустриальному миру. Периферию
представляют, соответственно, доиндустриальные общества – поставщики сырья,
полупериферию – промышленно развитые общества. Капиталистическая мировая
система представляет собой сложный комплекс социальных отношений,
преимущественно носящих характер эксплуатации, переплетающихся с национальным
угнетением. Несмотря на кажущееся торжество капиталистической системы в мире,
особенно после краха коммунистических режимов, Валлерстайн полагает, что
современная миро-система как система историческая вступила в критическую
фазу, когда неизбежны нарастание неопределенности и накопление кардинальных
перемен. Подрыв основ капиталистического миро-хозяйства, отличительным
признаком которого «является не накопление капитала, а приоритет бесконечного
накопления капитала» [7: 176], обусловлен рядом тенденций, указанных в его
работах «Конец знакомого мира» и «После либерализма». Во-первых, это повсеместное разрушение сельского уклада жизни, что, в
свою очередь, приводит к опустошению резервуара людских ресурсов,
периодически включавшихся в рыночно-ориентированное производство за мизерное
вознаграждение и поддерживающих среднемировую норму прибыли, снижавшуюся за
счет деятельности профсоюзов, ратующих за повышение уровня заработной платы
рабочих. Во-вторых, рост социальных издержек, обусловленных правом предприятий
экстернализировать свои производственные расходы. В частности, речь идет об
экологических проблемах, которыми так обеспокоена мировая общественность. В-третьих, демократизация мир-системы привела к тому, что народные
требования стали обходиться очень дорого. На удовлетворение социальных
ожиданий большей части человечества, касающихся поддержания на адекватном
уровне систем здравоохранения и образовании, в настоящее время уходит
значительная доля создаваемой в мировом масштабе прибавочной стоимости. Как
правило, это происходит при содействии государства, что приводит его к
финансовому кризису и делегитимации из-за того, что народы все более теряют
веру в улучшение своего положения. Данная ситуация, по мнению Валлерстайна,
губительна для капитализма, поскольку государства «принимают на себя часть
издержек производства, гарантируют квазимонополиям их устойчивые прибыли и
поддерживают их усилия, направленные как на ограничение возможностей
трудящихся классов защищать свои интересы, так и на смягчение недовольства
народных масс за счет частичного перераспределения прибавочной стоимости» [7:
103]. Рост образования и плотности коммуникаций привели к такому уровню
осведомленности о политике, которая, с одной стороны, упрощает политическую
мобилизацию, с другой, – затрудняет сокрытие уровня социально-экономического
неравенства и роли властей в его поддержании. В условиях потери
государственными структурами своей легитимности, а значит и неспособности к
поддержанию порядка, неизбежным видится обострение напряженности и рост
беспорядков как на глобальном, так и на локальном уровнях. Все же Валлерстайн прогнозирует сохранение процессов капиталистической
мироэкономики, которая «выступает в новый период экспансии, в результате
которого всемирные экономические процессы приобретут еще более товарную форму
и еще сильнее станет эффективная поляризация вознаграждений» [8: 249].
Следующие несколько десятилетий будут отличаться не столько функционированием
мирового рынка, сколько деятельностью мировых политических и культурных
структур. «На геокультурной сцене не будет господствующего общепринятого
дискурса, и даже формы культурной дискуссии сами будут предметом дискуссии.
Будет мало согласия в том, какое поведение считать рациональным или
приемлемым … И могут быть немногочисленные группы, обладающие долгосрочными
концепциями того, как выстроить альтернативный социальные порядок, даже если
их субъективная определенность будет иметь мало соприкосновений с объективной
вероятностью, что эти концепции действительно будут обладать эвристической
полезностью как руководство к действию» [8: 249]. ИНФОРМАЦИОНАЛЬНЫЙ КАПИТАЛИЗМ М.
КАСТЕЛЬСА Свое осмысление специфики развития капитализма, связанной с
информационной революцией, несомненно, обусловленной логикой самой
капиталистической системы, дает теория информационного общества. В частности,
один из наиболее ярких ее представителей М. Кастельс полагает, что
информационная эпоха порождает «новое общество», для обозначения которого он
использует термин «информациональный капитализм». С одной стороны, информационализм – новый способ развития, пришедший
на смену индустриализму, означающий «воздействие знания на само знание как
главный источник производительности” [9: 39]. Он знаменует переход к «новой
экономике», а также «новому обществу». С другой стороны, данный термин подчеркивает сохранение привычной
формы экономических отношений, основанной на стремлении к прибыли, частной
собственности, принципах рыночной экономики. Информациональный капитализм
представляет, по мнению Кастельса, новую разновидность капитализма, отличную
от той, которая сформировалась во время промышленной революции: она более
жесткая в своих целях, но несравненно более гибкая в средствах, нежели любая
из предшествующих ей. Обновленный капитализм характеризуется глобализацией
видов деятельности, составляющих ядро экономики, организационной гибкостью и
возросшими возможностями управления рабочей силой.
Информационно-технологическая революция, начавшаяся в 1980-х годах, была лишь
инструментом, позволившим воплощать в жизнь фундаментальный процесс
реструктуризации капиталистической системы. Она в своем развитии и
проявлениях формировалась логикой и интересами развитого капитализма, будучи
тем не менее несводимой к выражению таких интересов. Появление информационального капитализма вызвало глубокую
трансформацию производственных отношений. Труд становится резко
дифференцированным в соответствии с характеристиками рабочих. Намечается
большое различие между «родовым» трудом и «самопрограммируемым» трудом, а
именно трудом, потенциально заменимым машинами, и трудом, способным
перепрограммировать себя в соответствии с бесконечно меняющимися задачами
процесса производства, так называемым информациональном трудом. В новом мире
именно последний становится основным производителем стоимости, вытесняя
рабочий класс, не способный к быстрым переменам. Для Кастельса
информациональная экономика представляется даже более капиталистической, чем
любая другая. Она более могущественная, она проникает повсюду, носит
глобальный характер. Законом по-прежнему является производство ради прибыли и
для частного присвоения прибыли на основании прав собственности. В процессе
присвоении прибыли также участвуют держатели прав собственности и класс
менеджеров, но фундаментальная особенность нового информационального
капитализма состоит в природе глобальных финансовых рынков. Согласно Кастельсу, «глобальные финансовые рынки и их управленческие
сети суть реальный коллективный капиталист, мать всех накоплений» [9: 498].
Именно на них прибыли из всех источников объединяются в поиске более высоких
прибылей. «Это капитализм в его наиболее чистом выражении, живущий только для
денег и ради денег и производящий товары ради производства других това- ров»,
– полагает Кастельс [10: 500]. Функционеры этой системы являются не капиталистами-собственниками,
а скорее информациональными работниками. «Великих конструкторов» не
существует, поскольку движущая сила встроена в саму систему и сеть значит
больше, чем любой человек или организованная группа. Владение капиталом уже
не обеспечивает первых ролей в современном мире. Главным является обладание
информационными навыками, именно они дают возможность сохранять
жизнеспособность в условиях постоянных перемен и полной неопределенности. Последствия указанных процессов отражаются в первую очередь на
классовых взаимоотношениях, которые характеризуются тенденцией возрастания
социального неравенства и поляризации. Наиболее существенными социальными
проблемами общества в информационную эпоху являются: во-первых, внутренняя
фрагментация рабочей силы на информациональных производителей и заменяемую
родовую рабочую силу, во-вторых, социальное исключение значительного сегмента
общества, состоящего из людей, которые ничего не значат и как производители,
и как потребители с точки зрения логики системы, в-третьих, разделение
рыночной логики глобальных сетей потоков капитала и человеческого опыта жизни
рабочих. Таким образом, в отличие от большинства авторов на Западе, которые
либо вообще предпочитают не использовать понятие “капитализм”, либо заявляют
о том, что капитализм способен к улучшению, гуманизации, что в развитых
странах сложился уже посткапиталистический строй, Кастельс подчеркивает идею
сохранения капитализмом своих формообразующих особенностей – наемного труда и
конкуренции в накоплении капитала. Сложился омоложенный информациональный
капитализм, который после ликвидации этатизма как системы менее чем за
десятилетие пышно расцвел во всем мире. «Ориентация на сетевые формы
управления и производства отнюдь не означает заката капитализма. Общество
сетевых структур, в любых его институциональных воплощениях, в настоящее
время является буржуазным обществом» [10: 497]. Главными признаками новой
формы капитализма, по мнению Кастельса, являются ее всемирный характер и
организация вокруг сети финансовых потоков. Он более чем когда-либо
интегрирован в культуру и оснащен технологиями, которые в свою очередь
зависят от способности знаний и информации воздействовать на знания и
информацию через сети глобальных взаимообменов. Речь идет «о приходе нового,
информационного века, отмеченного самостоятельностью культуры по отношению к
материальной основе нашего существования» [10: 505]. Примечательно, что ряд западных исследователей, учитывающих изъяны
«нового» капитализма, а именно стремление к обогащению, когда мерилом жизни
являются только деньги, предлагают рассматривать капитализм в духе классиков,
полагая, что «капитализм должен вновь обрести свою истинную роль – роль
философии, призванной обеспечить средства для жизни, но не ее цель» [11:
179]. В этом смысле главное обвинение в адрес капитализма состоит в том, что
у коммунизма была всеобщая цель, но не было механизма ее достижения, тогда
как у капитализма на сегодняшний день есть механизм, но нет общей цели.
