На главную страницу

Научные тексты

Книги

Воспоминания

Публицистика

Каратэ-До

Рисунки

Контакты

 

 

 

Д.И. Дубровский

Сознание, мозг, искусственный интеллект

 

 

Раздел 3. Искусственный интеллект

 

http://dubrovsky29.narod2.ru/nauchnie_teksti/knigi/soznanie_mozg_iskusstvennii_intellekt/image.jpg?rand=47419624129224

 

СОДЕРЖАНИЕ

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

СОЗНАНИЕ

1.Гносеология субъективной реальности (к постановке проблемы)

2.Новое открытие сознания? (По поводу книги Джона Серла «Открывая сознание заново»)

3.В «Театре» Дэниэла Деннета (об одной популярной концепции сознания)

4.Восприятие как феномен субъективной реальности

5.Сознание и «предсмертный опыт»

 

 

 

 

СОЗНАНИЕ, МОЗГ, ИСКУССТВЕННЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ

 

Разработка проблемы искусственного интеллекта (ИИ) необходимо связана с результатами исследования естественного интеллекта (ЕИ), который не ограничивается когнитивными функциями, представляет сознательную деятельность в целом. Здесь мы имеем дело с тем, что обычно именуют проблемой сознания. Она – многопланова, ее анализ, помимо уточнения терминологии, предполагает теоретически корректное вычленение основных планов и последующее их соотнесение друг с другом. Не вдаваясь в эту задачу, мы выделим лишь один из основных планов этой проблемы – классический вопрос об отношении сознания к головному мозгу. Исследование этого вопроса способно расширить и углубить наше понимание особенностей информационных процессов, протекающих в головном мозге, и тем самым стимулировать новые подходы в разработке ИИ.

Сознание обладает специфическим и неотъемлемым качеством субъективной реальности (СР). Мои мысли, мои ощущения зеленого, красного, запаха розы, не говоря уже о переживаниях боли или радости – всё это не менее реально и значимо для меня, чем стол, за которым я сейчас сижу. Но и сама реальность стола удостоверяется для меня моими психическими, осознаваемыми отображениями данного объекта. СР – это динамический континуум сознаваемых состояний человека, временно прерываемый глубоким сном или случаями потери сознания и навсегда пресекаемый смертью. Этот континуум в значительной степени центрирован нашим «Я», которое отдает себе отчет о конкретных явлениях СР и способно управлять некоторыми из них. Качество СР выступает в различных формах (ощущение, образ, эмоция, мысль, чувство уверенности, волевое усилие и т.п.), оно способно выражать самое разнообразное содержание, но суть его – в субъективном переживании, в его как бы непосредственной данности индивиду (в аналитической философии это качество выражается разными терминами: «субъективный опыт», «ментальное», «квалиа» и др.).

Именно качество СР создает главные трудности для объяснения связи сознания с мозговыми процессами (и более широко – при попытках интегрировать феномены сознания в научную картину мира). В западной аналитической философии (там эти вопросы занимают центральное место и им посвящена колоссальная по объему литература) преобладает редукционистский тип объяснения в двух его основных вариантах: физикалистском (когда явления СР редуцируются к физическим процессам) и функционалистском (когда они редуцируются к функциональным отношениям). Сравнительно немногочисленные противники редукционизма (Т. Нагель, Дж. Серл, Д. Чалмерс и др.), высказывая убедительные критические соображения, не предлагают, однако, концептуального решения проблемы «сознание и мозг» (см.: 6, 7).

Такое решение должно представлять собой теоретически корректный ответ, по крайней мере, на два следующих вопроса:

I.                             Как связаны явления СР с мозговыми процессами, если первым нельзя приписывать пространственные и другие физические свойства, а вторые ими по необходимости обладают?;

II.                           II. Каким образом явления СР, которым нельзя приписывать физические свойства (массу, энергию), способны служить причиной телесных изменений, управлять ими? С ними связан ряд других существенных вопросов (Ш), которые имеют тесное отношение к проблематике ИИ (о них речь пойдет ниже).

Для ответа на указанные два основных вопроса мною предлагается информационный подход (см. подробнее:2, 4, 5). Его исходные посылки следующие:

(1)                                                                                                                                                                                     Информация необходимо воплощена в своем физическом (материальном) носителе, она существует лишь в определенной кодовой форме;

(2)                                                                                                                                                                                     Информация инвариантна по отношению к физическим свойствам своего носителя, т.е. одна и та же информация может кодироваться по-разному (сокращенно это именуется далее «принципом инвариантности» - ПИ);

(3)                                                                                                                                                                                     Явления СР допустимо интерпретировать в качестве информации (например, мое восприятие дерева в данный момент, как явление моей СР, есть информация о соответствующем внешнем объекте).

Если эти посылки (после критического анализа моими оппонентами) всё же принимаются, то из них могут быть выведены искомые объяснения.

I. Явление СР связано с определенным мозговым процессом как информация со своим носителем. Им является соответствующая мозговая нейродинамическая система. Явлениям СР действительно нельзя приписывать длины, ширины и т.п. Говорить о пространственной локализации явления СР можно лишь в том смысле, что оно воплощено в определенном нейродинамическом коде и вне его не существует, а последний имеет сложную структуру и определенное расположение в головном мозге.

I-a. Связь явления СР со своим нейродинамическим носителем является функциональной, она представляет сложившуюся кодовую зависимость. Рассмотрим сравнительно простой случай. Переживаемый мной в данном интервале образ дерева (обозначим это явление СР через О ) имеет своим носителем определенную нейродинамическую систему (обозначим ее Х). Связь между О и Х носит именно функциональный характер – это явления одновременные и однопричинные: Х есть кодовая представленность О или, короче, – код О. Основательное исследование подобных связей предполагает расшифровку кода. Задача расшифровки мозговых кодов психических явлений уже поставлена на повестку дня (вслед за расшифровкой генетического кода и генома человека).

I-б. Но что означает расшифровка кода, если информация всегда существует только в кодовой форме и от нее невозможно избавиться? Она может означать лишь одно: перевод неизвестного кода в известный. Для каждой самоорганизующейся системы существует два типа кодов. Назовем их «естественными» и «чуждыми». Первые непосредственно «понятны» той системе, которой они адресованы, «прозрачны» для нее, не требуют операции декодирования (частотно-импульсный код на выходе сетчатки сразу «понятен» соответствующим мозговым структурам, слово «дерево» сразу понятно человеку хорошо знающему русский язык, ему не нужно специально анализировать физические и структурные свойства этого кодового объекта и т.п.). Декодирование требуется, когда система имеет дело с «чуждым» кодом, но оно означает лишь преобразование его в «естественный» код. После того как найден и закреплен способ такого преобразования «чуждый» код становится для самоорганизующейся системы «естественным», что знаменует акт ее развития.

I-в. Важно учитывать, что и «естественные» и «чуждые» коды могут быть для самоорганизующейся системы как внешними (например, сообщаемые человеку непонятные слова), так и внутренними (скажем, мозговые коды типа Х), что обусловливает специфику задач, связанных с их декодированием и перекодированием. Можно выделить два вида задач расшифровки кода: 1) «прямую», когда дан кодовый объект и требуется выяснить информацию, которая в нем содержится (здесь мы имеем дело с «чуждым» кодом), и 2) «обратную», когда нам дана определенная информация и требуется установить ее носитель и его кодовую организацию; здесь перед нами «естественный» код и такая задача является, как правило, более трудной (см. подробнее: 4, гл. 5, с. 233 – 250).

I-г. Мозговые коды типа Х являются внутренними «естественными» кодами. Воплощенная в них информация дана индивиду непосредственно в форме явлений его СР (чувственных образов, мыслей и т.п.). Причем, не только устройство такого кода, но даже наличие его в нашем мозгу нами совершенно не ощущается, не отображается. В явлениях СР нам дана информация как бы в «чистом» виде и способность оперировать ею. Таков кардинальный факт нашей психической организации, сложившейся в процессе биологической эволюции и антропогенеза, ибо живой системе для эффективного функционирования нужна информация как результат адекватного отображения внешних объектов, ситуаций, собственных действий и т.д. и в большинстве случаев не нужно отображение носителя информации (в силу принципа инвариантности – (2)). У человека же на нынешнем этапе развития общества такая потребность возникает. Расшифровка мозговых кодов явлений СР– реальная научная задача. Ее решение способно вызвать судьбоносные для земной цивилизации последствия как позитивного, так и негативного характера (что особенно важно иметь в виду). Если мозговые коды явлений СР будут хотя бы частично расшифрованы, то это затронет фундаментальный принцип социальной самоорганизации – относительную «закрытость» внутреннего, субъективного мира личности. Будет нарушено ее неотъемлемое право: «открывать» другому свои мысли, намерения, чувства и т. п. по своей воле. Кто, как, зачем станет «открывать» другого? Каковы могут быть социальные и иные последствия этого? Подобные вопросы требуют тщательного рассмотрения как в теоретическом, так и в практическом плане (попытка их осмысления предпринималась мной еще более тридцати лет тому назад - см.: 3).

II. Явления СР способны служить причиной телесных изменений, управлять ими в качестве информационной причины. Психическая причинность есть вид информационной причинности.

II-a. Отличие информационной причины от физической причины определяется принципом инвариантности (причинный эффект вызывается тут именно информацией, на основе сложившейся кодовой зависимости, а не самими по себе физическими свойствами носителя этой информации, которые, в принципе, могут быть разными). Всякое психическое причинение осуществляется в сознательно-бессознательном контуре информационных процессов, который представляет собой исключительно сложный объект для анализа. Трудности усугубляются еще и тем, что даже в случае ясно сознаваемого действия, необходимо учитывать в нем не только рефлексивное и актуальное, но также уровни арефлексивного и диспозиционального. К тому же возникает проблема речевого оформления явлений СР, языкового кода.

Однако в первом приближении правомерно все же выделить такую разновидность психической причинности как произвольное действие. Здесь можно сравнительно четко обозначить комплекс явлений СР, выражающих мое намерение совершить определенное действие и управляющих его реализацией. Возьмем простой пример. Я хочу включить свет настольной лампы и делаю это, нажимая кнопку. В данном случае мое желание, побуждение формирует программу действий и запускает цепь кодовых преобразований, хорошо отработанных в филогенезе и онтогенезе (имеется в виду последовательное и параллельное включение кодовых программ движения руки и сопутствующих ему других телесных изменений, а также кодовых программ энергетического обеспечения всего комплекса этих изменений, приводящих к достижению цели). Разумеется, произвольное действие требует более полного описания, мы ограничились лишь общими принципиальными моментами в его объяснении.

II-б. Явления СР могут служить причиной не только телесных изменений, но и причиной изменения других явлений СР, когда, например, одна мысль влияет на другую, влечет другую и т.п. Это повсеместный факт нашего опыта. Однако задача дискретизации континуума СР и вычленения отдельного явления СР вызывает серьезные теоретические трудности. Тем не менее в ряде простых случаев такая операция может быть корректно проведена. Тогда, если одна мысль (А) вызывает другую мысль (Б), то это равносильно преобразованию нейродинамического кода первой в нейродинамический код второй. Здесь также имеет место психическая причинность. Ведь внутренний «механизм» следования Б из А принципиально не отличается от тех процессов, когда явление СР вызывает определенное телесное изменение. Различны лишь контуры кодовых преобразований, те подсистемы головного мозга в которых они совершаются.

II-в. Когда мы говорим об отдельном явлении СР, то важно учитывать, что оно всегда принадлежит данному уникальному «Я» и несет на себе его печать, оно есть момент целостной СР, существующей только в конкретной личностной форме. Эта целостность, определяемая нашим «Я», представлена тем, что может быть названо эго-системой головного мозга. Будучи структурно и функционально подсистемой головного мозга, эта эго-система образует высший уровень мозговой самоорганизации и управления; именно на этом уровне функционируют кодовые структуры типа Х. Она охватывает не только сферу сознательных, но и сферу бессознательных психических процессов, регулирует их взаимодействие. Только в контурах эго-системы информационные процессы приобретают качество СР, что связано со специфическими кодовыми преобразованиями. Эти кодовые преобразования отображают, в частности, и уникальные особенности эго-системы (и, значит, личностные особенности индивида), в том числе и такой личностный параметр как волеизъявление. И тут возникает традиционный вопрос о свободе воли, который всегда стоял в центре дискуссий по проблеме сознания и мозга.

II-г. Совместим ли феномен свободы воли с детерминированностью мозговых процесов? На этот вопрос можно дать положительный ответ. Здесь нет нужды вдаваться в подробный анализ феномена свободы воли. Для наших целей достаточно признать, что по крайней мере в некоторых случаях человек может сам совершать выбор действий, управлять движением своей мысли, переключать внимание, оперировать по своей воле теми или иными явлениями собственной СР ( представлениями, интенциональными векторами), хотя в составе СР есть такие классы явлений, которые либо вообще неподвластны произвольному оперированию, либо поддаются ему с большим трудом. Но признание пусть частичной способности «Я» оперировать явлениями собственной СР (т.е. информацией в «чистом» виде), например способности переводить А в Б, равносильно признанию того, что я могу по своей воле оперировать их нейродинамическими кодами. Следовательно, как бы это странно ни звучало на первый взгляд, я могу по своей воле оперировать некоторым классом своих мозговых нейродинамических систем, т.е. управлять ими (хотя и совершенно не чувствуя этого; не ведаю, что творю!). Более того, это означает, что я могу оперировать не только некоторым наличным множеством собственных мозговых нейродинамических систем, активировать и дезактивировать их определенную последовательность, но и формировать направленность кодовых преобразований (в тех или иных пределах) и, наконец, создавать новые кодовые паттерны типа Х. Нельзя же отрицать, что человек своим творческим усилием продуцирует оригинальные мысли, уникальные художественные образы. Эти новообразования в сфере его СР имеют свое необходимое кодовое воплощение в его мозговой нейродинамике.

II-д. Поскольку способность создавать новообразования в сфере СР равнозначна способности порождать новообразования на определенном уровне мозговой нейродинамики (кодовой организации типа Х), то это дает основание говорить о постоянной возможности расширения диапазона возможностей саморегуляции, самосовершенствования, творчества. И это относится, конечно, не только к управлению своими психическими процессами, но и к управлению телесными процессами, к психосоматическим контурам саморегуляции. Когда человек, как иногда говорят, силой воли подавляет боль (или когда йог вызывает у себя замедление сердечного ритма), то это означает, что он формирует у себя такие паттерны мозговой нейродинамики, такую цепь кодовых преобразований, которые «пробивают» новый эффекторный путь и «захватывают» вегетативные и другие нижележащие уровни регуляции, обычно закрытые для произвольного управления.

II-е. Но способность управлять собственной мозговой нейродинамикой может быть истолкована только в том смысле, что нейродинамические системы типа Х, взятые в их актуальной и диспозициональной взаимосвязи, являются самоорганизующимися, образуют в мозгу человеческого индивида личностный уровень мозговой самоорганизации (эго-систему). Следовательно, акт свободы воли (как в плане производимого выбора, так и в плане генерации внутреннего усилия для достижения цели) есть акт самодетерминации. Тем самым устраняется тезис о несовместимости понятий свободы воли и детерминизма, но последнее должно браться в смысле не только внешней, но и внутренней детерминации (задаваемой программами самоорганизующейся системы).

III. Изложенное выше дает ряд существенных оснований для сопоставления мозга и компьютера, прежде всего в плане осмысления различия информационных процессов, осуществляемых каждым из них, понимания той весьма большой дистанции, которая существует между ними. У компьютера нет субъективной реальности. Информационный процесс, лишенный качества СР, отличается по своей организации, по своим структурным, оперативным и целевым характеристикам от того информационного процесса, который специфичен для эго-системы головного мозга. Разумеется, многие информационные процессы и в головном мозгу и тем более в других подсистемах нашего организма идут «в темноте» (как выражаются некоторые западные философы), не дают о себе знать в виде субъективных проявлений. С чисто функциональной точки зрения добавка в виде явления СР кажется излишней. Но это именно кажимость. На самом деле возникновение в ходе эволюции СР ознаменовало новый этап и новый тип самоорганизации. Здесь возникает ряд вопросов, которые должны стать предметом тщательного анализа.

III-a. Пока нам известны два вида СР – животный и человеческий. Весьма вероятно, что в других звездных мирах есть существа, обладающие СР совершенно иного типа (предмет для фантазирования, но и для теоретических размышлений). Хотя некоторые выдающиеся ученые и философы (Дж. Экклз, К. Поппер и др.) отрицали возможность создания таких систем ИИ, которые способны обладать СР, подобная возможность теоретически обоснована (тем более в отношении различных симбиозов ИИ с ЕИ). Это вытекает из принципов функционализма (которые, по моему убеждению, сохраняют рациональный смысл, могут служить не только редукционистским целям, но и нередукционистским объяснениям СР, что я пытался продемонстрировать выше).

Функциональное описание и объяснение логически независимо от физического описания и объяснения, что, как известно, убедительно было показано Тьюрингом, Патнэмом и др. Это обязывает принять тезис об изофункционализме систем, развитый А. Тьюрингом (один и тот же набор функций может быть воспроизведен системами, различными по своим субстратным, физическим свойствам). Для обоснования тезисов об изофункционализме систем и о возможности обретения искусственным интеллектом качества СР важное теоретическое значение имеет принцип инвариантности информации по отношению к физическим свойствам ее носителя (ПИ). Из него следует возможность возникновения различных вариантов кодовой самоорганизации. Тот вариант, который возник в ходе эволюции был не единственно возможным. Разумеется, ПИ не означает безразличия физических свойств носителя информации, но лишь то, что одна и та же информация может иметь носители с разными физическими свойствами. В ходе эволюции отбирались коды наиболее экономичные в энергетическом отношении, наиболее компактные по своей организации и т.п. (так сформировались фундаментальные коды земных самоорганизующихся систем – код ДНК, частотно-импульсный код в нервной системе, язык). Да, теоретически, были возможны иные варианты, но в доступном нам мире существует лишь тот вариант самоорганизующейся системы, наделенной СР, который был изобретен, создан биологической эволюцией. И он так или иначе указывает пути сближения ИИ с ЕИ.

III-б. Вопрос о возникновении СР – это прежде всего вопрос о способе представленности информации для сложной самоорганизующейся системы и способе использования ее для управления своим целостным функционированием (поведением). Этот новый способ представленности информации и оперирования ею в целях управления возник в связи с чрезвычайным усложнением живой системы (включающей множество самоорганизующихся подсистем) и потребностью нахождения оптимальных средств поддержания ее целостности, централизации самоотображения и управления (как условия, от которого зависит адекватное поведение и, в конечном итоге, выживание). В силу множества уровней и структур самоорганизации в развитом организме (клетки, органы, системы дыхания, кровообращения и др.) эволюция постоянно решала проблему соотношения иерархических, кооперативных и конкурентных контуров управления в структуре целостного организма, соотношения централизации и относительной автономности в функционировании его подсистем.

Возникновение психики, способности отображения и управления в форме СР явилось ответом на эти проблемы. Представленность информационных процессов в форме явлений СР – чрезвычайно удобный, экономичный, высоко оперативный способ получения, переработки и использования информации в целях эффективного управления многосложным организмом, централизации его действий, которая (централизация) интегрирует нижележащие уровни управления (в клетках, органах и т.п.), сохраняя их определенную автономию. Представленность информации в форме СР позволила резко расширить не только «содержательный» («когнитивный») диапазон информации, но в еще большей степени ее ценностные измерения – посредством различных эмоциональных состояний, таких мощных субъективных регуляторов и стимуляторов поведения как боль, оргазм, чувство голода. У высших животных СР достигает значительной степени индивидуализации и разнообразия психических модальностей.

III-в. В процессе антропогенеза произошло качественное развитие психического отображения и управления – возникло сознание, отличительная черта которого в том, что СР сама становится объектом отображения и управления в форме СР. Другими словами, создается возможность по существу неограниченного производства информации об информации и способность наряду с информационным управлением телесными изменениями так же и управления информационными процессами на уровне СР. Для этого формируется специальная кодовая система – язык. Развивается способность абстрагирования, возникает высокая степень свободы оперирования информацией в «чистом» виде – типа мысленных действий, предваряющих реальные действия, мысленного моделирования вероятных ситуаций, прогнозирования, проектирования, фантазирования, творческих решений, самополагания и волеизъявления. Все эти функции ЕИ заведомо отсутствуют у компьютера.

В отличие от высших животных (у которых тоже можно обнаружить нечто сходное с нашим Я, своего рода Самость, выражающую психические особенности данного индивида, его целостную форму СР, способность совершать выбор в сложных ситуациях) у человека СР обретает новую динамическую структуру. Элементарный феноменологический анализ показывает, что наша СР имеет своей базовой динамической структурой единство противоположных модальностей Я и не-Я. Это означает, что Я всегда полагает себя через свое не-Я, в форме которого способно выступать любое «содержание» (информация) – внешняя предметность, явления собственного тела, социальные общности с которыми Я себя идентифицирует или которым оно себя противопоставляет, наконец, само Я и его отдельные атрибуты. В двуедином динамическом контуре «Я – не-Я» постоянно совершается как бы двойное отображение, двумерный информационный процесс (в котором одновременно отображается и некоторый объект и само его отображение); в нем происходят все текущие ценностно-смысловые преобразования, формируются и реализуются деятельно-волевые проекции (подробно эти вопросы анализируются в: 5. См. раздел «Структура субъективной реальности»). Это прежде всего и знаменует качественное отличие сознания от психики высших животных. Платой за такой новый уровень организации информационных процессов у человека является новые формы психической патологии, раздвоение личности. Животные не болеют шизофренией.

III-г. Феноменологические характеристики ЕИ (см. 8), посредством которых обычно указывают на качественное отличие ЕИ от ИИ, выражают существенные структурно-функциональные особенности информационных процессов в головном мозге. Как свидетельствуют данные нейроморфологии и нейрофизиологии, в головном мозге переработка информации совершается одновременно, параллельно во многих различных по своим функциям структурах, результаты которой анализируются и выборочно интегрируются в зависимости от актуализованной цели, от хода решения задачи. Переработка информации в головном мозгу, выражающая текущую мыслительную деятельность, совершается отнюдь не по жесткой двоичной логической схеме. Скорее эта логика представляет собой многозначную логику, в которой число значений истинности есть величина переменная; при этом число значений истинности меняется в зависимости от характера решаемой задачи и, возможно, от разных этапов ее решения. В этой многомерной динамической структуре двоичная логическая схема лишь один из существенных моментов процесса переработки информации. Головному мозгу присущи развитые функции вероятностного прогнозирования, весьма оригинальные, эффективные способы сжатия информации и выборки нужных элементов из памяти, эвристического синтеза и другие операции, которые вряд ли допустимо приписывать современным компьютерам.

III-д. Сказанное, конечно, не умаляет роли и возможностей ИИ. Выдающиеся достижения компьютерных наук и информационных технологий положили начало новому этапу цивилизации – информационному обществу. Проблемы дальнейшего развития ИИ будут в существенной мере определять судьбы человечества. Но это обязывает нас к тщательному анализу и реалистическим оценкам широковещательных проектов. Среди ряда cпециалистов в области ИИ бытует убеждение, что быстро нарастающая вычислительная мощь компьютеров скоро приведет к появлению у них сознания. Так, наш бывший соотечественник профессор А. Болонкин, живущий ныне в США, рассуждает следующим образом: уже создан компьютер в 8 терафлоп, лет через 20 будет построен «суперкомпьютер, мощность которого превзойдет мощность мозгов всего человечества». Следовательно, такой компьютер не может не обладать качеством, присущим отдельному человеческому мозгу (см. 1 ).

К сожалению, однако, это вовсе не тот случай, когда огромное количественное накопление приводит к новому качеству. Здесь как раз ясно выступает узость, ограниченность «вычислительной» трактовки сознания и мышления, которая подвергалась основательной критике. Примером такой критики могут служить контраргументы выдающегося математика Р. Пенроуза. Он убедительно показывает, что даже собственно «математическое понимание» не может быть сведено к вычислительным операциям, подчеркивает ««невычислимый характер математического восприятия» (см. 13, с. 117). Но это относится не только к математическому, но ко всякому пониманию. Оно составляет важнейшую особенность всякой познавательной деятельности, неотъемлемое свойство сознания. Понимание «является весьма общей чертой, присущей всем человеческим существам, и эта способность принципиально не является вычислительной по своей природе, вне всякой зависимости от математики» (там же, с. 118).

«Вычислительная» трактовка сознания и мышления представляет собой один из вариантов редукции сознания к «когнитивным операциям». При этом качество СР оказывается чем-то эфемерным, нереальным. Это позиция так называемого «Сильного ИИ». Весьма популярный ее представитель, американский философ Д. Деннет, иронизируя по поводу «тайного огня сознания», прямо заявляет, что главным признаком сознания является «функционирование когнитивно-информационных процессов» (см.: 15, с. 216 – 218). В таком случае сознание можно приписывать всем системам, способным совершать «разумные операции» и прежде всего, конечно, компьютеру. Подобная позиция крайне уязвима, она отвергается большинством философов, обсуждавших проблемы ИИ.

Существенное сближение ИИ с ЕИ предполагает более глубокое исследование ЕИ. На прошедшей недавно конференции по философии ИИ многие докладчики справедливо подчеркивали, что наиболее узким местом компьютерного моделирования является недостаточная исследованность ЕИ. Наиболее основательно и многопланово это было выражено в докладе А.П. Огурцова «Достижения и трудности моделирования интеллектуальных актов». В нем убедительно показано, что «перспективы компьютерного моделирования и нейрокомпьютеринга – это перспективы философии и психологии сознания. Именно ими будет создан новый язык анализа сознания, в том числе интеллекта, который найдет свою амплификацию в компьютерных моделях» (12, с. 59). С этим нельзя не согласиться. А.П. Огурцов справедливо утверждает: «Все компьютерные модели далеки от биологической основы работы интеллекта» (там же, с. 57).

Это принципиальное обстоятельство осознают и специалисты в области компьютерных наук, те, кто непосредственно занимаются моделированием интеллектуальных функций. Так, В. Г. Редько, говоря о том, что развитие теории «нейронных сетей» связано с внедрением в «нейроинформатику» высокоэффективных математических методов, вместе с тем отмечает: «Однако, несмотря на чрезвычайную активность исследований по нейронным сетям и нейрокомпьютерам, многое в этих исследованиях настораживает. Зачастую изучаемые алгоритмы выглядят как бы «вырванным куском» из общего осмысления работы нервной системы. Исследуются те алгоритмы, для которых удается построить хорошие модели, а не наиболее важные для понимания свойств мышления, работы мозга и для создания систем искусственного интеллекта» (14, с.94). «Все это указывает на необходимость максимально полного понимания работы биологических систем обработки информации и свойств организмов, обеспечиваемых этими системами» (там же, с. 94 – 95).

В этой связи принципиальное значение имеют современные нейрофизиологические исследования психической деятельности, в особенности использующие методы позитронно-эмиссионной томографии, функционально-магнитного резонанса, многоканальной записи электрических и магнитных полей мозга. В последнее время достигнуты существенные результаты в изучении тех мозговых информационных процессов, которые лежат в основе субъективных переживаний, обусловливают возникновение ряда явлений СР, в том числе относящихся к процессу мышления. Здесь прежде всего должны быть отмечены исследования А. М. Иваницкого и ряда других авторов, получивших близкие результаты (Дж. Эделмен, В.Я. Сергин и др.).