Убеждение, что деньги не цель, а средство, послужило бы не ограничению, а
освобождению личности. Именно такое средство предоставляет, казалось бы,
человеку информационное общество. СЕТЕВОЕ ОБЩЕСТВО Возникшую в информационную эпоху новую социальную структуру Кастельс
называет сетевым обществом, поскольку «оно создано сетями производства,
власти и опыта, которые образуют культуру виртуальности в глобальных потоках,
пересекающих время и пространство» [9: 499]. Принадлежность к той или иной
сети выступает в качестве важнейшего источника власти и перемен в нашем
обществе. Социальная структура, имеющая сетевую основу, характеризуется
высокой динамичностью и открыта для инноваций. Характерным ее признаком
является «доминирование социальной морфологии над социальным действием» [10:
494]. Сеть в этом смысле рассматривается как субстанция, противостоящая
действующему субъекту. Будучи отделенной от сознающего субъекта, сеть
совершает действия, не осознавая этого. Дистанцированность и зависимость
субъекта от сети делают жизнь менее предсказуемой. В этих рассуждениях Кастельса
выражается ощущение современности как эпохи неопределенности, нестабильности
и риска. Сетевое общество формируют социальные практики, для которых характерна
новая пространственная форма. Речь идет о пространстве потоков, являющихся
материальной организацией социальных практик в разделенном времени и
представляющих собой целенаправленные, повторяющиеся, программируемые
последовательности обменов и взаимодействий между физически разъединенными
позициями, занимаемыми социальными акторами в экономических, политических и
символических структурах общества. Кастельс вполне осознает возможные
негативные последствия функционирования нового типа общества, полагая, что
оно характеризуется уничтожением ритмичности как биологической, так и
социальной, связанной с понятием жизненного цикла. Доминирующая тенденция
направлена к горизонту сетевого внеисторического пространства потоков,
стремящегося навязать свою логику рассеянным сегментированным местам, которые
все менее связаны друг с другом и все более не способны пользоваться общим
культурным кодом, что делает актуальным вопрос о необходимости соединения
двух форм социального гиперпространства. Таким образом, неумолимая логика капиталистического развития привела к
ряду последствий социально-экономического и политического характера, которые
были уже видны социологам-классикам и проявились в полной мере во второй
половине XX века. Главным из них явился выход властных полномочий, действий и
интересов за пределы существующих государственных границ и, как следствие, универсализация
и гомогенизация социальных, политических и экономических институтов и
процессов, подчинение их сетевым структурам. Поразительно, насколько
актуально звучат слова Маркса, видевшего в капитализме огромный потенциал для
расширения зоны своего влияния, по сути, истоки глобализации: «Буржуазия
путем эксплуатации всемирного рынка сделала производство и потребление всех
стран космополитичным. К великому огорчению реакциониров, она вырвала из-под
ног промышленности национальную почву. Исконные национальные отрасли
промышленности уничтожены и продолжают уничтожаться с каждым днем. Их
вытесняют новые отрасли промышленности, введение которых становится вопросом
жизни для всех цивилизованных наций, – отрасли, перерабатывающие уже не
местное сырье, а сырье, привозимое из самых отдаленных областей земного шара,
и вырабатывающие фабричные продукты, потребляемые не только внутри данной
страны, но и во всех частях света» [2: 145]. Глобальное сетевое общество,
картину которого рисует Кастельс, – это лишь более полное воплощение
принципов капитализма. В нем господствуют те же императивы получения прибыли,
власти и контроля. Различия касаются не самих принципов его организации, а
того, насколько широко и последовательно они применяются. БУДУЩЕЕ КАПИТАЛИЗМА Исследования проблематики капитализма характерны для социальной мысли
на протяжении всего XX столетия. До сих пор не смолкает дискуссия о том,
являются ли радикальные изменения, обусловленные технологическим прорывом
1970-х годов, признаком появления качественно нового типа общества, не
имеющего уже ничего общего с капиталистическим. Несмотря на это, термин
«капитализм» активно используется для описания трансформаций, происходящих в
обществе на рубеже XX–XXI веков. В рамках теории информационного общества, в частности, наметились два
направления исследований, отражающих различное отношение к капитализму.
Первое, которое условно можно обозначить как «идеалистическое», утверждает о
наступлении посткапиталистического, близкого к коммунистическому, общества,
представляя радужную картину будущего, обусловленную «информационной
революцией». В центре анализа – не трансформации, происходящие в социальной
системе в целом, а лишь демонстрация победного шествия информации и его
частные последствия, которые, без сомнения, носят положительный характер.
Второе, «реалистическое», предметом изучения полагает информатизацию нашего
образа жизни, выделяя явления, которые имели на протяжении истории особенно
сильное воздействие на формирование способов работы с информацией. Информационный
взрыв для его представителей – это лишь одно из проявлений взлетов и падений,
которых было много в истории накопления капитала. Они отвергают идею
информационной революции, которая привела к появлению совершенно нового
социального устройства, не существовавшего прежде. Информатизация – это новое
выражение давно возникших и сохраняющихся отношений: «Понять тенденции
развития информации можно, только учитывая историю развития капитализма и его
потребностей» [12: 366]. Вышеизложенное позволяет сделать вывод о сосуществовании
капиталистических и некапиталистических тенденций в действительности наиболее
развитых обществ, что отразилось в столь противоречивом взгляде на них
представителей теории информационного общества. Их неоднозначная оценка
произошедших под воздействием информационно-технологической революции
общественных изменений вполне объяснима различием временных перспектив, в
которых они находились. Следует также подчеркнуть, что их рассогласованность
связана, прежде всего, с обращением к категории капитализма, подтверждающим
ее жизнеспособность и актуальность в плане описания глобального мира. Как показывает приведенный анализ, природу процессов, которые привели
различные части земного шара во взаимодействие друг с другом, следует искать
в развитии капитализма, поскольку он по своей внутренней логике неизбежно
имеет глобальный характер. Неустойчивость и многоплановость происходящих в
мире процессов и, как следствие, неопределенность будущего вполне объяснимы,
таким образом, кризисным состоянием капиталистической мир-системы,
красноречиво описанным Валлерстайном. Неомарксистская картина
капиталистической мировой системы лишается, таким образом, утопического
импульса и политической надежды. По словам Бека, «капитализм без труда
соответствует, однако, марксизму без утопии» [17: 685]. В неомарксистских кругах, в частности в работах представителей
современной критической теории, получившей интенсивное развитие в западной
социологии 70–90-х годов XX века, осмысляется понятие «позднего капитализма».
Существенно дополненный критический анализ капитализма занимает видное место
в концепциях таких известных западных социологов неомарксистской ориентации,
как Ю. Хабермас и Э. Гидденс. Их концепции свидетельствуют о том, что в современной критической
теории осуществляется расширение поля критического анализа: критику
капиталистического общества сменяет дифференцированная и разносторонняя
критика модерна. Модерн не сводится к капитализму, который представляется
лишь как одна из его существенных характеристик наряду с другими, не менее
важными. В целях описания структур позднего
капитализма Хабермас и Гидденс принимают за основу модель, в рамках которой
существуют две взаимодополняющие систе- мы – экономика и государство. В
частности, Гидденс полагает, что «отличительной структурной характеристикой
современных капиталистических классовых обществ является не только
разделение, но взаимосвязь государственных и экономических институтов.