В работах А. М. Иваницкого (см.: 10, 11 и др.), проводимых на протяжении вот уже более тридцати лет, убедительно показано, что качество субъективного переживания связано с определенной организации мозговых процессов, возникает при сопоставлении в зонах коры мозга вновь поступившей информации с той, которая извлечена из памяти. «Такое сопоставление возникает в результате кольцевого движения возбуждения с его возвратом к местам первоначальной проекции после дополнительной обработки в других структурах мозга» (11, с. 717). Автором четко обозначены временные параметры перехода физиологического процесса на тот уровень его организации, который связан с возникновением ощущения. Это цикл, длящийся примерно 150 мс, названный автором «кругом ощущений», в котором осуществляется сравнение сенсорного сигнала со сведениями, извлеченными из памяти, включая данные о значимости сигнала. Ощущение, как простейшее субъективное переживание, есть результат «информационного синтеза», совершающегося в рамках указанного цикла (см. там же, с. 717 – 718).

А. М. Иваницким показано, что принцип возврата возбуждения и информационного синтеза оправдывает себя не только в случае ощущений, но и при анализе весьма сложных субъективных состояний, связанных с процессами мышления. Найденный эволюцией и используемый в ходе развития психики животных, он сохраняет свое значение для понимания тех мозговых процессов, которые лежат в основе высших форм психической деятельности, человеческого сознания (см. там же, с. 719 – 721).

Важно подчеркнуть, что проводимые в этом плане исследования преследуют стратегическую цель: выяснение существенных и необходимых свойств того типа самоорганизации, который создает представленность для системы информации в форме СР и способность оперировать ею (в «чистом» виде), что имеет первостепенное значение для создания новых направлений разработки ИИ.

В заключение хотелось бы еще раз подчеркнуть следующее. Психика и сознание – уникальный эффект биологической самоорганизации, найденный в процессе эволюции. Современные искусственные информационные системы далеки от самоорганизации такого типа, более того, сами по себе они не могут быть названы самоорганизующимися системами в точном смысле этого слова, ибо на входе и на выходе у них стоит человек, задающий программу и использующий результат их деятельности.

Как уже отмечалось, теоретически мыслимо искусственное создание самоорганизующихся систем такого типа, которые обретут, наконец, главное отличительное свойство ЕИ – субъективную реальность (пусть хотя бы в ее элементарных формах). Но пока развитие компьютерной техники идет не в этом направлении. Возможно, к решению задачи такого рода нас в чем-то приблизят квантовые компьютеры. Но в любом случае ее решение должно быть связано с воспроизведением некоторых структурно-функциональных аналогов биологической самоорганизации. Иное трудно себе представить. Хотя, конечно, в общем плане, отметим это еще раз, нельзя исключать две возможности: 1) что где-то во Вселенной существует некий тип самоорганизации, качественно отличный от нашего, земного, но тоже обладающий СР (которая, впрочем, может быть столь же отличной от нашей, человеческой СР); 2) что человеческий разум изобретет некую самоорганизующуюся систему, качественно отличающуюся от самоорганизации биологического типа, у которой появится своя СР, пусть и отличная в чем-то или во многом от нашей человеческой СР. Однако способы реализации этих двух возможностей не поддаются конкретным представлениям (даже на уровне литературной фантастики анализ легко выявляет всё те же стандартные структуры нашей СР, незамысловатые интерпретации, аранжировки и перекомпоновки их смысловых, ценностных, оперативных фрагментов, не более того). Эти две отмеченные возможности слишком маловероятны, чтобы служить какой-либо опорой при нынешнем проектировании дальнейших разработок проблемы ИИ.

Теоретически мыслима в общих чертах и та новая электронная цивилизация, которую с энтузиазмом обрисовывает проф. А. Болонкин (создание «электронного человека» путем переписи хранящейся в его мозгу информации в чипы и достижения таким способом его бессмертия, которое станет реальным, как обещает автор, всего через 20-25 лет). Эта цивилизация электронных трансгуманоидов якобы неизбежно придет на смену нынешней, имеющей биологическую основу. А постольку, как полагает проф. А. Болонкин, биологическая самоорганизация обречена!

Такого рода мыслимая возможность (как всякая мыслимая возможность) остается весьма проблематичной и, конечно же, она крайне далека от конкретного осуществления. Между тем наша земная цивилизация находится в сильном цейтноте (прежде всего из-за быстрого нарастания масштабов и последствий экологического кризиса). И мы должны сейчас быть озабочены в первую очередь не столько созданием «электронного человека» и его бессмертием, сколько сохранением жизни обычного человека и земной жизни в целом. Сама же стратегическая установка - я цитирую А. Болонкина – на «неизбежность гибели биологического человечества» (см.: 1) не имеет достаточного основания, является крайне опасной, я бы сказал – самоубийственной.

Ей противостоит другая стратегическая установка, опирающаяся на традиционные ценности и здравый смысл. Она не спешит расторгнуть связь человека с его биологическим телом, не спешит заменять его трансгуманоидом, подчеркивает наличие больших ресурсов самоорганизации и самосовершенствования у биологических систем и человеческого общества, поддерживает веру в творческие и благие силы разума, научного познания, в продуктивное развитие информационных технологий и робототехники на благо людей. И она, конечно, уповает на преодоление экологического кризиса и сохранение земной жизни как фундаментальной, непреходящей ценности. Такая стратегическая установка является более реалистичной и ответственной, хотя она тоже в ряде отношений проблематична, требует дальнейшей основательной, творческой разработки. В этом плане высокую актуальность приобретает проблематика духовного и телесного, сознания и мозга, вопросы касающиеся развития связей и взаимодействий ИИ с ЕИ, различных форм их симбиоза в будущем, как средства решения насущных задач человечества.

 

Литература:

1.      Болонкин А. Человек – бессмертен! – Интервью с профессором Александром Болонкиным // «Известия» от 8 сентября 1998 г.

2.      Дубровский Д.И. Психические явления и мозг. Философский анализ проблемы в связи с некоторыми актуальными задачами нейрофизиологии, психологии и кибернетики. М., «Наука», 1971.

3.      Дубровский Д. И. Проблема нейродинамического кода психических явлений (некоторые философские аспекты и социальные перспективы) // Вопросы философии, 1975, № 6.

4.      Дубровский Д.И. Информация, сознание, мозг. М., «Высшая школа», 1980.

5.      Дубровский Д.И. Проблема идеального. Субъективная реальность. Изд. 2-е. М., «Канон», 2002.

6.      Дубровский Д.И. Проблема духа и тела: возможности решения // Вопросы философии, 2002, № 10.

7.      Дубровский Д.И. Новое открытие сознания? (По поводу книги Дж. Серла «Открывая сознание заново») // Вопросы философии, 2003, № 7.

8.      Дубровский Д.И. Гносеология субъективной реальности. К постановке проблемы // Эпистемология и философия науки, 2004, № 2.

9.      Дубровский Д.И. В «Театре» Даниэла Деннета (По поводу одной популярной концепции сознания) // Философия сознания: история и современность. М., МГУ, 2003.

10.  Иваницкий А.М. Главная загадка природы: как на основе работы мозга возникают субъективные переживания // Психологический журнал, 1999, № 3.

11.  Иваницкий А.М. Естественные науки и проблема сознания // Вестник Российской Академии Наук, 2004, т. 74, № 8.

12.  Огурцов А.П. Достижения и трудности в моделировании интеллектуальных актов // Философия искусственного интеллекта. Материалы Всероссийской междисциплинарной конференции. М., 2005.

13.  Пенроуз Р. Большое, малое и человеческий разум. М., 2004.

14.  Редько В. Г. Эволюционная кибернетика. М., 2003.

15.  Dennet D. Consciousness Explaind. Boston, 1991.

                                                     (2005 г.)

 

 

НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ: ЧЕЛОВЕК И КОМПЬЮТЕР

                  (Полигнозис, 2003, № 3)

За последние пятьдесят лет человеческое общество неузнаваемо преобразилось. Незаметно мы оказались в новых условиях, создаваемых информационной цивилизацией и пока еще не успели это глубоко прочувствовать и осмыслить. Компьютерная революция, Интернет, бурное развитие информационных технологий качественно изменили объекты и способы человеческой деятельности. Вот несколько иллюстраций. К 1900 г. в индустриально развитых странах 95% трудоспособного населения занималась физическим трудом. К 1945 г. в США уже только 70%, а остальные – обработкой информации; к 1980 г. – 50%. В течение последних двадцати лет произошел особенно резкий скачок – обработкой информации в США занимается сейчас примерно 90% трудоспособного населения. Чтобы число пользователей радиоприемником (со времени его изобретения) достигло 50-ти миллионов человек понадобилось 40 лет, телевизором – 13 лет, Интернетом – 4-х лет. Поток информации в Интернете удваивается примерно каждые 100 дней, т.е. на 700% в год.

Масштабы и темпы преобразований, новые степени свободы и способы коммуникации, небывалая власть виртуальных миров бросают вызов не только нашему мироощущению, привычным системам норм и ценностей, но, без преувеличения, самой природе человека, его биологической организации. Имеются в виду прежде всего генетически заданные пространственно-временные параметры человеческой психики (хронотопоса) и связанные с ними возможности адекватного отображения собственной двигательной активности, а также объемы восприятия и переработки информации, границы управленческих возможностей нашего Я и способности поддержания его идентичности.

Мир онлайновых ролевых игр существенно изменяет привычные формы самоотображения и самопроектирования, позволяет безгранично раздвигать рамки виртуальных возможностей, стать «всемогущим», побывать в роли «Бога» – Великого Управляющего Событиями и Судьбами. В появившихся недавно Центрах виртуальной реальности вы можете получить свой «дубль», живущий в виртуальном пространстве, стать одновременно зрителем и участником фильма, «раздвоится». Через 2-3 минуты у человека в таких условиях наблюдаются нарушения двигательной моторики. Поэтому сеанс ограничен двадцатью минутами – через 25-30 минут у него возникают стойкие нарушения двигательных рефлексов.

Благодаря Интернету, электронным средствам массовых коммуникаций неуклонно нарастает «виртуализация жизни». Эта квазижизнь, особая форма бытия, в которую все глубже погружается современный человек, формирует новые потребности и гедонистические ориентации, задает свои критерии реальности, которые проецируются на подлинную реальность. Это порождает своего рода раздвоенность сознания, усиливает тенденции иррационализма и релятивизма, влечет масштабные социальные следствия. «Раздвоение между двумя реальностями, между двумя формами бытия означает не только трудности психологического плана, но и необходимость новой социализации» (4, с. 84). А вместе с ней и необходимость новых способов управления и социального регулирования.

«Виртуализация жизни» включает новые степени «удаления» от подлинной реальности. Теперь уже не только актер изображает некого персонажа, а и его цифровой двойник. Профессия актера под вопросом. Скоро оцифрованная Марлен Дитрих исполнит новые роли; с ее родственниками подписан контракт сроком на триста лет. Еще в 2000 г. вышел фильм «Финальная фантазия: духи внутри нас», в котором впервые цифровые клоны полностью заменили актеров. Разница между анимацией и игровым кино исчезла. Но дело не ограничивается кино. Началось виртуальное клонирование ныне живущих личностей, политических деятелей. Завтра на экране телевизора мы можем увидеть Жириновского, который объявляет, что принял мусульманство и избран президентом Египта.

Информационные технологии позволяют создавать все более изощренные формы виртуальной реальности, конкурирующие по своей значимости и действенности с подлинной реальностью. Экзистенциальные константы реальности, а вместе с ними и естественные механизмы мозга, ответственные за поддержание самоорганизации нашего Я, оказываются под угрозой. Эти глубинные, фундаментальные регистры психики, сформированные в процессе биологической эволюции и антропогенеза, выступающие на чувственном и интуитивном уровнях, имеют в своей основе мощную бессознательную базу переработки информации. Они ответственны за исходные различения действительного и кажущегося, того, что есть и того, чего нет, задают, так сказать, первичные критерии реальности, санкционируют решимость к действию и сами действия; их нарушение ведет живое существо к неминуемой гибели. Никогда еще в истории человечества эти фундаментальные регистры психики не подвергались столь серьезным испытаниям. Такова плата за прогресс в информационном обществе, развитие которого нагромождает все новые острейшие проблемы социального, экономического, психологического, экзистенциального характера, ставит уже не только для отдельной личности, но и перед всем человечеством задачу выживания-спасения (см. 4 и др.).

Однако, несмотря на множество негативных следствий, отмечаемых в индивидуальном и массовом сознании (это требует отдельного рассмотрения), мы еще вправе говорить о колоссальных ресурсах мозга, огромных адаптивных возможностях психики и поддерживать оптимистическую перспективу. Оставаясь реалистами, мы во что бы то ни стало, при любых обстоятельствах обязаны надежно охранять эту перспективу, крепить силу духа, веру в творческие способности разума, твердо противостоять паникующим алармистам, столь модным в среде новоявленной интеллектуальной элиты, тенденциям разнузданного релятивизма, нигилизма, иррационализма. В противном случае… будет гораздо хуже.

Тем не менее, вопрос остается открытым. Не исключено, что нам придется пережить полосу экономических, социальных и экзистенциальных катаклизмов, прежде чем мы научимся ставить под контроль стихию развития информационных технологий и их практического использования, выработаем разумную стратегию самосохранения и саморазвития. Теоретически возможны и более мрачные сценарии будущего, и крайне маловероятные варианты – вовсе непредполагаемые ныне результаты (как отрицательные, так и положительные) развития информационной цивилизации.

Компьютерная революция продолжается, набирает всё новые обороты. Ее талантливые творцы охвачены конкурентным состязанием, в их ментальности преобладают всё те же устремления прошлой, индустриальной эпохи, даже, я бы сказал, извеч-ные спортивные категории массового сознания: еще больше, еще дальше, выше, быстрее, экономичнее.

Ажиотаж частных целей и задач отодвигает, как всегда, на задний план стратегическое осмысление совокупного результата, баланса достижений и вызываемых ими проблем. Вот-вот уже компьютер будет выполнять миллиарды миллиардов операций в секунду, новые технологии памяти позволяют наращивать гигантские объемы информации, плотность транзисторов в микросхеме удваивается каждые полтора года – этот «закон Мура», как полагают, будет действовать еще минимум 10 лет. Двоичная электронная логическая схема, однако, недостаточна; на повестке дня квантовые компьютеры, способные обеспечить качественно новый уровень накопления, оценки и переработки информации.

На базе компьютера монтируются миниатюрные устройства, совмещающие в себе функции мобильного телефона, телевизора, органайзера, управления домашними бытовыми приборами и т.д. и т.п. Создана универсальная беспроводная связь. Теперь к Интернету можно подключиться, находясь в любой точке Земного шара. А сам Интернет захватывает в свою сеть всё большее число пользователей компьютером, в США им уже охвачена половина населения. Посредством Интернета сотни тысяч и миллионы компьютеров могут объединяться в единую систему для решения сверхсложной задачи. Это называется метакомпьютингом, позволяет создавать гигантскую вычислительную мощность. Так, в проекте поиска внеземных цивилизаций объединились со своими компьютерами полтора миллиона добровольцев.

В сущности, Интернет – это всемирный суперкомпьютер, наиболее яркое выражение процессов глобализации. В нем представлены все континенты, государства, нации, культуры. Это вместе с тем всемирный универсам и всемирное агентство по оказанию каких угодно услуг – от финансовых и охоты на крокодилов до порнофильмов. Специалисты обещают нам, что максимум к 2010 году Интернет проникнет во все сферы человеческой жизни.

Открыты невиданные возможности межличностных коммуникаций и самовыражения. Каждый может учредить свой сайт, публично, на весь мир заявить о себе, выступить в роли писателя, философа, журналиста, «учителя», «пророка», «чудотворца», пуститься в плавание по бескрайнему океану информации в поисках необходимых сведений, развлечений, знакомств, дружбы, любви, дивидендов, славы, своей «земли обетованной». Это – уже новый тип общения и новый тип общества, раньше такого человечество не знало.

Членство в Интернете становится атрибутом современного человека. Для этого ему нужен компьютер и умение общаться с ним. Компьютер – посредник во взаимодействиях человека с другими людьми, техническими, экономическими, социальными системами, с земной природой и космосом. Этот, сейчас уже неустранимый, посредник обладает весьма сложным внутренним устройством, которое, как правило, не контролируется пользователем: последний знает лишь вход и выход. Обретая посредством компьютера огромную дополнительную мощь (деятельную, коммуникативную, интеллектуальную), человек становится в такой же степени зависимым от состояния этого посредника. Подобная зависимость человека от орудия, вещи, машины, которой он пользуется, извечна. Разница – в масштабах и возможных последствиях этой зависимости.

Хочется повторить: опытный ум уже не испытывает прежней эйфории от выдающихся достижений. Новые выдающиеся достижения означают новые выдающиеся проблемы. Для их решения нужны новые выдающиеся достижения и т.д. Таков замкнутый, но быстро расширяющийся круг человеческого бытия – проза и поэзия, трагизм и комедия жизни, сохранение которой требует поддержания, укрепления силы духа. Эта философическая сентенция – всего лишь общее место; и тем не менее ее смысл приобретает в наше время судьбоносное звучание. Именно под таким углом зрения перед нами встает проблема взаимоотношения (общения, взаимодействия) человека с компьютером – орудием мышления, труда и управления, этим монстром, которого мы открыли в самих себе и выпустили во внешний мир, где он становится все более капризным и независимым.

Названная проблема – многопланова, она представляет в сущности один из аспектов человеческого самопознания и самосовершенствования. Наша теоретическая мысль не поспевает за бурным развитием компьютерной практики. Уже сейчас способы взаимодействия с компьютером далеко выходят за рамки нажатия клавиш. Успешно разрабатываются технологии речевого общения с компьютером и восприятия им написанного от руки текста. На очереди распознание жестов и мимики. Скоро компьютер станет квалифицированным синхронным переводчиком.

Один из актуальнейших планов проблемы – прямое подключение компьютерного устройства к мышцам, внутренним органам, нервным узлам и непосредственно к головному мозгу. Недавно профессор одного из американских университетов устроил шоу. Он вживил себе на несколько дней в мышцу руки чип, связанный с компьютером, управлявшим включением электричества, открыванием дверей, штор, запуском кондиционеров в здании университета, и как бы мысленно производил соответствующие действия – к восторгу студентов.

Создан искусственный глаз – компьютерное устройство, которое преобразует изображение в нервные импульсы, посылаемые в мозг посредством вживленных электродов. Благодаря этому, уже несколько тысяч слепых обрели способность видеть. Перспективы такого симбиоза в медицинских целях очевидны. Особенно это относится к уже оправдавшей себя практике имплантации электронных чипов для восстановления функций отдельных органов (сердечный стимулятор, искусственное ухо и др.). Открываются возможности и для решения многих задач другого рода, в том числе фундаментального характера – в плане совмещения и сближения принципов переработки информации мозгом и компьютером (которые пока остаются качественно различными).

Уже сейчас компьютер способен воспроизводить, точнее, иммитировать практически все основные чувственные модальности – от зрительных образов до обоняния. Что касается слуховых и зрительных ощущений и восприятий, то достижения в этих областях хорошо известны. С помощью компьютерной голограммы создаются впечатляющие трехмерные изображения. В выставочном зале Лас-Вегаса демонстрируют эффектное зрелище: во время осмотра экспозиций вдруг появляются и начинают расхаживать динозавры в натуральную величину, от которых шарахаются посетители.

Компьютер может воспроизводить примерно половину доступных человеку запахов. Решена, в принципе, проблема иммитации вкусовых ощущений. Последние получают цифровое представление, которое выводится на специальную бумагу; пользователь ощущает вкус, касаясь «распечатки» языком. В последние годы компьютер далеко продвинулся в иммитации осязания. Созданы специальные экраны для слепых, не говоря уже о более простых устройствах (например, электронные перчатки, которые надевает играющий в звездные войны, чтобы ощущать с обратной связью штурвал звездолета).

Все эти достижения в области иммитации чувственных модальностей ставят ряд глубоких и острых теоретических вопросов, касающихся взаимоотношений человека и компьютера. Остановлюсь лишь на некоторых из них.

Пожалуй, самый важный вопрос возникает при сопоставлении продукции компьютера и способов его действий с психическими процессами человека. В общей форме он звучит так: в чем сходство и различие функций, осуществляемых компьютером и мозгом?

Чтобы ответить на этот вопрос, надо выделить, по крайней мере, три типа функций, связанных с 1) чувственными отображениями (ощущения, восприятия, представления), 2) эмоциональными состояниями и 3) когнитивными операциями (вычисления, анализ, систематизация, решение задач и т.п.).

Чувственные отображения у человека осуществляются в форме явлений субъективной реальности. Зрительное или слуховое ощущение вызывается действием определенных физических факторов, но само качество субъективного переживания генетически задано человеку устройством его нервного аппарата, который кодирует внешнее воздействие на рецептор и затем передает информацию в головной мозг, на уровне которого и возникает нейродинамический акт, переживаемый человеком в виде ощущения.

Зрительное восприятие есть результат интеграции многих зрительных ощущений. В результате, я вижу сейчас, например это дерево. И на экране компьютера (или телевизора) может быть изображено это дерево, что является результатом перекодирования соответствующей информации. В данном случае передо мной не реальное, а виртуальное дерево, но его изображение воздействует на мои зрительные рецепторы и производит примерно то же субъективно переживаемое мной восприятие. Информация, содержащая образ этого дерева, может быть воплощена в самых разных кодовых формах (например, записана на диске компьютера) и затем декодирована, снова развернута в виде образа.

Также обстоит дело и с другими чувственными модальностями. Компьютер кодирует вкус сахара в виде «распечатки», воздействующей на мои вкусовые рецепторы и способной вызывать ощущение сладкого, т.е. тот же результат, что и химические свойства сахара. Поэтому, когда мы говорим об иммитации ком-пьютером чувственных модальностей, у нас нет ни малейших оснований приписывать ему ощущения или восприятия. Компьютер содержит информацию о дереве или о вкусе сахара, но ему не присуща субъективная представленность этой информации для себя. Он есть устройство для кодирования, переработки и декодирования информации в форме удобной для использования человеком или созданной им технической системой. В равной степени компьютеру нельзя приписывать эмоциональные состояния или чувство боли.

Что касается когнитивных операций, то в этом отношении сопоставление мозга и компьютера требует дополнительного анализа. Компьютеру, конечно, нельзя отказать в том, что он действительно выполняет когнитивные операции, присущие мышлению. Некоторые из них он выполняет гораздо лучше человека. Компьютер обыграл Каспарова, которому пока так и не удалось взять реванш. Расшифровка генома человека, ряд других выдающихся достижений науки последних десятилетий были бы невозможны без использования аналитической и вычислительной мощи компьютера.

Однако, этого всего недостаточно, чтобы приписывать современному компьютеру способность мышления, если последнее понимать в полном объеме его существенных признаков, не сводить его к логическим операциям, технологии решения задач, чисто «содержательному» (информационному) контексту. Реальное человеческое мышление есть явление субъективной реальности (взятой в ее рефлексивном и арефлексивном, актуальном и диспозициональном измерениях), оно включает чувственные и интуитивные составляющие, факторы воображения, надежды, веры и воли (которые заведомо отсутствуют у компьютера), наконец, реальные акты мышления осуществляются данным конкретным Я и несут на себе его индивидуальную, личностную печать.

«Удобная» компьютерная абстракция «мышления», исключает указанные существенные свойства. Но даже в оперативном плане человеческое мышление далеко не совпадает с компьютерным. Мозг осуществляет переработку информации отнюдь не по двоичной логической схеме, его логика скорее похожа на многозначную логику, в которой число значений истинности есть величина переменная (см. подробнее: 2). Мозгу присущи функции вероятностного прогнозирования и вероятностной оценки, весьма эффективные способы сжатия информации, выборки нужных элементов из памяти, эвристического синтеза и многие другие операции, не свойственные компьютеру. Поэтому, когда задают сакраментальный вопрос «может ли машина мыслить?», то ответ прост: не может (по крайней мере, пока не может). Этот вывод эмпирически очевиден.

Я сделал акцент на различиях, поскольку среди теоретиков когнитивной психологии и близких к ним по духу философов, а так же среди популяризаторов науки в большинстве случаев акцент ставится на общем, качественные различия затушевываются, создается впечатление, что еще чуть-чуть – и компьютер обретет человеческое сознание.

Между естественным и искусственным интеллектом пока что сохраняется очень большая дистанция. Она может отсчитываться не только от мозга к компьютеру, но и наоборот (некоторые виды интеллектуальной деятельности компьютер выполняет несравненно лучше мозга). Мыслим такой путь развития искусственного интеллекта, при котором останутся многие указанные качественные различия, но мы получим новый тип интеллекта, превосходящий по большинству показателей наш собственный.

Вместе с тем утверждение, что будущие компьютеры смогут научиться мыслить по-человечески, является теоретически допустимым. Это обусловлено парадигмой функционализма, которая лежит в основе теоретических построений кибернетики, широкого круга научных дисциплин, имеющих своим предметов самоорганизующиеся системы, компьютерные технологии, переработку информации. Выдающийся математик А.Тьюринг обосновал принцип изофункционализма систем, суть которого в том, что один и тот же набор функций может быть воспроизведен различными по своему субстрату, по своим физико-химическим свойствам системами. Хорошо известна «Машина Тьюринга» – так называется его теория, убедительно доказывающая нередуцируемость функционального описания систем к их физическому описанию. Соответственно, при обсуждении проблем соотношения искусственного и естественного интеллекта широко используется так называемый «Тест Тьюринга»: если принято, что функции, выполняемые некой системой, считаются разумными, то эта система должна быть признана разумной.

Логически, теория Тьюринга безупречна, и парадигма функционализма заслуживает, на мой взгляд, полной поддержки, поскольку противостоит установкам радикального физикализма, которые не отвечают задачам исследования информационных процессов. Это определяется фундаментальным принципом, который я называю принципом инвариантности информации по отношению к физическим свойствам ее носителя (одна и та же информация может быть воплощена и передана физическими носителями, имеющими разную массу, энергию, разные субстратные, пространственные и временные характеристики; одна и та же информация может кодироваться по-разному, что очевидно).

Указанный принцип инвариантности лежит в основе теоретического объяснения устройства и функционирования самоорганизующихся систем, поскольку в них результат управления определяется кодовыми зависимостями, информацией как таковой (а не чисто физическими факторами – величиной массы, энергии и т.п.). Принцип инвариантности не встречает эмпирических опровержений и в ряде существенных отношений подкрепляет теорию Тьюринга.

Однако, «Тест Тьюринга», рассматриваемый как следствие из его теории, допускает различные интерпретации, и некоторые из них сомнительны. Прежде всего это относится к пониманию того, что именуется «разумным». Этот термин не имеет достаточно определенного значения и чаще всего подразумевает рациональное, логически правильные операции, эмпирически подтверждаемые положения, действия, которые соответствуют определенной цели, служат для ее достижения. Но в таком смысле функции двигателя моей автомашины вполне разумны и сам он должен быть назван разумным. Любая машина есть воплощенная человеческая программа, задающая цели и действия для их реализации. В этом отношении компьютер по сути не отличается от самой простой машины, он тоже светит лишь отраженным светом человеческого разума.

Настоящий, т.е. человеческий разум (ибо другого мы не знаем, хотя и признаем возможность существования во Вселенной иных видов разума) предполагает сознание, субъективную реальность, столь знакомую каждому из нас. Теоретически допустимо, что можно сконструировать сложное самоорганизующееся устройство, обладающее основными деятельными функциями человека, но вместе с тем лишенное сознания. Западные теоретики называют такого мыслимого деятеля «зомби». Используя этот термин, некоторые из них стремятся показать слабость функционалистского похода к проблеме сознания. Действительно, «Тест Тьюринга» не дает критериев для определения «другого сознания», т.е. наличия или отсутствия сознания (и вообще субъективной реальности) у другого живого существа (и шире – у другой самоорганизующейся системы).