Огромная экономическая власть, порождаемая использованием аллокативных
ресурсов во благо технического прогресса и развития, сочетается с глобальным
расширением административной «сферы» государства» [13: 265]. Тем самым теория
кризисов, сформулированная в экономических терминах, оказывается
несостоятельной, поскольку «если возникающие проблемы вызваны в первую
очередь процессом экономического развития, неизбежно сопровождаемого
кризисами, экономическое неравновесие, возникающее в хозяйстве, может
корректироваться благодаря вторжению государства в функциональное
пространство рынка» [14: 354]. Таким образом, специфика общества позднего
капитализма заключается в тесном взаимодействии экономической системы и
системы власти: экономическое неравновесие корректируется государственным
вмешательством, причем оно отнюдь не изменяет капиталистический механизм
процесса накопления, а наоборот, гарантирует его. ЖИЗНЕННЫЙ МИР Ю. ХАБЕРМАСА Что выступает предметом критики в исследуемых подходах? В чем состоит
конфликтный потенциал позднекапиталистических обществ? Рассматривая общество
в двух аспектах – в аспекте системы и жизненного ми- ра, – Хабермас
утверждает, что общество развивается в сторону усиления расхождения между
системой и жизненным миром. В результате институционализации классового
конфликта социальные противоречия, возникающие на почве частного права
распоряжаться средствами производства общественного богатства, постепенно
теряют способность структурировать жизненный мир социальных групп, не теряя
при этом свой основополагающей роли в экономической системе. Классовая
структура перемещается из жизненного мира в систему, теряя тем самым
исторически конкретную форму. Эффекты овеществления изменяют свою классовую
основу и проявляются в коммуникативно структурированных сферах действия. В государстве с развитой системой социальной защиты, осуществляемой в
легитимных условиях массовой демократии, возрастает роль клиента
бюрократической политической машины, а также роль потребителя в экономической
системе, при этом «роль клиента облегчает груз последствий
институционализации отчужденного модуса участия так же, как роль потребителя
облегчает тяжесть отчужденного труда» [14: 364]. Капиталистический рост
вызывает конфликты в жизненном мире в первую очередь вследствие расширения и
внутреннего уплотнения монетарно-бюрократического комплекса. «Конфликты
возникают, прежде всего, там, где роли потребителя и клиента изменяют
социальный контекст жизни, ассимилируя его с системно интегрированными
сферами действия», – полагает Ю. Хабермас [14: 365]. Система колонизирует
жизненный мир вследствие «ограбления повседневного сознания», которое
лишается способности к синтезированию, становится фрагментированным. В
условиях современного западного общества это проявляется в дифференциации
науки, морали и искусства, которые отделяются от самобытно развивающегося в
процессе повседневной практики потока традиций. Главная проблема, на которой сосредотачивается Хабермас, состоит в
терминах М. Вебера в том, что рационализация целерационального действия
привела к росту производительных сил и увеличению технологического контроля
над жизнью. Развитию системы, подчиненному принципам формальной
рациональности, следует противопоставить коммуникативно структурированный
жизненный мир, в котором действуют принципы материальной рациональности, о
которой можно говорить, когда планы участвующих в них координируются
посредством актов понимания друг друга, а не посредством эгоцентрической
калькуляции успеха. Таким образом, особенностью
«позднего» капитализма, выступающей, с другой стороны, основанием его
стабильности, является тесная взаимосвязь экономических и политических
институтов, что обеспечивает контроль системы за повседневной жизнью человека
и снимает напряженность, обусловленную классовыми противоречиями.
Самодостаточности системы и ее глобальному характеру следует, по замыслу
Хабермаса, противопоставить действия агентов, основанные на принципах
коммуникативной рациональности. МОДЕРНИТИ Э. ГИДДЕНСА Как уже было сказано, в основе рассуждений многих современных
социологов, предпринимающих попытку анализа происходящих в обществе XXI века перемен,
лежит мысль о радикализации модерна. Концептуализация нового типа общества
осуществляется тем самым в категориях модерна. Они утверждают, что парадокс
состоит в том, что те эпохальные изменения, с которыми столкнулся мир XXI
века, являются результатами успеха модернизации, но они протекают не в русле
и категориях индустриального общества, а вопреки им. Наиболее развернутую картину современной эпохи как радикализованного
модерна дает Э. Гидденс в работе «Последствия модернити». Он подчеркивает,
что ситуацию в мире целесообразно рассматривать как «серию переходов от – или
«за пределы» – многообразных институциональных учреждений модернити» [15:
113]. Его заметные черты – крах эволюционизма, исчезновение исторической
телеологии, признание радикальной, конститутивной рефлексивности, а также
утрата Западом своей привилегированной позиции. Он настаивает на том, что мы
не выходим за пределы современности, но переживаем эпоху ее радикализации.
«Сегодня прежде всего в индустриальных обществах, но до некоторой степени и в
мире в целом, наступил период высшей модернити, порывающей с традицией и с
тем, что в течениеи долгого времени было «командной высотой» – влиянием
Запада» [15: 120]. Гидденс полагает, что современность характеризуют два важнейших для
нее организационных комплекса: национальное государство и систематическое
капиталистическое производство. Оба они коренятся в специфических чертах
европейской истории, но благодаря порождаемой им мощи к настоящему времени
распространились по всему миру. Глобализация может быть проинтерпретирована,
согласно Гидденсу, как упадок европейской гегемонии, обратной стороной
которого является растущее распространение современных институтов по всему
миру. Она представляет собой интенсификацию процессов универсализации и экспансии,
характеризующих всю модерновую эпоху. Глобализация, рассматриваемая как одно
из важнейших последствий модернити, вводит новые формы мировой
взаимозависимости, что, однако, создает новые риски. Как сокрушительная сила,
современность крайне динамична, это «неудержимый мир», значительно
превосходящий прежние по темпам, масштабу и глубине изменений. Образ
сокрушительной силы выражает нечто перемещающееся во времени и пространстве.
Негативные последствия современности вызваны, по мнению Гидденса, двумя основными
факторами – непреднамеренными последствиями и рефлексивностью социального
знания. Исследуя отношения модернити и рефлексивности, Гидденс подчеркивает
радикализацию последней в обществе конца двадцатого века, что проявляется в
ее всеохватывающем характере, применении ко всем аспектам человеческой жизни.
«Мы живем в мире, который целиком конституирован через рефлексивно
примененное знание, и мы никогда не можем быть уверены, что любой его элемент
не будет пересмотрен» [15: 106]. Модернити тем самым универсализируется как в
плане глобального воздействия, так и в плане рефлексивного знания,
фундаментального для ее динамического характера. «Модернити по самой своей
сути имеет глобализирующий характер, и тревожные последствия данного феномена
соединяются с логически круговым характером ее рефлексивности для создания
универсума событий, где риск и случайность приобретают новый характер.
Глобализирующие тенденции модернити одновременно экстенциональны и
интенциональны – они связывают индивидов с системами больших масштабов и на
локальном, и на глобальном уровнях.» [15: 121] Таким образом, Гидденс рассматривает глобализацию как прямое
продолжение модернизации. Она представлена серией аналогичных, однопорядковых
тенденций в различных институциональных сферах, в совокупности предстающих
как формирование глобальной системы взаимосвязей и взаимозависимостей между
локальными социальными процессами. При этом фиксируется противоречивый
характер нового мирового порядка, который, несомненно, указывает на его
неустойчивость. Он «заключается в напряженности, существующей между
процессами интернационализации капитала (и капиталистических механизмов в
целом) и внутренней консолидации национальных государств» [13: 283]. По сути,
речь идет о сложной взаимосвязи глобального, под которым подразумевается
«интернациональное», и локального – «национально-государственного». Подводя итог рассмотрению мировой системы как капиталистической,
отметим ее главные черты: • одновременность транснациональной интеграции и национальной дезинтеграции; • иерархизованность: выделение в
качестве основных ее компонентов центра, полупериферии и периферии; • замена труда знанием и капиталом; • существование двойной относительности бедности и расширение сферы
социальной исключенности; • динамичность и неуправляемость в силу высокой дистанцированности от
субъекта. ОБЩЕСТВО РИСКА У. БЕКА Систематизирует представления о мировом глобальном обществе У. Бек.