Здесь требуются дополнительные средства для понимания специфики субъективной реальности, психической формы отображения действительности и управления организмом. Хотя мы точно не знаем, когда именно в эволюционном ряду возникли первые проблески психики, нам ясно, что это было связано с задачей выживания усложняющегося организма, т.е. создания эффективного способа отображения им внешней действительности и управления собой. Для этого в процессе эволюции формируется специальный аппарат – нервная система, и мы видим в дальнейшем четкую корреляцию между развитием нервной системы и развитием психики (равнозначным расширению диапазона активности животного). Психическая форма отображения и управления, выступающая для живой системы в виде ее субъективной реальности, представляет собой чрезвычайно удобный, экономичный, высоко оперативный способ получения, переработки и использования информации в целях управления. Это вместе с тем – способ эффективной централизации управления многосложным целостным организмом, его действиями во внешней среде, централизации, которая интегрирует нижележащие уровни управления (в клетке, комплексах клеток, отдельных внутренних органах), сохраняя их относительную автономию.

В ходе антропогенеза произошло качественное развитие психического способа отображения и управления – возникло сознание, отличительная черта которого состоит в том, что психическое отображение и управление само становится объектом отображения и управления. Это по существу способность неограниченного производства информации об информации. Человеческая субъективная реальность есть информация данная индивиду как бы в чистом виде – в силу элиминированности в ней ее носителя (мы не знаем, что происходит в нейродинамических системах нашего мозга, когда испытываем ощущения, чувства, думаем, фантазируем и т.п.) и вместе с тем есть способность оперировать этой информацией с высокой степенью произвольности (что и знаменует новый уровень мозговой самоорганизации у человека в сравнении с животными). Нахождение критериев диагностики явлений субъективной реальности у другого существа возможно путем решения проблемы расшифровки мозговых нейродинамических кодов информации, представляемой индивиду в виде явлений его субъективной реальности. Эта задача носит герменевтический характер, она стоит на повестке дня после расшифровки кода ДНК и генома человека (см. обо всем этом подробнее: 3).

Таким образом, человеческая субъективная реальность, сознание не просто некий эпифеномен мозговых процессов, а выражение специфического, качественно особого уровня и способа переработки, производства и использования информации в самоорганизующейся системе. Поэтому прямые аналогии между мозгом и компьютером нередко оказываются неадекватными. По той же причине субъективная реальность оказывается неуловимой для привычных функционалистских методов, опирающихся на описание внешних действий системы, ее реакций (типично бихевиористский ход мысли!). Тем самым определяется недостаточность и «Теста Тьюринга».

Однако, всё сказанное выше не отменяет утверждения, что сознание (поскольку оно, в принципе, допускает функциональное описание) может быть присуще не только человеку, но и сложным самоорганизующимся системам, состоящим из других по своим физико-химическим свойствам компонентов (т.е., что качество сознания зависит именно от функциональной организации системы). Следовательно, нельзя отрицать, что будущие компьютеры и оснащенные ими роботы смогут стать сознательно мыслящими.

Здесь, правда, наш оптимизм должен аккуратно дозироваться, сохраняя чувство меры и понимание проблемности каждого шага на этом тернистом пути. Хотелось бы заметить, что теоретическая возможность носит характер «обещания». И такова уж наша человеческая реальность, что диапазон обещания зачастую гораздо шире получаемых реальных результатов.

Действительно, многие действия естественного интеллекта успешно реализуются роботами. Успехи робототехники весьма впечатляющи. Японцы создали электронных рыбок, которые плавают в аквариуме и внешне ничем не отличаются от настоящих. А в США уже есть робот, получающий энергию тем же путем, что и мы – переваривая обычную пищу. Есть и самовоспроизводящиеся роботы, и, более того, моделирующие процесс собственной эволюции на много поколений вперед. Процесс роботизации теперь идет не только на макроуровне, но и на микроуровне. Развитие нанотехнологий сделало реальным создание микророботов, состоящих из отдельных атомов и молекул. Они могут, например, доставлять по сосудам лекарства к больному органу, манипулировать с отдельной молекулой и реконструировать ее, что открывают путь к созданию новых организмов и к различным биотехническим симбиозам.

Наметилось направление, объединяющее макро и микроуровни робототехнологии, которая стремится интегрировать достижения многих областей науки и практики: создания новых материалов, минитюризации деталей и узлов, лазерных и инфракрасных сенсоров, средств связи, систем различения и иммитации речи, минипроцессоров особо высокой мощности и др. Не- далеко время, когда роботы станут квалифицированно выполнять многие виды человеческой деятельности (сантехника, уборщика, сиделки, полицейского и т.д.).

Но как быть с сознанием?

Послушаем мнения ведущих специалистов в области робототехники. Профессор Токийского университета естественных наук Фумио Хара полагает, что к средине ХХI века роботы будут обладать сознанием и появится новая раса мыслящих существ. Она ознаменует завершение биологического этапа эволюции и переход к новому, более высокому уровню развития – цивилизации трансгуманоидов. Правда, этому, как думает Фумио Хара, скорее всего будет предшествовать война между людьми и роботами за господство на Земле, которую начнут и проиграют люди.

Несколько иную, более мирную картину рисует нам профессор Университета Карнеги (США) Ханс Морабек. По его мнению, наблюдаемая уже сегодня интеграция естественного и искусственного интеллекта прийдет к финалу в конце нынешнего века. Совместная жизнь и симбиоз с роботами приведут к тому, что человек будет постепенно замещать свои естественные органы искусственными и, наконец, вовсе покинет свое бренное тело, подверженное болезням и дряхлению, приобретет новую, небиологическую форму существования.

Как видим, различие между типичной фантастикой и научными прогнозами быстро сокращается. В этих условиях полезно сохранять здоровый критицизм, чтобы лучше осмыслить качество новейших прогнозов. На мой взгляд, можно выделить две стратегии (два символа веры), которые лежат в основе такого рода прогнозов. Первая стратегия, изложенная выше, предрекает отмирание, конец биологической формы существования разума, преобразование человека в трансгуманоида, свободного от ограничений, налагаемых биологической телесностью (зависимость от микробов и вирусов, старость, непереносимость радиации, высоких и низких температур и т.п.). Неявно эта стратегия полагает и неизбежный конец биологической жизни на Земле, который наступит в результате дальнейшего углубления экологического кризиса и цепи экологических катастроф.

Вторая стратегия, выражаемая не столь жестко, громогласно и революционно, сохраняет в основном традиционные ценностные ориентиры. Она однозначно не расторгает человека с его биологическим телом, по крайней мере, в обозреваемом будущем, не спешит заменять человека трансгуманоидом, подчеркивает наличие больших ресурсов самосовершенствования человека, а возможность парировать нарастающие угрозы связывает с достижениями генной инженерии, геномики, нейрофизиологии, психологии, других наук, в том числе, безусловно, с успехами информационных технологий и робототехники. И она, конечно, уповает на преодоление экологического кризиса и сохранение земной жизни как непреходящей ценности.

Признавая, что сценарии Фумио Хара и Ханса Морабека, теоретически возможны, я отдаю предпочтение второй стратегии как более реалистичной и ответственной. Она поддерживает перспективу сохранения жизни как высшей ценности, веру в адаптивные и творческие возможности живой системы, в фундаментальную самоценность земной биологической самоорганизации, которая, возможно, является уникальной во Вселенной. Ведь человек может не успеть с заменой своего тела, и тогда земная цивилизация погибнет. Эта стратегия питает веру в нашу способность преодолеть экологический кризис, несмотря на то, что он неуклонно углубляется и мы пока не нашли существенных средств даже для его смягчения. Тем самым она стимулирует творческие поиски таких средств, намечая вероятные направления действий.

Важнейшее из этих средств – минимизация потребления человеком вещества и энергии (именно его рост в геометрической прогрессии служит причиной углубляющегося экологического кризиса). Добиться этого путем резкого сокращения человеком своих потребительских аппетитов пока не представляется реальным (хотя и в этом направлении имеются, как мне кажется, немалые ресурсы). Информационная цивилизация создает, однако, новые пути. Поскольку удовлетворение всякой потребности информационно опосредствованно, открываются широкие возможности замещения вещественного потребления информационным. Благодаря быстрому развитию информационных технологий такое замещение выглядит гораздо более реальным, чем замещение биологического тела чем-то другим.

Выше я приводил примеры иммитации компьютером всех основных чувственных модальностей. Именно соответствующие чувственные сигналы санкционируют акт удовлетворения потребности, независимо от того, чем они вызваны. В силу принципа инвариантности информации по отношению к физическим свойствам своего носителя минимизация массы и энергии для достижения необходимого информационного воздействия оказывается вполне реальным делом. К тому же в отличие от потребления вещества и энергии потребление информации не исчерпывает ее, может бесчисленно повторяться.

Первая из обозначенных стратегий настораживает тем, что слишком уж решительно ставит крест на земной биологической жизни, берет ее лишь со стороны ее негативных проявлений. Одержимая идеей бессмертия, она исключает, однако, из прогноза экзистенциальную проблематику, обходит молчанием множество существенных следствий, вытекающих из подобного радикального решения. Кроме того, аргументы в пользу скорого появления сознания у роботов способны вызывать сомнения.

Наиболее яркая версия такой стратегии принадлежит нашему соотечественнику, профессору Александру Болонкину, проживающему ныне в США. «Биологическое человечество – говорит он – лишь маленькая, начальная ступенька в развитии более высокой электронной цивилизации, которая приведет к созданию еще более сильной цивилизации и, возможно, к созданию некоего Высшего Разума Вселенной, если хотите, Бога» ( 6 ). «Человек как личность – это не более (?) чем память, программы, привычки. Перезаписав перед смертью всю эту информацию в чипы, мы дадим ему возможность продолжить существование в новом, электронном облике» (там же).

И далее проф. Болонкин описывает преимущества нового «электронного человека», который не будет нуждаться в пище, воздухе, сможет приобретать любую телесную оболочку, любой внешний вид, путешествовать в космосе со скоростью света и быть неуничтожаем любым оружием. Сама процедура создания «электронного человека» выглядит так: «Человеческий мозг имеет 10 миллиардов нейронов, которые легко (?) моделируются на компьютере. Как только мы сможем смоделировать все нейроны и научимся переписывать их связи в чипы, человек станет бессмертным» (там же). Автор утверждает: «В 2020 – 2030 годах бессмертие станет доступным для жителей развитых стран, а еще спустя 10 – 20 лет и для основной массы человечества» (там же).

Заманчиво, не правда ли? Рукой подать до бессмертия. Наши дети, а может быть и кое-кто из нас, людей старшего возраста, станут бессмертными. Однако столь оптимистический прогноз крупного специалиста оставляет все же впечатление упрощенности его посылок и его техницистского подхода к проблеме человека в целом. Это касается прежде всего моделирования нейронов и их связей. В каком смысле они «легко моделируются на компьютере»? То, что сегодня моделирует компьютер в своей двоичной системе имеет крайне мало общего с реальным функционирование нейронов в головном мозге. Механизм кодирования информации на уровне мозговых нейродинамических систем пока неизвестен. Даже если мы расшифруем мозговые коды психических явлений (задача эта уже поставлена и, на мой взгляд, разрешима), то и тогда сохранятся острые вопросы. Допустим, вы перепишите всю информацию, содержащуюся в моем мозгу, в чип. Но будет ли этот чип обладать моим сознанием, моей субъективной реальностью, способностью мечтать и фантазировать, чувствовать красоту заката и запах розы? Профессор Болонкин говорит лишь об информации, а последняя прекрасно существует во множестве внепсихических форм. Непонятно, каким образом можно было бы приписывать сознание «электронному человеку». А если у него сознания нет, то это «зомби», робот. Бессмертие же «зомби» нас интригует в неизмеримо меньшей степени.

Вобщем, перед нами все тот же старый вопрос. Из того, что компьютер хранит колоссальную информацию и умело ее перерабатывает, посылает сообщения, управляет сложными системами и помогает мне писать статью вовсе не следует, что ему присуще сознание.

Этот вопрос почему-то не беспокоит профессора Болонкина и его коллег. Они исходят из чисто количественной посылки: вычислительная мощность компьютера лавинообразно нарастает, уже построен компьютер в 8 терафлоп, лет через 25 будет создан «суперкомпьютер, мощность которого превзойдет мощность мозгов всего человечества» (там же). Следовательно, он не может не обладать тем качеством, которое реализуется отдельным человеческим мозгом. Но, к сожалению, это совсем не тот случай, когда огромные количественные накопления приводят к новому качеству (подобно тому, как несметное накопление количества атомов водорода не приведет к возникновению биологической системы).

Психика и сознание – один из оригинальных эффектов биологической самоорганизации, найденых в процессе эволюции и совершенствовавшихся ею в течение сотен миллионов лет. Самоорганизацией такого типа компьютер не обладает. Как я уже не раз отмечал, теоретически возможно искусственное создание самоорганизующихся систем подобного типа, но пока развитие компьтерной техники идет не в этом направлении.

Теоретически мыслима и та новая электронная цивилизация, которая с таким энтузиазмом обрисована профессором Болонкиным. Быть может, наступит время, когда человечество вступит в новый этап своего развития и указанная мыслимая возможность начнет приобретать реальные черты. Однако сейчас земная цивилизация находится в сильном цейтноте (прежде всего из-за быстрого нарастания масштабов и последствий экологического кризиса), и нам следует прежде всего думать не столько о создании «электронного человека» и его бессмертии, сколько о сохранении жизни обычного человека и земной жизни в целом. Сама же стратегическая установка на «неизбежность гибели биологического человечества» (см. там же) не имеет достаточного обоснования, крайне опасна, самоубийственна.

Характерной и во многом парадоксальной особенностью мышления сторонников первой стратегии является то, что в пылу новаторства, инициирумого информационной, функционалистской парадигмой, они сохраняют ценностные установки минувшей индустриальной эпохи: возводят саму новацию в высший ценностный ранг и целиком отключаются от осмысления ее негативных последствий. Это – мышление, не обремененное ответственностью перед обществом за свои результаты, оголтелое новаторство, параноидальная одержимость непрестанно менять, перекраивать наличное бытие, вне контроля с позиций более высоких целей и смыслов.