Его основная мысль состоит в том, что «модернизация … размывает контуры
индустриального общества, и последовательное развитие модерна порождает новые
общественные конфигурации», рождается новая модель современного мира, которую
У. Бек называет «обществом риска» [16: 10]. «В XIX веке модернизация
проходила на фоне ее противоположности: традиционного унаследованного мира и
природы, которую нужно было познать и покорить. Сегодня модернизация свою
противоположность поглотила, уничтожила и принялась в своих
индустриально-общественных предпосылках уничтожать самое себя. Модернизация в
соответствии с опытом досовременного мира вытесняется проблемными ситуациями
модернизации относительно самой себя» [16: 11]. Мы имеем дело с различением у Бека простой, традиционной модернизации
и рефлексивной модернизации, которая разрушает основы индустриального
общества, в частности, функциональную дифференциацию и массовое производство:
«.. с утратой значения национального государства утрачивает свое значение и
свою реальность также идеал этого государства – общество, управляемое
функционально-дифференцированно» [17: 691]. Создается дедифференцированное
мировое общество, возникшее как результат перемещения глобального капитала,
не признающего никакой упорядочивающей силы. Сущность глобализации, согласно Беку, сводится к формированию
транснациональных социальных пространств – формы социального взаимодействия,
преодолевающего национально-государственные границы и создающего
межкультурные связи качественно иного уровня, специфика которых выражается в
возникновении «третьих культур». Оно указывает, с одной стороны, на «интенсификацию транснациональных
пространств, событий, проблем, конфликтов, биографий», с другой – движение,
которое «надо рассматривать как контингентное и диалектическое – глокальное»
[17: 677]. Речь идет о возникновении форм жизни и деятельности, при которых
люди создают и поддерживают «не признающие расстояний» социальные жизненные
миры и взаимосвязи действий. Концепция транснациональных социальных
пространств базируется на утверждении принципов детерриториализации и
трансформации времени. Идея Второго модерна дополняется Беком концепцией рисков. В основе его
рассуждений лежит мысль о том, что «в развитых странах современного мира
общественное производство богатств постоянно сопровождается общественным
производством рисков» [16: 21]. Он отмечает, что образцу распределения
модернизационных рисков свойственна имманентная тенденция к глобализации.
«Риски, распространяясь, несут в себе социальный эффект бумеранга: имеющие
богатство и власть тоже от них не застрахованы» [16: 43]. В современную эпоху
«место устранения дефицита занимает ликвидация риска» [16: 57], что создает
новые источники конфликтов и соглашений: «место общности нужды занимает
общность страха» [16: 60]. На уровне индивидуальном она характеризуется
кризисом идентичности. К данной проблеме обращается З. Бауман, полагая, что
она состоит «не столько в том, как обрести избранную идентичность и заставить
окружающих признать ее, сколько в том, какую идентичность выбрать и как
суметь вовремя сделать другой выбор, если ранее избранная идентичность
потеряет ценность или лишится ее соблазнительных черт» [18: 185]. XX век ознаменован перепроизводством средств, что приводит к проблеме
поиска целей. Неопределенность, расплывчатость и разрозненность целей
оказываются наиболее глубоким источником беспокойств: достигнутые пределы
исчезают и необходимо достигать новые. Зыбкость всех точек отсчета и
перманентная ситуация риска приводят к тотальной неуверенности в будущем.
Неопределенность присутствует повсюду. Такова реальность глобализирующегося
мира. Происходит утрата значимости социального, на первое место вновь встает
одна из главных проблем классической социологии – возможная социальная
солидарность и, как следствие, социальный порядок. Современное общество все
более пропитывается антигуманизмом, а современный человек становится
дезориентированным, ограниченным и беспомощным, что подтверждает мысль, на
которой сосредоточивали свое внимание неомарксисты Франкфуртской школы, о
произошедшей коррозии идеалов эпохи Просвещения. Глобализация вызвана к жизни предпосылками индустриального общества, с
одной стороны, с другой – она является проявлением Второго, рефлексивного
модерна, его сущностной характеристикой и той силой, которая разрушает
современность, созидая новый тип общества – безгосударственное мировое
общество «без порядка» и «без институтов». Бауман, в частности, напрямую
связывает глобализацию с обесцениванием порядка как такового. «В
глобализирующемся мире порядок становится индикатором беспомощности и
подчиненности» [18: 44]. Модерн, олицетворением которого является постиндустриальное
общество, «не столько воюет с доиндустриальными пережитками, сколько
демонтирует прежние, индустриальные завоевания модерна» [3: 176]. Панарин фиксирует в этой связи «умопомрачительный парадокс: чем
радикальнее перестройки и революции модерна, тем более архаичные слои истории
и культуры они выбрасывают на поверхность» [3: 174]. В глобальном масштабе
это проявляется, в частности, в разрушении продуктивно-промышленной
экономики, социокультурной базой которой является трудовая этика, предпринимаемом
спекулятивной экономикой всемирных банков, основанной на власти Сети. Таким образом, если идеалом для современности в лице индустриального
общества была рациональность, то для ее постиндустриальной версии –
иррациональность: теряя черты системности и духовные основания, оно тем самым
разрушает самого себя. ценностно-нормативная ориентация действия уступает в
нем место непреднамеренным последствиям действия. «Ответственный модерн»
заменяется «обществом риска». Гуманизация и демократизация как основные
тенденции развития общества XX века все более превращаются в свои
противоположности. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Проведенный анализ дает основание полагать, что базовые характеристики
нового становящегося общества, вырастающего из тех же предпосылок, что и
индустриальное, и свидетельствующего не о пришествии постмодерна, а лишь о
радикализации самого модерна, задают основные параметры глобализации. Соответственно, направление глобализации определяется на сегодняшний момент
обществом западного типа, оно не является делом всех наций, имеющих равные
возможности участия в ее процессах. Вполне очевидным представляется то, что,
пока логика глобализации определяется постиндустриальными странами,
отсекающими возможности участия в ней не столь развитых и распространяющими
на них свои сущностные черты, определяемые как «общество риска», мир будет
находиться в неустойчивом и неуправляемом состоянии. Анализ моделей перехода к новому типу общества показывает, что вновь
актуализируется проблема социального порядка, но если на уровне национального
сообщества она представляется решенной еще классической социологией в лице
функционализма, то на уровне глобально- го – вопрос будущего. К сожалению, мы
находимся на этапе постановки проблемы, но не ее решения. Есть ли на
сегодняшний момент у социальных наук познавательный потенциал для ее решения?
Покажет время. Пока же вопрос осознания «космополитичной
принудительной солидарности» [17: 693] остается открытым. Налицо разнонаправленность тенденций
развития современного мира, что явно выражено в множественности измерений
глобализации: детерриториальность и вневременность, глобальное и локальное,
гибридизация и фрагментация. Все это вполне объяснимо ситуацией перехода,
который всегда сопровождается определенным уровнем социальной дезорганизации.
Адекватные реальности объяснительные схемы возникнут только в ситуации
завершения перехода, когда контуры нового мира приобретут яркие очертания.
Безусловно, человечеству будет необходимо потрудиться, возможно, осознать
себя в каком-то новом качестве, направить свой рефлексивный потенциал в иное
русло, для того чтобы обрести основания для стабильного существования и
развития. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 1. Белл, Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального
прогнозирования [Текст] / Д. Белл. – М.: Academia, 1999. – 956 с. 2. Маркс, К. Манифест Коммунистической партии [Текст] / К. Маркс //
Избранные сочинения. – В 9 т. – М.: Политиздат, 1987. – Т. 3. – С. 139–172. 3. Панарин, А.С. Глобальное политическое прогнозирование: учебник для
студентов вузов / А.С. Панарин. – М.: Алгоритм, 2000. – 352 с. 4. Тоффлер, Э. Метаморфозы власти [Текст] / Э. Тоффлер. – М.: ООО
«Издательство АСТ», 2004. – 669 с. 5. Фукуяма, Ф. Конец истории и последний человек / Ф. Фукуяма. – М.:
ООО «Издательство АСТ: ЗАО НПП «Ермак», 2004. – 588 с. 6. Валлерстайн, И. Анализ мировых систем / И. Валлерстайн //
Социология. Хрестоматия для вузов; под ред. А.И. Кравченко. – М.:
Академический проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2002. – С. 123–130. 7. Валлерстайн, И. Конец знакомого мира: Социология XXI [Текст] / И.
Валлерстайн. – М.: Логос, 2003. – 368 с. 8. Валлерстайн, И. После либерализма [Текст] / И. Валлерстайн. – М.:
Едиториал УРСС, 2003. – 256 с. 9. Кастельс, М. Информационная эпоха [Текст] / М. Кастельс. – М.:
ГУВШЭ, 2000. – 608 с. 10. Кастельс, М. Становление общества сетевых структур / М. Кастельс
// Новая постиндустриальная волна на Западе. – М.: Academia, 1999. – С.
494–505. 11. Хэнди, Ч. Алчущий дух. За гранью капитализма: поиск цели в
современном мире / Ч. Хэнди // Новая постиндустриальная волна на Западе. –
М.: Academia, 1999. – С. 163–185 12. Уэбстер, Ф. Теории информационного общества [Текст] / Ф. Уэбстер.
– М.: Аспект-Пресс, 2004. – 400 с. 13. Гидденс, Э. Устроение общества:
Очерк теории структурации [Текст] / Э. Гидденс. – М.: Академический проект,
2005. – 528 с. 14. Хабермас, Ю. Отношения между системой и жизненным миром в условиях
позднего капитализма [Текст] / Ю. Хабермас // Теоретическая социология:
антология: в 2 ч. – М.: Книжный дом «Университет», 2002. – Ч. 2. – С.
353–373. 15. Гидденс, Э. Последствия модернити / Э. Гидденс // Новая
постиндустриальная волна на Западе. – М.: Academia, 1999. – С. 101–122. 16. Бек, У. Общество риска. На пути к другому модерну [Текст] / У.
Бек. – М.: Прогресс-Традиция, 2000. – 384 с. 17. Бек, У. Что такое глобализация? Ошибки глобализма – ответы на
глобализацию / У. Бек // Геополитика: антология. – М.: Академический Проект;
Культура, 2006. – С. 677–696. 18. Бауман, З. Индивидуализированное общество / З. Бауман. – М.:
Логос. – 390 с. А.Н. Комов, Н.В. Комова ПУТЬ К ВЫЖИВАНИЮ БИОСФЕРЫ И
ЧЕЛОВЕКА В нынешних условиях широта образования должна достигаться в первую
очередь за счет объединения гуманитарного и естественнонаучного знания. Пришло
время, когда человечество должно ликвидировать пропасть между двумя
«цивилизациями» – гуманитарной и естественнонаучной, инженерией. Эта пропасть
должна засыпаться с обеих сторон. Н.Н. Моисеев Человечество в начале XXI столетия оказалось перед лицом глобальных
изменений, которые заставляют решать нетрадиционные задачи в таких областях,
как экология, демография, образование, медицина, ядерная безопасность,
ресурсы жизнеобеспечения, информация. Взаимоотношения природы и общества,
последствия научно-технического прогресса, необратимые экологические
изменения, конфликт культуры и цивилизации – эти и другие глобальные проблемы
современности затрагивают и человечество в целом, и каждого человека в
отдельности. Обсуждение всех этих вопросов, их содержание и прелагаемые решения
постоянно изменяются. Сегодня эти вопросы представляются особенно острыми.
Это связано, прежде всего, с той ситуацией, в которой оказалась современная
цивилизация. С одной стороны, выявились невиданные перспективы науки и
основанной на ней техники. Современное общество вступает в информационную
стадию развития, рационализация всей социальной жизни становится не только
возможной, но и жизненно необходимой. С другой стороны, обнаружились пределы
развития цивилизации односторонне технологического типа. Крупнейшие ученые
мира все больше понимают, что никакие экологические технологии и другие
«природоохранные меры» при всей их абсолютной жизненной необходимости сами по
себе не способны решить проблему взаимоотношений человека и биосферы, что эта
проблема переплетается с моральной, то есть связана с областью гуманитарных
наук. Пришло понимание, что важнейшим фактором в разрешении этих трудностей
является широта образования людей. Жизнь требует ликвидации пропасти между
гуманитарным и естественнонаучным знанием, потому что без этого невозможно
будет разрешить проблему выживания человечества и биосферы. В этом контексте
и сделана попытка рассмотреть перспективу выхода системы «биосфера – человек»
из кризисного состояния, грозящего необратимой катастрофой. РИМСКИЙ КЛУБ И ОСОЗНАНИЕ ПРЕДЕЛОВ
РОСТА Когда-то в Новое время Рене Декарт – великий математик, физиолог,
основоположник рационализма и вообще ученый-энциклопедист – отождествил
познание с благом и пользой и призвал человека стать хозяином и господином
природы. Через какие-нибудь триста лет, в 1968 году, был создан Римский клуб
(международная неправительственная организация ученых, политических и
общественных деятелей) с целью проведения исследования глобальных проблем современности.
Его создатели (Аурелио Печчеи и др.) на весь мир заявили о грозящих
человечеству катастрофах: экологической, сырьевой, продовольственной,
энергетической, демографической. Человек – венец природы, – писал Печчеи в своей книге «Человеческие
качества», превратил планету в свою «безраздельную империю», и от него теперь
зависит судьба всех живущих на Земле существ, растений и животных, уже
ставших и постоянно становящихся жертвами его «триумфального исторического
восхождения и расширения», он один несет за это ответственность. Впрочем, «поднятая человеком грозная волна, если ее
не приостановить, неминуемо настигнет и его самого». Человек сделался
заложником своей собственной научно-технической мощи. Человечество
спохватилось, что зашло слишком далеко в своем покорении природы, что в
дальнейшем научно-технический прогресс может иметь губительные последствия. На Западе в 60-е годы прошлого века (у нас гораздо позже) возникло
движение, которое в целом можно назвать всеобщей обеспокоенностью проблемами окружающей среды. Многие вдруг
заинтересовались загрязнением среды, ростом народонаселения, вопросами
потребления пищи и энергии. Возрастание естественного беспокойства обусловило
глубокое воздействие на академическое естествознание и особенно на
интерес к проблемам эволюции биосферы. В настоящий момент обеспокоенность
последствиями научно-технического прогресса является общей для всех
здравомыслящих людей: физиков, биологов, литераторов, врачей, философов –
всех, кто не отделяет свою собственную судьбу от судьбы планеты. Основным виновником влияния на эволюцию биосферы в наше время является
беспрерывно возрастающая на нее нагрузка, что связано, прежде всего, с
производственной деятельностью человека. И среди вопросов, которые возникают
в связи с этой проблемой, особое значение приобретает изучение биосферы и
человека как единой системы. Интерес к окружающей природе,
использованию технического прогресса объединяет сегодня естествоиспытателей и
гуманитариев. Пришло понимание, что проблему взаимоотношений человека и
биосферы можно решить только совместными усилиями, что проблемы экологические
тесно переплетаются с моральными. Более того, только единое человечество
может надеяться на благоприятный результат, на будущее. Когда находишься на
краю пропасти,– писал академик Сахаров, – спастись можно только
объединившись. Человечество как раз подошло к самому краю. ОТНОШЕНИЯ ЧЕЛОВЕК – БИОСФЕРА Сейчас достаточно распространенным является следующее представление об
отношениях между человеком и биосферой. Человек рассматривается как нечто
чужеродное и вредное природе. Он как бы обязан так вписаться в природу, чтобы
своей деятельность никак не выделяться из природных процессов и чтобы его
влияние на окружающую среду сочеталось с другими элементами биосферы. Но в
таком случае любое специфическое влияние человека враждебно природе «по
определению». Человек обязан или «вписаться в биосферу», или погибнуть.
Поэтому считается, что, пока возможно, следует пользоваться природой, а когда
потребительская активность станет создавать опасность для самого потребителя,
необходимо остановиться в своем развитии, то есть организовать стационарный
режим. Такая точка зрения сегодня широко распространена. В свое время о
«возвращении к природе» говорили многие мыслители: Ж.Ж. Руссо, русские
народники, Лев Толстой и др. Подобные высказывания можно услышать от
многочисленных защитников природы, идеологов партии «зеленых». И если нельзя «вернуться к природе», то нужно хотя
бы сберечь то, что есть. К выводу о необходимости «остановиться» пришли
многие ученые экологи, а также представители других наук. Про это говорят
авторы работ, выполненных по заказу Римского клуба. Из этих работ следует,
что вся деятельность человека только «противоприродная». Однако можно привести много примеров, которые показывают, что
однозначно негативная оценка деятельности человека, с точки зрения
стабильности биоты, неправомерна. Взять хотя бы повышение концентрации
углекислоты в атмосфере. Человек появился на Земле тогда, когда вулканическая
активность пошла на убыль. Постепенно двуокиси углерода стало поступать в
атмосферу гораздо меньше, чем это было, скажем, 10 млн. лет назад. А тот
углерод, который был в атмосфере, постепенно выходил из кругооборота,
накапливаясь в пластах угля, нефти, пластах торфа и других породах.