Сейчас наступило новое время, настоятельно требующее нового типа творческого мышления, нацеленого в равной мере как на производство новации, так и на оценку его последствий негативного характера. Проектирование и производство новаций должно органически включать творческое осмысление тех проблем, которые оно способно породить. И это – обязанность прежде всего самого творца новаций (индивидуального или коллективного субъекта). В противном случае мы рискуем потерять контроль за цепными реакциями производимых нами изменений, вызвать такое «размножение ошибок», которое чревато Апокалипсисом.

Это относится сегодня в первую очередь к новейшим направлениям науки и практики, таким как генная инженерия, нанотехнология, робототехника. Озабоченные подобными угрозами, некоторые выдающиеся представители указанных областей науки призывают умерить «жажду знаний», законодательно ограничить развитие опасных технологий – по примеру контроля за ядерным и биологическим оружием (см. 5).

Надо пытаться делать это, но вряд ли мы можем рассчитывать на серьезные результаты. Чтобы решать, что можно, а чего нельзя, нужна основательная и компетентная экспертная база. Нужен новый поворот в развитии науки, чтобы ее творческая мощь (институционально и концептуально организованная) концентрировалась на задачах безопасности, прогноза, противодействия деструктивным тенденциям, сохранения и упрочения жизнестойкости земной самоорганизующейся системы в единстве ее биологических и социальных составляющих. Такой поворот в развитии науки как раз и предполагает новый тип творческого мышления, цели которого определяются не стихией традиционной экспансии во внешний мир, а результатами самопознания, т.е. обоснованным знанием того, что действительно нужно человеку, что полезно для него преобразовывать во внешнем мире, а что опасно и вредно. А постольку в этом мышлении должны доминировать чувство ответственности и общественного долга, ценностные регулятивы высшего порядка.

Долг философа – всемерно содействовать становлению и развитию именно такого типа творческого мышления.

 

Литература

1.   Дубровский Д. И. Психические явления и мозг. Философский анализ проблемы в связи с некоторыми актуальными задачами нейрофизиологии, психологии и кибернетики. М., «Наука», 1971, гл. 5, параграф 19.

2.   Дубровский Д. И. Информация, сознание, мозг. М., «Высшая школа», 1980; его же: Проблема идеального. 2-е изд. М., «Канон+», 2002, гл. 4; его же: Проблема духа и тела: возможности решения (в связи со статьей Т. Нагеля «Мыслимость невозможного и проблема духа и тела») // Вопросы философии, 2002, № 10.

3.   Самохвалова В. И. Человек и судьба мира. М., «Новый век», 2000.

4.   Смеян А. Технологический Армагеддон // «Известия», 16 марта 2000 г.

5.   Человек – бессмертен! (Интервью с профессором Александром Болонкиным) // «Известия», 8 сентября 1998 г.

 

 

ИНФОРМАЦИОННЫЕ ТЕХНОЛОГИИ И СУДЬБЫ РАЦИОНАЛЬНОСТИ В СОВРЕМЕННОЙ КУЛЬТУРЕ

Бурное развитие информационных технологий существенно изменило в кратчайшие исторические сроки всю систему массовых коммуникаций, значительно повлияло на содержание и формы социокультурной деятельности. Оно вызвало новые особенности массового и элитарного сознания, заметно способствовало усилению в нем иррационалистических тенденций. Я хотел бы остановиться на некоторых аспектах этой темы.

Начну с феномена «журнализма» в современной культуре[1], который я попытался выделить и описать в своих публикациях. Этот феномен выражает существенную черту начавшейся информационной эпохи – заметную деформацию культуротворческой деятельности в условиях колоссального роста потоков информации, числа ее производителей и участников коммуникаций, ускорения и умножения изменений социальной жизни, связанных с развитием информационных технологий. Не повторяя уже приводившихся описаний феномена «журнализма» в указанных публикациях, хочу отметить, что он проявляется и в философской продукции. «Спешащее», «ситуативное» журналистское сознание, жаждущее публичной экспозиции и новаций, дает здесь о себе знать в ослаблении теоретической интенции, заботы о концептуальной оформленности текста и концептуальной ответственности автора. Слишком велик удельный вес «версиальности», «мнений», философической скорописи с ее ужасающей компилятивностью, когда из превеликого множества текстов очень трудно извлечь «сухой остаток». Дефицит концептуальности обычно сочетается с гиперкритицизмом и компенсируется релятивистским антуражем, игровыми стилистическими изысками, «публицистичностью». И, конечно же, первостепенное внимание уделяется оригинальной, привлекательной «упаковке». Всё это мы весьма часто видим у западных коллег, да и у нас – не столь уж редко.

В чем смысл и ценность философской деятельности? Зачем, для чего (и кого) мы думаем и пишем? Рефлексия этих вопросов сильно ослабела (вместе с чувством личной ответственности) – один из симптомов «журналистского» сознания и мышления. В наших коммуникациях редко встречается серьезное критическое внимание авторов друг к другу. При весьма большом числе субъектов философской деятельности среди них трудно обнаружить тех, кто действительно создает устойчивые коммуникативные контуры, кто ставит проблемы и выдвигает основательные концепции, образующие притягательный центр коллективного обсуждения, предмет систематичной и продуктивной дискуссии (на западе, кстати, это наблюдается, – например, в кругу представителей аналитической философии).

Негативные проявления феномена «журнализма» связаны с размыванием критериев истинности, правды, подлинной ценности. Это влечет слом экспертных барьеров на пути тиражирования информации, особенно благодаря Интернету. Публикуется что угодно – малограмотный лепет, бредовые идеи, множество серых, компилятивных текстов, сработанных в той же «версиальной» манере, когда ничего нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Философский масскульт! Полное торжество демократии, все равны: талант и энергичная посредственность, профессионал и самонадеянный дилетант, Академик РАН и «Академик высшей магии».

Эту ситуацию нужно рассматривать, конечно, в более широких контекстах. Один из них – разгул иррационализма и «магизма» в современной культуротворческой деятельности. Страна чудес: в России практикует почти полмиллиона магов, колдунов, гадалок, экстрасенсов, целителей и т.п. (каково же число их клиентов!). Это – хорошо организованный рынок, на котором ежегодно оборачивается гораздо более миллиарда долларов. Есть на что покупать прессу, телевидение, которые пестрят рекламой оккультных услуг, изо дня в день зомбируют массовое сознание. И в этом принимает участие немалое число представителей так называемой интеллектуальной элиты.

На рынке оккультных услуг нарастает конкуренция и вместе с нею процессы институционализации. Только в Москве действует около сотни «Институтов», «Академий», «Школ», «Центров» черной и белой магии, целительства, экстрасенсорики. И чуть ли не каждый день возникают новые. Вот что заявляет о себе один из них под названием «БЕЗУАН» – «международный центр высшей магии, парапсихологии и целительства». «БЕЗУАН – это Академики оккультных наук, Магистры высшей магии, это единственные в России методики, разработанные совместно с “Кланом Английских Ведьм”». «Только в центре БЕЗУАН выполняются следующие воздействия: Шабашный приворот. Вживление фортуны на линию судьбы. Переклад удачи, богатства (у Ваших знакомых отбирается, Вам отдается – по фото)», а также «возврат молодости», «наказание обидчиков» и «психологические семинары для дам: Как безоговорочно влюбить в себя любого мужчину» и т.п.[2] Это – реклама из газеты «Центр plus», тираж которой    1 400 000 экземпляров (в номере опубликовано около 50 подобных объявлений):

Я привел один из множества примеров наглости заведомых шарлатанов, их полной безответственности. И это стало привычным, не вызывает сколько-нибудь заметной реакции у государства и общественности. Можно было бы привести большое число имен титулованных деятелей культуры (особенно из числа артистов, писателей и журналистов), которые вполне искренне или в корыстных целях рекламируют, пропагандируют, поддерживают оккультизм. Это как бы крайняя часть спектра «магизма» в современной культуре. Далее располагаются его более «сдержанные» формы, в которых акцентируются «неизведанное», «сверхъестественное», «чудесное» без прямой рекламы практикующих магов и колдунов, но с привлечением религиозно-мистических учений. Еще далее мы видим некую смесь околонаучных и лженаучных воззрений (с философическим уклоном) по поводу природы человека, резервных возможностей психики, парапсихологических феноменов, восточных практик (йоги и др.), выдающихся способностей отдельных личностей. К этой части спектра примыкает область, в которой размыты границы между наукой и псевдонаукой, чему способствует деятельность множества дипломированных ученых и некоторых философов, увлеченных паранаучными идеями. Здесь расстилается океан неопределенности – поприще скепсиса, растерянности, невротизма, всевозможных спекуляций, которым трудно что-либо противопоставить. Ведь нас донимают не только проблемы и псевдопроблемы, мы еще стоим над пропастью незнания о незнании (допроблемная ситуация!), и это всегда служило козырной картой иррационализма.

Наконец, за всем этим располагается то измерение культуры, в котором доминируют проверенные исторической практикой представления, научные подходы, критический здравый смысл, продуктивное воображение и реалистическое проектирование, где постоянно созидаются опорные пункты для противостояния мракобесию, спиритуалистической эйфории, иррационалистическим поветриям, ловкому шарлатанству, обману.

Сказанное выше, конечно же, не претендует на роль некой систематизации. Социокультурная реальность многомерна. Этого нельзя упускать из виду, ибо мы склонны выдавать за реальность в целом одно или несколько ее измерений, с которыми мы освоились. Отмеченные выше негативные явления касаются лишь некоторых измерений нынешней социокультурной реальности. Нечто подобное не раз уже бывало в истории, пусть не в таких масштабах. Иррационализм же всегда являлся неизбежным спутником рационализма и здравомыслия. Можно считать, что иррациональное (в смысле антирационального) выступает неустранимым компонентом индивидуального сознания и поэтому всегда представлено и в элитарном, и в массовом сознании. Вопрос в том, каков его удельный вес, в каких формах оно выражается и каковы его конкретные социокультурные функции.

Здесь трудно вдаваться в анализ понятия рационального и его антипода. В самых общих чертах рациональное есть адекватно отображеннное, целесообразное, логическое, разумное, обоснованное, причем обоснованное не только эмпирическими и теоретическими средствами в процессах познавательной деятельности, не только историческим опытом, но результатами биологической эволюции и антропогенеза – в них основания рациональности, создающей средства для формирования критериев реальности, которые позволяют отличать реально существующее от мнимого, «реально реальное» от виртуально реального, возможное от невозможного и т.п.

Иррациональное выражает хронический дефицит укорененности в бытии и выполняет, в частности, компенсаторную функцию, оно резко расширяет свою представленность в культуре в смутные времена социальных кризисов. И оно связано, как правило, с неадекватными критериями и оценками реальности, несет деструктивный заряд. Да, оно присутствует в творческом процессе, но готовый продукт творчества, обладающий существенной социальной ценностью, есть новая, уникальная целостность и потому есть по сути своей рациональное качество, которое противостоит хаотичному, разлагающемуся, аморфному, субъективистскому, абсурдному.

В современной социокультурной реальности действительно сильно выражены тенденции деструкции, хаотизации, роста неопределенности – того, что многие связывают с феноменом децентрации сознания. Типичной реакцией на это является невротический алармизм, чрезмерный пессимизм, эдакое философическое уныние – знаковая поза «утомленного», «разочарованного» интеллектуала. Моя мысль до крайности проста. Ну, ладно: кризис, беда, угроза жизни! Что же должен делать тот, кто сохраняет человеческое достоинство? Обуздывать паникеров, помогать слабым, искать выход, напряженно думать, решительно действовать, поддерживать веру в творческие возможности, крепить волю.

Долг философа в такой ситуации – всемерно содействовать сохранению человеческого достоинства, ясности мысли, оптимистической перспективы, укреплению веры, силы духа, решимости преодолеть грозные кризисные явления. Другого не дано, если мы хотим сохранить земную цивилизацию. Роль философии – в творчестве новых жизнеутверждающих смыслов и ценностей, в противостоянии разрушительным тенденциям и абсурду. Тем самым философия может способствовать созиданию духовной силы. Дефицит воли – характерная черта нынешней интеллектуальной элиты, а без высокого напряжения духовных сил нельзя глубоко мыслить даже при наличии таланта. Как часто мы видим, что талантливый человек ничтожен как личность.

В этой связи следует сказать несколько слов о постмодернизме, который явился провозвестником начавшейся информационной эпохи и выразил реакцию на ряд ее негативных особенностей. Не думаю, что эта реакция была адекватной. Оголтелый релятивизм, скепсис, нигилизм, эпатирующая манера самовыражения – характерные черты невротического сознания. И это в сочетании с концептуальной худосочностью, которая со временем всё более бросается в глаза.

В Саратове вышла оригинальная книга, посвященная М. Фуко. Ее автор Дмитрий Михель, проделал кропотливую работу, поставив своей целью упорядочить и дискретно, в лаконичной форме представить те позитивы, те основные положения, которые содержатся почти во всем массиве текстов Фуко. Автором выделено 318 пронумерованных пунктов. Это квалифицированная сводка мыслей и новаций Фуко, хорошее подспорье при анализе и оценке его творчества. Я утверждаю, что в указанной сводке не представлены сколько-нибудь существенные концептуальные новации. Есть, конечно, интересные ходы мысли, постановки вопросов, обобщения эмпирического материала. Но вместе с тем множество повторений пройденного, общеизвестного, «упакованного» в новые, затейливые термины, множество метафор и метаметафор, расплывчатых постулативных утверждений, используемых для «объяснения», не говоря уже об одиозных суждениях [3].

За последнее десятилетие философия постмодернизма на Западе сильно поблекла. У нас она тоже не слишком влиятельна. Однако в культуротворческой деятельности (прежде всего в искусстве, литературе, кино), в сфере массовых коммуникаций велико влияние, так сказать, идеологии и психологии постмодерна, которые питают релятивизм и нигилизм, разгул низменного субъективизма, упаднические настроения и деструктивные интенции. Иногда задают вопрос: а что мы можем противопоставить постмодернизму? Как будто в философии и в системе культуры ему ничего не противостоит. Известно, что многие направления западной философии находятся в жесткой оппозиции к постмодернизму. Это относится и к теоретическим разработкам многих российских философов.