Концентрация углекислоты в атмосфере уменьшилась, парниковый эффект ослабел
и, как результат, – средняя температура упала, питание для растений
уменьшилось, и мезозойская роскошь жизни стала понемногу угасать. Сейчас же человеческая активность возвращает в атмосферу, а значит и в
биосферу, частицу этого «утраченного» углерода. И вполне возможно, что для
биосферы в общем это (как и повышение средней температуры) окажется скорее
полезным, чем вредным. Другое дело, что в данном случае мы, люди, в этих
переменах совсем не заинтересованы, и нам не просто будет к ним
приспособиться. НА ПУТИ К ГАРМОНИИ Итак, в общем, нет доказательств, что любая человеческая деятельность
принципиально враждебна природе и что гармоничное развитие человека, его
общества и биосферы невозможно. Эта гармония возможна, если есть общие
законы, которым следуют биосфера и человек. Другими словами, необходимо
знать, какие законы естественно обусловливали возникновение сначала Жизни, а
потом и Разума. И сформулировать эти законы на уровне не только философском,
но и естественнонаучном крайне необходимо. Это должна быть синтетическая
теория, которая объединит в себе множество естественных и гуманитарных наук.
На начальном этапе такую теорию удалось создать В.И. Вернадскому. Он увидел
единство процесса эволюции как процесса развития системы биохимических и
других природных процессов, которые закономерно приводят к возникновению
разума и общества. И при том, что Разум неминуемо должен будет в конце концов
взять на себя ответственность за последующее развитие этих процессов, подобно
тому как почти 4 млрд. лет назад ее, эту ответственность, взяла на себя
органическая жизнь, что многократно ускорило все процессы превращения
космической материи с помощью космической энергии. Конечно, создать какую-то
точную теорию развития материального мира, теорию перехода биосферы в
социосферу, а после этого в ноосферу, В.И. Вернадский еще не мог – наука того
времени просто не была к этому готова. Заслуга В.И. Вернадского состоит в том, что он как естествоиспытатель
увидел и сумел представить Землю как систему саморазвития и самоорганизации и
увидел, что это развитие на всех стадиях подчинено общим законам и в этом
смысле целенаправленно. И как бы ни различались между собой стадии развития
природы, эти законы делают эволюцию в целом и, кроме того, появление Жизни и
Разума, процессом не случайным, а закономерным. В рамках современной науки
этот вывод подтверждает теория самоорганизации в неуравновешенных системах.
Наш мир, вопреки, казалось бы, термодинамической «очевидности», достаточно
сильно упорядочен и, более того, продолжает развиваться и усложняться.
Возникают все новые, более сложные формы организации материи. Объяснение основного течения мирового эволюционного процесса, во
всяком случае язык, с помощью которого можно описать этот процесс, находится
в учении Дарвина. Три фундаментальных понятия: изменчивость, наследственность
и отбор – составляют основу учения Дарвина. Изменчивость свойственна всей
материи. Сами изменения, которые произошли, могут закрепиться и сохраниться.
Все это в целом и называется наследственностью. Наследственность
обнаруживается в той или иной форме в мире живого и неживого вещества.
Взаимодействие наследственности и изменчивости порождает сложные коллизии.
Определенные объективные законы делают одни изменения невозможными; другие –
маловероятными; а некоторым – их меньшинство – позволяют сохраниться и
закрепиться. Значимость этих законов, принципов и реализуется в последнем
фундаментальном понятии Дарвина – в отборе. ЭВОЛЮЦИЯ В ДЕЙСТВИИ Теперь достаточно допустить, что среди множества механизмов отбора
имеются такие, под действием которых с большой вероятностью закрепляются
изменения, увеличивающие организованность, сложность системы и направление
эволюции. Все, что происходит в мире – действие всех природных и социальных
законов, – можно представить как постоянный отбор. Этот отбор осуществляют
законы Ньютона и внутривидовая конкуренция у животных, а также основные
балансовые взаимоотношения экономики. На сегодняшний день выделяются два типа
механизмов, с помощью которых можно описать процессы, определяющие отбор.
Первый тип механизмов называют адаптационным. К нему относится, например,
дарвиновский механизм естественного отбора. Результаты действия этих
механизмов могут быть с большой точностью предсказаны и спрогнозированы
(например, селекция). Другой тип механизмов полностью иной природы. Под его
воздействием происходит не постепенное накопление изменений, а стремительная
перестройка. Такие перестройки в системе неизбежны в тех случаях, когда
нагрузка на нее начинает превышать некоторые критические значения, некоторый
порог. Тогда старое состояние системы теряет устойчивость, и она как бы
выходит на пересечение нескольких каналов эволюционного развития, ибо в этом
случае допускается целая совокупность новых состояний. Механизмы, которые
выводят систему в состояние потери однозначности путей продолжения развития,
называются бифуркационными. Какой из возможных «каналов эволюции» выберет
система, по какой траектории пойдет ее развитие после точки бифуркации –
предвидеть заранее нельзя. Можно лишь утверждать, что каким бы ни оказался
выбранный вариант развития, наибольшие шансы на сохранение стабильности и
последующее развитие имеет именно та форма организации материи, что позволяет
утилизовать внешнюю энергию в наибольшем количестве и наиболее эффективно.
Именно этот принцип определяет направление эволюции. Переход на новый уровень организации, переход от косного к живому
веществу сопровождается и появлением новых принципов отбора. Всякое живое
существо, вид, популяция находят сами для себя оптимальную систему
приоритетов. А естественный отбор отбросит тех, кто оказался наименее
приспособленным к среде и конкретной обстановке. Законы эволюции заставляют
живые системы постоянно стремиться к более эффективному использованию внешней
энергии. И те, кто добивается этого, получают дополнительные шансы во
внутривидовой конкуренции. Но, с другой стороны, чем сложнее система, чем
больше у нее параметров, тем больше она подвержена случайностям, тем больше у
нее поводов ошибиться, «решая», на какую из своих функций сделать ставку. При
этом система может оказаться в точке бифуркции, а бифуркция – это не только
дополнительные возможности для выживания, но и огромный риск вообще «выйти из
игры». Основным механизмом эволюции для человека на протяжении миллиардов лет
была внутривидовая борьба. Сыграв свою важнейшую роль на начальной стадии
развития человечества, она постепенно угасает. И вместе с ней
приостанавливается индивидуальное развитие человеческого механизма как
биологического вида. Это понятно. На определенной стадии развития человечества гарантом его благополучия
становятся знания – информация. Для сохранения и передачи информации
необходим был механизм передачи информации от поколения к поколению. Поэтому
возникает общественная организация, а вместе с ней основы общечеловеческих
ценностей (морали), со своими гораздо более сложными принципами отбора.