Хочу еще раз коснуться вопроса о децентрации субъекта, который является одним из наиболее значимых для постмодернизма. Он большей частью выражается слишком абстрактно. Теоретическое клише «децентрации» относится к весьма неопределенному «субъекту», который не имеет ясных логических связей с реальным многоообразием «эмпирических субъектов», с надличностными субъектами разного уровня и плана (групповым, профессиональным, конфессиональным, национальным и т.п., не говоря уже о таких особых планах, как «гносеологический субъект» или «праксеологический субъект»).

Надо признать, что на фоне современных гносеологических проблем классические абстракции «субъекта» обнаруживают существенную недостаточность. Трансцендентальному субъекту, конечно же, нельзя приписывать децентрированность. Понятие трансцендентального субъекта есть теоретическая конструкция (вводимая постулативно), но она должна иметь основательную эмпирическую интерпретацию. А здесь как раз обнаруживается серьезный разрыв. В этом, как я думаю, проявляется недостаточность классической гносеологии, зацикленной на внешнем объекте и выносящей за скобки субъективную реальность эмпирического индивида (весьма поучительна в этой связи критика Гуссерлем кантовского трансцендентализма). И у самого Гуссерля мы видим те же концептуальные нестыковки, связанные с трансцендентальным субъектом.

Между тем именно субъективная реальность есть первооснова всякой познавательной деятельности и должна служить объектом гноселогического анализа в качестве необходимого условия основательного познания внешнего объекта, ибо даже простейшее отображение внешнего объекта включает самоотображение субъекта. Другими словами, нужна специальная разработка гносеологии субъективной реальности как необходимой составляющей современной теории познания, способной удовлетворять нуждам информационного общества (которое резко обострило проблему самопознания!).

Современный этап развития цивилизации воочию демонстрирует существенную зависимость познания внешнего мира (в отношении его целей, способов и результатов) от самопознания, те грозные последствия, к которым ведет (и уже привел) дефицит самопознания в познавательной и преобразующей деятельности. Эта вопиющая асимметрия в познавательной и преобразующей деятельности и составляет глубинный источник децентрации.

Однако феномен децентрации относится не столько к собственно гносеологическому субъекту в его классическом выражении, сколько к аксиологическому и праксеологическому субъектам. Точнее, классические абстракции гносеологического субъекта, «очищаемые» от параметров ценности и активности, не способны выражать, описывать, объяснять те структурные и содержательные изменения, которые связывают с феноменом децентрации сознания. Теоретически корректное описание сознания вообще и децентрации сознания в частности должно производиться в четырехмерной категориальной системе: 1) онтологического, 2) гносеологического, 3) аксиологического и 4) праксеологического (активность, интенциональность, воля и т.п.), с учетом того, что они взаимополагаемы, но не редуцируемы друг к другу.

Нередко феномен децентрации истолковывается преимущественно в аксиологическом плане, в смысле инфляции ряда высших ценностей, падении их управляющей, организующей, центрирующей роли в динамической структуре индивидуального сознания, и затем это приписывается некоторому массовому субъекту (не вполне определенному). Таково в общих чертах расхожее клише «децентрации сознания». Это клише произведено западными интеллектуалами для «западного сознания», но явно или неявно подразумевает «всякое сознание», создавая недоразумения. Вряд ли, например, имеет смысл говорить о децентрации «китайского» сознания. Да и к широкой массе западных обывателей (и тем более российских) такая характеристика не подходит, их сознание весьма хорошо центрировано, особенно у россиян, насущными жизненными нуждами. Хотя феномен децентрации действительно заслуживает серьезного внимания, надо учитывать склонность интеллектуальной элиты проецировать свое самоотображение на остальных.

Весьма актуально осмысление противоположного децентрации феномена суперцентрированного сознания. В мире нарастают волны экстремизма разного толка, представители которого демонстрируют параноидальную центрацию сознания, создаваемую некоторой сверхценной идеей. Это характерно для воинствующего мусульманского экстремизма. В таком сознании выражена иерархическая организованность, оно сужено, целеустремленно, обладает высокой действенной энергетикой, которая впечатляет на фоне «сытого», «дряблого» «западного сознания». Религиозный или революционный фанатизм нам хорошо знакомы; то и другое иногда сочетается, создавая кумулятивный эффект, как мы видим это у идейных мусульманских террористов, у зомбированных шахидов.

Важно отметить, что когда речь идет о децентрации сознания, нередко остается неясен не только субъект, которому приписывается это качество, но и то, в каком смысле и в каком отношении оно берется. Аспект децентрации присущ «всякому сознанию» (сознанию любого человека), ибо «Я» постоянно «раздергивается» множеством интенций, потребностей, информационных стимулов, ролевых игр и т.д., но в то же время оно столь же постоянно осуществляет рецентрацию, сохраняя свою идентичность. Мы располагаем мощными механизмами самоорганизации психики, которые непрестанно поддерживают идентичность-центрированность «Я» и нарушаются лишь в глубокой патологии. Это – только одна сторона вопроса о децентрации, правда, весьма актуальная.

Указанные фундаментальные механизмы психики, выработанные в ходе эволюции и антропогенеза, включают первичные критерии реальности и вероятностной оценки. Их нарушение чревато дезорганизацией и гибелью. Развитие информационного общества как раз и создает существенные угрозы этим фундаментальным механизмам самоорганизации Я. Компьютер, Интернет, электронные средства массовых коммуникаций наращивают все новые этажи виртуальной реальности. Человек живет в ней и ею. Будучи особой формой бытия, виртуальная реальность формирует новые потребности, гедонистические ориентации, фобии, роли и позы, игровые образы собственного Я. Возникает параллельная квазижизнь со своими критериями реальности, что порождает своего рода раздвоенность сознания, ценностно-смысловую, экзистенциальную децентрацию, перед которой пасуют обычные компенсаторные способы рецентрации (актуальное действие компенсирующего эффекта становится кратким и не достигает диспозиционального уровня). В итоге нарастает состояние неопределенности не только на уровне оценки текущей информации, но и на самом критериальном уровне, т. е. нарушаются, «размываются» те основания, благодаря которым можно нечто принять или не принять, во что-то поверить или не поверить, происходит резкое снижение критериальных (а тем самым и критических) регистров определенности. И в то же время усиление такого рода децентрации сочетается (в другом отношении) с усилением центрации средств массовых коммуникаций (их концентрации в руках небольшого числа субъектов – индивидуальных или институциональных). Попробуйте возразить телевизионному оракулу, провозглащающему свои откровения миллионам. Резкое углубление коммуникативной асимметрии создало небывалые возможности для оперативной манипуляции массовым и индивидуальным сознанием.

Это проблемы не только социально-психологического и социально-политического, но, безусловно, и антропологического характера. Они – следствие выдающихся достижений в области информационных технологий, средств и способов коммуникации. Ничего особенного: выдающиеся достижения создают выдающиеся проблемы, для решения которых нужны новые выдающиеся достижения и т.д. Замкнутый круг, из которого, скорее всего, нет выхода. Но ведь это составляет суть биологической и социальной самоорганизации. Целью и результатом самоорганизации является сохранение, поддержание целостности, жизнеспособности системы (в экстремальных условиях путем включения резервных ресурсов саморегуляции, в итоге – путем эволюции). Исторический опыт позволяет верить, что ресурсы самоорганизации остаются значительными и что сознательная деятельность способна их увеличивать. Это относится к функциональным возможностям головного мозга и организма в целом, к экологическим системам и земной социальной самоорганизации.

Мы находимся в начальной стадии информационного общества. Компьютерная революция набирает всё новые обороты, бурно развиваются Интернет-технологии и робототехника, невиданные перспективы открываются генной инженерией и нанотехнологией. Человечество обретает новые, поистине колоссальные возможности. Но как оно ими воспользуется? Какую цепную реакцию новых, еще более масштабных проблем вызовет их практическая реализация?

Стратегическая, судьбоносная задача состоит в том, чтобы сохранить контроль над размножением этих новых проблем. А это возможно лишь на основе преодоления того типа ментальности, который господствовал в индустриальную эпоху, ментальности, возводившей в высший ценностный ранг новацию саму по себе (с ее количественными параметрами: еще больше, дальше, выше, быстрее и т.п.). Здесь мышление творца новации отключено от осмысления ее возможных негативных последствий и ответственности. Наше время настоятельно требует развития нового типа научного мышления, нацеленного в равной мере как на производство новации, так и на оценку ее последствий негативного характера.

                                                    2003 г.

 

 

ПРИРОДА ЧЕЛОВЕКА И СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ

 

Социальное развитие проективно, включает интенцию планирования и «созидания» желаемого будущего. Эта интенция проявляется в намерениях не только частных, но и глобальных преобразований (например, знакомый нам проект построения коммунизма). Исторический опыт показывает, что успех планируемых изменений зависит от реалистического понимания того, что именуется природой человека. Если это понимание нереалистично, социальный проект оказывается утопическим, он с треском проваливается, несмотря ни на какие усилия и благие намерения его инициаторов, организаторов, исполнителей, которые ведь тоже являются людьми и, следовательно, превратно понимают и оценивают самих себя (впрочем, инициаторы подобных проектов склонны, как правило, учить других, но не себя). Сколько раз уже в истории такого рода благие намерения мостили дорогу в ад!

Между тем и сама социальная организация в ее общих и существенных чертах необходимо обусловлена природой человека. Это утверждение кажется тривиальным. Но лишь на первый взгляд. Дело в том, говоря кратко, что не только свойства системы обусловливают свойства ее элементов, но и, наоборот, свойства элементов обусловливают  свойства системы. Для понимания функционирования и развития общества, как сложной самоорганизующейся системы, необходимо выделять и анализировать специфическую линию детерминации, исходящую от человеческого индивида, взятого в его общих и существенных свойствах. Эта зависимость недостаточно учитывается до сих пор теоретиками социальной жизни. И главное здесь в том, что ряд существенных свойств человеческого индивида не покрываются социальным качеством, имеют биологический характер. Человек есть социальное существо, но не в меньшей мере он есть существо биологическое.

Ведь социальная самоорганизация выросла из биологической самоорганизации и в каком-то смысле паразитирует на ней. Первая насчитывает несколько десятков тысячелетий, вторая – миллиарды лет. Биологическая эволюция в течении столь длительного периода отработала чрезвычайно эффективные механизмы самоорганизации, на фоне которых способы социальной самоорганизации выглядят весьма несовершенными и ненадежными, более того внушающими сейчас тревогу за судьбы земной цивилизации, ибо вместо того, чтобы прилежно учиться у биологической самоорганизации, она подрывает, ухудшает свою жизненную основу, в том числе свой собственный базисный элемент – человека. Одним из проявлений этой парадоксальной ситуации как раз и может служить недооценка роли указанной выше специфической линии детерминации, недостаточное внимание к биологическим аспектам природы человека.

Само понятие природы человека, столь часто встречающееся в философской литературе, то и дело мелькающее в публицистике, в разных областях гуманитарного и медицинского знания, употребляется в большинстве случаев без какой-либо экспликации, но интуитивно воспринимается как имеющее смысл. Его систематический анализ представляет немалые трудности. Здесь мы попытаемся лишь кратко обрисовать некоторые его черты.

Под «природой человека» обычно имеют в виду комплекс устойчивых свойств социального индивида, инвариантных по отношению к различным историческим эпохам, этносам, общественным и государственным устройствам, что указывает на их детерминированность биологической организацией (т.е.генетическими факторами). Они формируются и варьируются под влиянием внешних условий, особенно на ранних стадиях онтогенеза с непременным участием генетических факторов.

Взятые по отдельности и в комплексе, эти свойства касаются потребностей, способностей, склонностей, особенностей коммуникации, саморегуляции, форм поведения и деятельности человека. Они служили предметом описания и размышления для философов, историков, литераторов, начиная с древних времен. Центральное место они занимают в трудах представителей философской антропологии (экзистенциализма, психоаналитических концепций и др.).

Не ставя своей задачей систематизацию указанных свойств (это потребовало бы специального исследования), мы ограничимся лишь несколькими примерами. Наша цель – подчеркнуть  их биологическую детерминанту. В одних случаях эта детерминанта очевидна, например, когда речь идет о смертности человека или о влечении к другому полу (сексуальной потребности, чувстве любви) или, скажем, о феномене страха. В других она замаскирована в большей или меньшей степени. Возьмем такой механизм психологической защиты как вытеснение. Казалось бы эта функция носит сугубо социальный и психологический характер, так как служит поддержанию целостности Я, деятельной способности личности. Однако, уже элементарный анализ показывает, что она служит сбалансированию информационных процессов в головном мозгу, а тем самым сохранению приемлемого энергетического тонуса и разрешающей способности этого центра управления человеческим организмом; ее глубинный источник и ее предназначение носят биологический характер. Нетрудно увидеть подобные биологические источники, когда мы рассматриваем такие феномены коммуникации и аутокоммуникации как обман и самообман или более общие комплексные характеристики как эгоизм и альтруизм (блестящий анализ их биологических детерминант представлен в работе выдающегося отечественного генетика В. П. Эфроимсона «Родословная альтруизма» (см. в: Эфроимсон В. П. Гениальность и генетика. М., 1998). Его исследования показали наличие вероятностной генетической детерминации ряда важнейших этических качеств человека (см.: Эфроимсон В. П. Генетика этики и эстетики. СПБ, 1995; книга издавалась после смерти автора и издатели, объединив в ней две разные работы, дали ей, как мы думаем, не вполне удачное название).