Прежде всего это принцип «не убий». Именно он остановил внутривидовую борьбу,
которой человечество обязано быстрой биологической эволюцией. Когда общество
взяло под свою защиту носителей информации, приостановилось совершенствование
человека как биологического вида. Но включились новые механизмы, создавшие
дополнительные возможности для выживания и развития популяций, которые
приняли новые и слишком суровые ограничения. Те популяции, которые не
признали моральных ограничений, известны разве что антропологам. НОВАЯ ЭПОХА В ИСТОРИИ ПЛАНЕТЫ В истории нашей планеты уже было, по крайней мере, три эпохальных
события. Первое – возникновение жизни, то есть живого вещества, второе –
становление разума, когда живое стало способно познавать себя. Датой
вступления нашей цивилизации в очередную новую эпоху, в эпоху признания
реальности угрозы гибели цивилизации человечества от действий самого
человека, видимо, следует считать 16 июля Для обозначения важности этих событий в истории цивилизации сделаем
такие обобщения. Будем считать, что между жизнью цивилизации и жизнью
человека существует аналогия, которая состоит в том, что цивилизация так же,
как и человек, рождается, растет, достигает зрелости, стареет и, наконец,
умирает. Зафиксировать точную границу периодов жизни, как детство, юность и
отрочество человека, достаточно тяжело, а для цивилизации тем паче. Но
периоды зрелости и старости человека и цивилизации можно определить с большой
вероятностью. Периодом от рождения до зрелости цивилизации следует считать время, на
протяжении которого ее гибель возможна только по объективным причинам
(например, столкновение Земли с метеоритом или др. причины). Зрелостью
цивилизации можно считать тот период времени ее существования, когда
появляется возможность ее гибели от действий самих людей, то есть сама
цивилизация может уничтожить себя. Это время жизни цивилизации и каждого
человека можно назвать зрелостью. Тогда события Постепенно мы начинаем понимать, что время «вседозволенности» уже
прошло раз и навсегда. И, конечно, ядерная война – это не единственное
проявление трудностей современной цивилизации, способных поставить
человечество на грань катастрофы. Есть и другие действия людей – прежде
всего, это антропогенная нагрузка на биосферу, которая с каждым годом
увеличивается в результате человеческой деятельности,– способные привести к
изменениям условий жизни на нашей планете, что исключает всякую возможность
существования людей на Земле. ПОТРЕБНОСТЬ В НОВЫХ ЦЕННОСТЯХ Поэтому главная сверхзадача – это радикальное изменение критериев и
отбора ценностных шкал, то есть становится очевидным, что экологические
проблемы взаимопереплетаются с моральными, а последнее уже относится к сфере
гуманитарных наук. Мы стоим на раздорожье, и без нового понимания
обстоятельств не обойтись. При теперешней несбалансированности производства и
потребления с природными циклами биосферы эти меры (в лучшем случае) лишь на
несколько десятков (сотен) лет отодвинут кризисную ситуацию, лишь позволят
выиграть время для более радикальной перестройки. Положение усложняется еще и
тем, что, согласно современным критериям, экологические технологии
оказываются неоптимальными, невыгодными и отфильтровываются экономикой в
процессе «естественного отбора», выработанного критериями потребления. Надо особенно подчеркнуть, что раньше «смена вех» происходила
автоматически, хоть и занимала явно миллионы или сотни тысяч лет на эволюционном
пути становления биосферы и человеческого общества. Сегодня такой путь
«автоматической перестройки» нам уже не подходит. Нужно, чтобы включились
новые механизмы, которые бы создали дополнительные возможности для выживания
и развития системы «биосфера – человек», то есть человечество должно принять
новые и чрезвычайно суровые ограничения. Но чтобы начать такую перестройку,
необходима целостная теория, которая определяет выбор стратегии человеческой
деятельности. Из единого процесса эволюции биосферы и человека следует, что
Разум неминуемо должен будет в конце концов взять на себя ответственность за
дальнейших ход биологических и других природных процессов. Подобно тому как
нейтроны, объединившись специальным образом, сотворили индивидуальный разум
человека, эти индивидуальные разумы сотворят когда-то некий коллективный
общепланетарный Разум. Случится это не стихийно, а целенаправленно. Нам
необходимо будет понять, какие законы естественно обусловливают возникновение
общепланетарного Разума, а для этого должно быть разработано учение о
ноосфере. А последнее оборачивается еще одной прагматичной проблемой –
проблемой образования. Жизненной необходимостью встает перед человечеством
вопрос обеспечения на достаточном уровне образования людей, без чего никакое
учение про ноосферу не сможет предупредить наступление кризисной ситуации в
системе «биосфера – человек». Проблема образования прежде всего связана с интеграцией знаний. Это и
открытие общих законов изменений, что происходят в природе и обществе, то
есть в системе «биосфера – человек». Интеграция знаний – глобальная задача,
которая при современном состоянии цивилизации требует приоритетного и
неотложного решения, непосредственно связана с нахождением путей, ведущих к
продолжению жизни цивилизации. Преодоление экологического кризиса потребует
смены всего человеческого общества, его миропонимания, а для этого оно прежде
всего должно иметь соответствующий уровень и широту образования. Речь не о
создании кафедр, институтов и академий или даже министерств экологии. Дело в
новом миропонимании, в создании общества Разума. Только общество, которое
является высоко общеобразованным и имеет квалифицированных профессионалов,
будет иметь возможность перейти к эпохе Разума, эпохе ноосферы. Нынешнее
состояние образования, построенное на законах, полученных в разное время
истории, характеризуется своей разрозненностью, отсутствием единства и общих
законов. Каждая наука имеет свои правила, аксиомы и законы, которые не
являются общими для наук, что изучают отдельные элементы системы «биосфера –
человек» и саму систему как целое. А отличие между гуманитарными и
естественными науками настолько велико, что никто не пытается находить для
них общие законы и закономерности, более того, в Советском Союзе считалось,
да и сейчас то же самое, что такие попытки не научны. НА ПУТИ К ЕДИНОЙ ТЕОРИИ ЗНАНИЙ К сожалению, существующая в мире система знаний слишком архаична.
Тысячи наук и неисчислимое количество законов имеют слишком разрозненный
характер. Отсутствуют обобщающие формулы и законы, принадлежащие определенным
отраслям знаний, а некоторые науки представляют собой набор фактического
материала, не имея обобщающих закономерностей вообще. Существующая система
знаний имеет исторический характер. Как она создавалась в разное историческое
время, разными учеными, в разрозненных условиях, так она и реализуется в
нынешнем процессе образования. Время требует ускорить разработку единой
теории знаний. Разумеется, что эта тема «вечная», что она не имеет конца, но
надо понимать, что каждый шаг, каждая новая ступенька ее развития (замена
набора предметов концепцией) должны привести к повышению эффективности
образования и, значит, к более высокому его уровню и широте. Это то, что
необходимо для разработки учения о ноосфере и, естественно, для успешной борьбы
с экологическим кризисом, который уже случился. Люди должны знать не только то, что каждая цивилизация смертна, что
она рождается, живет и умирает так же, как и каждый человек, но и то, что
продолжительность ее жизни существенно зависит от Разума, от образования
людей, а последнее, в значительной мере, от создания единой системы знаний.
Стремление к получению единых законов природы и общества – это не прихоть
отдельных ученых и не дань моде. Это общий закон познания, что обусловливает
выживание биосферы и человека. И если мы хотим продолжить жизнь системы
«биосфера – человек», то никуда нам от этого не уйти. Уместно напомнить слова
Ф. Энгельса: «У нас есть полная
уверенность в том, что материя во всех ее превращениях остается вечно одной и
той же, что любой из ее атрибутов никогда не будет утрачен и что поэтому с
той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь уничтожит на
Земле свой высший цвет – мыслящий дух, она должна будет его снова породить
где-нибудь в другом месте и в другое время»,– хотя нам от осознания этого
легче не будет. Поэтому еще раз подчеркнем, что жизненной необходимостью
встает перед человечеством вопрос обеспечения на достаточном уровне
образования людей, без чего ни одно учение о ноосфере не сможет
избежать наступления кризисной ситуации в системе «биосфера – человек». БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 1. Вернадский, В.И. Живое вещество / В.И. Вернадский. – М.: Наука,
1978. 2. Дарвин, Ч. Происхождение видов путем естественного отбора. Книга
для учителя / Ч. Дарвин; комментарии Яблокова А.В. и Медникова В.М. – М.:
Просвещение, 1986. – 383 с. 3. Моисеев, Н.Н. Универсальный эволюционизм // Вопросы философии. –
1991. – № 3. – С. 3–28. 4. Моисеев, Н.Н. Человек, среда, общество / Н.Н. Моисеев. – М.: Наука,
1982. 5. Погребняк, В.Г. Самоорганизация в гидродинамически активных средах
// Гидродинамика течений с тепломассообменом. – Ижевск. – 1990.– № 4. – С.
51–55. 6. Реймерс, Н.Ф.
Природопользование: словарь-справочник / Н.Ф. Реймерс. – М.: Мысль, 1990. –
639 с. В.С. Балакшин ВЫСОКИЙ ИДЕАЛИЗМ ГЛОБАЛИЗАЦИИ И ЕГО ЖЕРТВА – ЛЕВ ТОЛСТОЙ Глобализация, вхождение России в
мировое сообщество порождают ряд проблем и, следовательно, необходимость их
осмысления и решения. Россию плохо понимают и принимают в Европе, Азии,
Америке; существуют значительные религиозные различия с Арабским Миром. Но и
мы – россияне – не всегда можем понять верования, миропонимание и принципы,
на которых основывается частная и общественная жизнь, а также государственное
устройство в странах на этих континентах и отказаться от своих
фундаментальных принципов и традиций. Давайте спросим себя: «Всё ли мы
делаем, чтобы понять других и выразить себя на языке, понятном для
представителей других народов?» Эти проблемы существуют на данный момент,
хотя и прежде отношения России с другими странами и народами не были
бесконфликтными. НОБЕЛЕВСКИЕ ПРЕМИИ И ГЛОБАЛИЗАЦИЯ Нобелевское движение – поистине
глобальный проект, это социальный феномен, сферой распространения которого
является вся населённая человеком Земля. Сформулированные Альфредом Нобелем
идеи научного и культурного прогресса и мира как нельзя лучше отвечали и
отвечают пониманию большинства людей о вечных ценностях нашего бытия. Слова,
при помощи которых исполнительный директор Нобелевского фонда М. Сульман,
сформулировал свою оценку взаимоотношений между нобелевскими комитетами, с
одной стороны, и самодержавным и тоталитарным режимами в России и Советском
Союзе, с другой, на протяжении прошедшего века, говорят сами за себя.
Интеллектуальная база нобелевских премий была создана лично А. Нобелем на
основе его философских взглядов. Гуманистические ценности, служащие
критериями для присуждения премий, по мнению М. Сульмана, воспринимались в
России и Советском Союзе резко негативно, коммунистический режим, несмотря на
свои международные корни, стал с отвращением относиться к
интернационалистским космополитическим устремлениям нобелевских премий. ЛЕВ ТОЛСТОЙ И НОБЕЛЕВСКИЙ КОМИТЕТ История обсуждения кандидатуры Льва Николаевича Толстого в Нобелевском
комитете подробно рассмотрена в книге А.М. Блоха [1]. По мнению Чель Эспмарка
[2], сформировавшаяся в Комитете система рассмотрения и избрания
определялась, прежде всего, достаточно консервативными взглядами его
руководителя Карла Давида Вирсе- на – постоянного секретаря Шведской Академии
и председателя Нобелевского комитета. В декабре 1901 года стало известно имя первого лауреата Нобелевской
премии в области литературы – французского поэта Рене Франсуа Сюлли-Прюдома.
Через месяц после награждения, в январе 1902 года, группа шведских писателей
и художников выразила свой протест против этого награждения. Для них Лев
Толстой был глубокочтимым патриархом современной литературы, единственным
достойным награды (в 1902 году Льву Толстому исполнилось 74 года).
Кандидатура русского писателя фиксировалась в списках Нобелевского комитета в
течение пяти лет – с 1902 по 1906 годы. Отметим, что среди номинаторов
Толстого не было его соотечественников (за исключением финнов, которые в то
время были подданными российской короны). По мнению датского литературного
критика Георга Брандеса: «Льву Николаевичу Толстому принадлежит первое место
среди современных (для того времени) писателей. Никто не внушает такого
чувства почитания, как он! Первая Нобелевская премия была присуждена благородному
и тонкому, но второразрядному поэту, и это ошибочное решение». Многочисленные
обращения и требования восстановления поруганной справедливости заставили и
самого Толстого взяться за перо: «Дорогие и уважаемые собратья! я был очень
доволен, что Нобелевская премия не была мне присуждена. Во-первых, это
избавило меня от большого затруднения – распорядиться этими деньгами,
которые, как и всякие деньги, по моему убеждению, могут приносить только зло;
а во-вторых, это мне доставило честь и большое удовольствие получить
выражение сочувствия со стороны стольких лиц, хотя и незнакомых мне, но всё
же глубоко мною уважаемых. Примите, дорогие собратья, выражение моей
искренней благодарности и лучших чувств. Лев Толстой» [1]. ИДЕАЛИЗМ КАК ПЕРВООСНОВА ГЛОБАЛИЗМА Первое десятилетие функционирования Нобелевского комитета действовала
следующая норма выбора: «Нобелевской премии заслуживает тот, кто
руководствуется в своем творчестве критериями высокого и здорового
идеализма». Наиболее четко этот подход, на примере разбора творчества
Толстого, был сформулирован в заключительном решении Нобелевского комитета в
1905 году, когда писателя выдвинул 21 номинатор из Франции, Норвегии и
Финляндии: «При всем восхищении многими произведениями Толстого следует
задать вопрос: насколько здоров идеализм писателя? Так, в его особенно
великолепном произведении “Война и мир” слепой случай играет столь
значительную роль в известных исторических событиях. В “Крейцеровой сонате”
осуждается близость между супругами. Во многих его произведениях отвергается
не только церковь, но и государство, оспаривается право народа и индивидуума
на самозащиту, даже право на частную собственность, которой сам он столь
непоследовательно пользуется». Комитет не ставил под сомнение то высокое место, которое занимает Лев
Толстой в мировой литературе как писатель высочайшего ранга благодаря таким
бессмертным творениям, как романы “Война и мир”, “Анна Каренина”. Но когда
авторы заключения переходят к его последним произведениям, то здесь их пафос
беспощаден: роман “Воскресенье” у них рождает чувство нравственного
негодования, драма “Власть тьмы” ужасает зловещими натуралистическими
картинами, повесть “Крейцерова соната” неприемлема проповедью негативного
аскетизма. Для них недопустима толстовская критика государства и церкви,
толкование Нового Завета в полурационально-полумистическом духе. Истинные заслуги перед человечеством того или иного писателя, учёного
или политика Нобелевская премия отражает лишь отчасти. Девять из десяти
Нобелевских лауреатов в области литературы были рядовыми ремесленниками от
литературы и не оставили в ней хоть сколько-нибудь заметного следа. И лишь
только один из этих десяти был по-настоящему гениальным. Может быть, именно
это не позволило нашему русскому писателю Л.Н. Толстому быть удостоенным
Нобелевской премии. Возможно, что Нобелевскую премию в области литературы
присуждали за какие-то другие заслуги? Может быть, таким способом Нобелевский
комитет пытался и пытается повлиять на литературные и политические
пристрастия общества.[1] В период с 1902 по 1906 гг. Нобелевскую премию получили семь человек,
причем предпочтение отдавалось именно поэтам [3]. В 1902 году лауреатом стал
историк, юрист и филолог Теодор Моммзен, в Лев Толстой относится к людям, которые полностью реализовали себя и
которым знакомы высшие переживания. Которые живут не только в обыденном мире,
но и в более высокой реальности, в реальности Бытия, в символическом мире
поэзии, эстетики, трансценденции, в мире религии в ее мистическом, очень
личном, не канонизированном значении, в реальности высших переживаний [5].
Суть мотивного анализа, который может быть применен к роману «Война и мир», в
том, чтобы найти в тексте мифологемы, ключевые понятия и символы,
складывающиеся в мотивы, и таким образом обрести нить Ариадны, которую ___________________________ * Преступность профессионализируется – ничего личного, просто это – наш
бизнес. Нарушение законов, которые ранее по умолчанию считались морально
ущербными, в новоевропейском обществе вовсе не обязательно квалифицируются
таковыми (уход от налогов, экологические нарушения и пр.), а явно морально
нечистоплотные действия (кумовство, белая коррупция) находятся вообще вне
поля правового регулирования. Балакшин Виталий Семёнович Инженер
кафедры физики, Сибирский государственный технологический университет,
Красноярск. Область
научных интересов: философские воззрения великих русских учёных, писателей и
поэтов. Иванов Владимир Иванович Кандидат
философских наук, доцент, Сибирский федеральный университет, Красноярск. Область
научных интересов: социальная философия, глобалистика, философия религии. Красиков Владимир Иванович Доктор
философских наук, профессор, Кемеровский государственный университет. Область
научных интересов: экзистенциальная антропология, социальная философия,
глобалистика, философия религии. Комова Надежда Викторовна Кандидат
философских наук, доцент кафедры философии Красноярского государственного
медицинского университета. Область
научных интересов: экология, глобалистика. Комов Александр Николаевич Сибирский
федеральный университет. Область
научных интересов: экология, образование, глобалистика. Москвич Юрий Николаевич Кандидат
физико-математических наук, профессор, директор центра стратегического
прогнозирования и программ развития Красноярского государственного
педагогического университета им. В.П. Астафьева. Область
научных интересов: социальная философия, философия и социология образования,
сценарии развития мира и России. Роговой Юрий Петрович Кандидат
философских наук, доцент, Санкт-Петербургский университет информационных
технологий, механики и оптики. Область
научных интересов: логика, социальная философия, глобалистика. Сафонова Евгения Анатольевна Кандидат
философских наук, доцент, Сибирский государственный индустриальный
университет, Новокузнецк. Область научных интересов: социология, политология, экология,
глобалистика. |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|