 Важно отметить, что свойства, связанные с понятием природы человека, которые демонстрируют выраженную биологическую детерминацию, чаще всего рассматриваются в двух планах: 1) как присущие множеству людей; здесь они берутся в общем виде (к примеру, та же эгоистичность и, добавим, ненасыщаемость в потреблении, в обладании вещами, деньгами, людьми, властью и т.п.) и 2) как присущие данной неповторимой личности; здесь они индивидуализируются с учетом их степени проявления и взаимосвязи, выступают в виде качеств, приписываемых лишь индивидуальному субъекту (темперамент, характер, способности и др.).

Приведенное различение носит методологический характер, служит задачам исследования многоплановых зависимостей социальной организации и социальной динамики от существенных свойств индивида. Разумеется, когда мы говорим о природе человека как о совокупности ряда существенных, типических свойств, то они должны приписываться всем людям, хотя и выражены у них в разной степени, своеобразно актуализуются у каждого индивида в зависимости от множества факторов (этнических и культурных особенностей, социального положения, возраста, наличных условий исторически данного социума и т.д.); к тому же этот комплекс свойств включает диспозициональные противоположности, например, эгоистические и альтруистические побуждения, соотношение которых у конкретного индивида определяет вероятность тех или иных его действий как социального существа. Таким образом, понятие природы человека в виде комплекса его существенных свойств выражает наиболее вероятные цели, стремлениия, действия людей

Взятые в указанном выше первом плане эти свойства образуют тот контекст, в котором «природа человека» соотносится, связывается с «социальной организацией» и «социальным развитием». Именно в таком контексте как раз и выясняется утопичность коммунистического проекта в силу его противоречия природе человека, несостоятельность идеи создания «нового человека» путем «коммунистического воспитания» (хотя в последнем, конечно, было немало рациональных моментов). Коммунистическая идеология в СССР носила, как известно, ультрасоциологизаторский характер, отрицала даже малейшее влияние генетических факторов на формирование личности, отметала всё, что противоречило идее переделки человека и полной его управляемости. Отсюда и разгром генетики, разгул лысенковщины, партийная нетерпимость в брежневские времена к попыткам научного анализа биосоциальной проблемы. Дело дошло до того, что даже известный генетик Н. П. Дубинин подладился под эту идеологию и под установки партийного начальства, «доказывал» в журнале «Коммунист», что генетические факторы не играют роли в формировании личности, громил своих коллег академиков Б.Л. Астаурова и Д.К. Беляева, особенно же В. П. Эфроимсона, занимавших по этим вопросам научную позицию (см.: Дубинин Н. П. Наследование биологическое и социальное. «Коммунист», 1981, № 11).

Во втором плане понятие природы человека используется в контексте выяснения роли личности в социальных процессах с учетом генетической обусловленности ее особенностей. Такой ракурс исследования является весьма существенным, например, для историка, особенно в тех случаях, когда личность обладает огромной властью. Мы видим это у Светония в его «Двенадцати Цезарях», где автор всегда специально останавливается на тех свойствах правителя, которые он полагает врожденными, данными «от природы». Вот, что пишет он о Нероне: «Наглость, похоть, распущенность, скупость, жестокость его поначалу проявлялись постепенно и незаметно, словно юношеские увлечения, но уже тогда всем было ясно, что пороки эти – от природы, а не от возраста» (Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. М., 1966, с.158). Интересные размышления о природе человека мы встречаем у Макиавелли, особенно в его замечательном труде «История Флоренции», в котором изложение событий органически связано с личностными описаниями их участников, даны проницательные психологические портреты деятелей тех времен.

За обозримый период истории природа человека не изменилась. Так позволяют думать обширные материалы о людях Древнего Египта и Месопотамии (см., напр.: Дьяконов И. М. Люди города Ура. М., 1990; М. А. Дандамаев. Вавилонские писцы. М., 1983), древнегреческие и древнеримские  источники, в которых столь ярко обрисованы люди того времени с их интересами, делами, заботами, страстями, поступками. Читая «Характеры» Теофраста, поражаешься удивительному сходству: прошло две с половиной тысячи лет, но ничего не изменилось – всё те же человеческие типы и те же формы поведения. Подтверждения этому мы находим у Тацита и Августина, у таких корифеев человековедения как  Монтень, Ларошфуко, Ницше, у выдающихся философов, психологов, историков различных эпох и народов.    

Если природа человека обусловлена его биологической организацией, то она и не могла измениться за столь мизерный срок. Человек сложился в ходе биологической эволюции, ибо антропогенез совершался по ее законам. Поэтому природа человека может измениться опять-таки лишь в результате биологической эволюции, либо в результате вмешательства в его геном или  в мозговые структуры (теперь, когда расшифрован код ДНК и почти весь геном человека, когда на повестке дня стоит расшифровка мозговых нейродинамических кодов психических явлений, такие возможности теоретически мыслимы, хотя попытки их реализации не исключают и крайне отрицательных, даже катастрофических последствий).

Проблема состоит в том, что человек должен изменить негативные свойства своей природы (прежде всего неуемный потребительский аппетит, агрессивность по отношению к себе подобным и к экологической системе в целом, а тем самым агрессивность по отношению к самому себе). В противном случае перспективы земной цивилизации весьма мрачны. Здесь необходим максимально реалистический подход. Надежда на то, что человека можно просветить, отучить, образумить, что большинство из нас способно побороть в себе ненасытного потребителя и эгоиста – такая надежда, скорее всего, тщетна. Одно дело – знать и хотеть, другое – уметь. Алкоголик знает, что пить вредно, что это ведет к гибели, но продолжает пить … и надеяться. Подобные надежды неявно лежат в основе современных концепций, обещающих нам выход из тупика путем, так сказать, просвещения масс, их религиозного воспитания или путем включения в дело неких новых «объективных закономерностей», новых надличностных структур (государственных, церковных и др.). Но как быть с миллиардами отдельных людей, которые живут  во власти своих инстинктов, потребностей и влечений? И как быть с теми отдельными людьми, которые являются авторами прекраснодушных концепций, живущих так же удовлетворением своих потребностей и влечений, готовых научить кого угодно, только не самих себя?

Так как надежда на желаемое изменение человеческой природы посредством дальнейшей биологической эволюции – нонсенс, нам остается только самопреобразование. Каким путем добиться необходимых изменений и возможны ли они вообще– это открытые вопросы, ждущие творческих решений. Но ясно одно: самопреобразование человека равносильно самопреобразованию общества, ибо все известные нам до сих пор основные социальные структуры и функции были обусловлены именно природой человека, что проявляется в таком социальном институте как государство с его функциями упорядочивания и принуждения.

История человечества представляет неоглядное множество и разнообразие событий, но весьма скудный набор форм организации социальной жизни (видов государственных устройств, способов реализации политических целей и т.д.). Нас интересует здесь именно общее, то, что воспроизводилось из века в век у разных народов. И мы видим отчетливые структурные и функциональные инварианты, причем не только на уровне видов государственного устройства (с их характерными вариациями) и межгосударственных отношений (войны, союзы и т.д.), но и в области тактики правления, типичных политических игр, методов сбалансирования интересов или устранения противников (например, квазидемократические формы правления – Римский Сенат при цезарях, Верховный Совет в СССР и т.п.; такой метод расправы с политическими противниками как объявление их «врагами  народа» при Тиберии, при Робеспьере, при Сталине и т.д.). Именно подобные инварианты коррелируют со свойствами, составляющими природу человека. Разным людям эти свойства присущи в разной степени, но они неизменно коренятся в недрах нашей психики.

Многие люди очень хотели бы изменить некоторые из подобных свойств, но это выше их сил. Упрямая телесность с ее позывами не внемлет голосу разума. Сознательное психическое управление в подавляющем числе случаев не в состоянии изменить мощные диспозициональные структуры, сложившиеся на бессознательном уровне большей частью в процессе биологической эволюции. Такого рода глубинные структуры психики роднят нас с животными, но у них они вполне адекватны и целесообразны. Потребности животных стабильны, весьма жестко ограничены генетическими программами, что относится и к целям их действий, взаимоотношениям с другими живыми существами, «включенности» в экологическую нишу. Это связано и со способами отображения ими окружающей среды и самих себя.

 У животных нет рефлексии собственных психических состояний, подобно тому, как это свойственно человеку, нет столь же выделенного субъективного центра как человеческое Я, хотя, согласно новейшим данным зоопсихологии, организация субъективного мира высших животных весьма сложна и оригинальна (в ней есть такие качества, которых нет у нас и были бы нам желательны). Поэтому результаты сопоставления человеческой и животной психики не укладываются целиком в привычные отношения сложного и простого, высшего и низшего. Многого в их психике мы  пока не понимаем, из-за чего наше общение с животными ограниченно и часто оказывается превратным (один из факторов экологического кризиса). Человек в своей гордыне все еще возносится над «братьями меньшими», все еще «стесняется» признать себя животным, видя в этом нечто унизительное, противостоит живой природе, словно конкистадор. Расплата за это – неуклонно углубляющийся экологический кризис, который доходчиво демонстрирует нам судьбоносную биосоциальную проблему во всем ее грандиозном масштабе. Наступила пора, когда человек должен понять смертоносность своей гордыни, признать себя скромной частью живой природы, стать ее прилежным учеником, чтобы нейтрализовать, преодолеть свои антиэкологические устремления. Другого выхода у него нет, если он хочет выжить.

Тема взаимоотношения человека и высших животных актуальна и многопланова. У последних есть индивидуальность, нечто весьма сходное с тем, что у людей именуется характером (см. книги одного из самых выдающихся зоопсихологов К. Лоренца «Кольцо царя Соломона» и «Человек находит друга»). У высших животных в соответствии с их видовыми различиями так же имеется набор устойчивых психических и телесных свойств, определяющих особенности их поведения. Поэтому по аналогии с понятием «природа человека» можно говорить о «природе собаки», «природе кошки», «природе слона» и т.п. Было бы интересно провести тут концептуальное сопоставление.

Однако, мы хотим обратить внимание на другой аспект этой темы, касающийся происхождения особенностей «природы человека». Биологическая эволюция в течение сотен миллионов лет шлифовала механизмы эффективной самоорганизации животных, что привело к возникновению психической формы отображения и управления. Это было связано с усложнением животного организма, состоящего из множества самоорганизующихся субсистем, обладающих определенными степенями автономности  и подчиненности центральному управлению. Возникновение психики ознаменовало качественно новый этап в развитии сложных самоорганизующихся систем, так как представляло собой более эффективный способ выбора, актуализации и переработки информации, а вместе с тем прогнозирования и управления, по сравнению с допсихическим уровнем, т.е. чисто биохимическими механизмами самоорганизации, которые, естественно, целиком сохранились на уровне субсистем и составили субстратную основу самих психических процессов. Психика резко повысила способность прогнозирования и оперативность управления, расширив тем самым возможности приспособляемости к среде. Она явилась новым способом управления сложным организмом как целым, его поведением.

И тут надо  отметить одно важное обстоятельство. Психическое управление (как управление целым) имеет прямой, непосредственный, моментальный доступ к внешним органами, но не имеет такого доступа к внутренним органам; управление последними носит опосредствованый характер (через программы подготовки и осуществления внешних действий) либо вообще оказывается не эффективным и невозможным (в большинстве случаев внутренние органы и их элементы целиком закрыты для прямого психического управления). Аналогично, психика животного хорошо отображает внешние органы в их статике и динамике, но практически не отображает внутренние органы; она, соответственно, эффективно, весьма адекватно, детализировано отображает внешнюю среду животного и крайне слабо, лишь суммарно, в самых общих или фрагментарных проявлениях отображает  его внутреннюю среду, внутреннюю деятельность организма, его внутренние структуры и процессы (ряд грозных изменений, нарастающих во внутренних органах человека вообще не получают психического отображения).

Приведенные особенности психического отображения и управления вполне понятны, если учесть, что психика возникла в ходе эволюции как аппарат оптимизации поведения животного организма в его внешней среде, как дополнительное эффективное средство его выживания. В отличие от внутренней среды организма именно внешняя среда нестабильна, чревата неожиданными изменениями, грозящими гибелью, требующими немедленного адекватного отображения, быстрой реакции, целесообразных действий животного. Психический способ отображения и управления как раз и служит успешному решению этих задач.

По сравнению с внешней средой внутренняя среда животного относительно стабильна, в том смысле, что в ней мало «неожиданностей», управление на клеточном, органном и межорганном уровне хорошо отработано на предшествующих этапах эволюции, совершается как бы автоматически, надежно скоррелировано с характером внешних действий животного  (повышение энергетики мышц, ускорение тока крови и снабжения легких кислородом и т.п.). Механизмы управления внутренними органами и процессами весьма надежны, как в состояниях покоя животного, так и при его разнообразных действиях, они не нуждаются в дополнительном контроле на психическом уровне. Кроме того, они настолько сложны, включая в себя разнообразные микро и макропроцессы, настолько превышают воспринимаемую степень сложности внешней среды, что психическое отображение и управление здесь невозможно, если не считать общего, суммарного отображения состояния организма позитивного или негативного характера. (Когда мы говорим о гораздо меньшей сложности внешней среды, то имеем в виду ту сравнительно невысокую степень ее дискретизации, отображение которой достаточно для адекватного поведения животного; именно этой степенью сложности ограничивается разрешающая способность психики животных в форме чувственных восприятий).

Таким образом, психика животных обнаруживает определенную асимметрию, которая становится все более заметной в восходящем эволюционном ряду.  Психическая активность животного, в том числе его действия (деятельность), почти целиком устремлена во внешний мир, и она лишь в крайне малой мере обращена вовнутрь. Для животного, если так можно выразиться, это вполне нормально виду того, что его потребности, как уже отмечалось, постоянны, четко заданы его генетической программой, а тем самым довольно жестко заданы цели его действий и объекты его окружения, с которыми он взаимодействует (т.е. его «мир» вещей и явлений, ограниченный определенной степенью дискретизации и соответствующей экологической нишей, в которую оно эволюционно вписано).

Возникновение человека с его сознанием представляет собой качественно новый уровень развития психики. Но человеческое сознание, будучи так же продуктом эволюции, закономерно сохраняет фундаментальные свойства психики, общие и существенные свойства всякого психического отображения и управления. Оно сохраняет указанную асимметрию и резко углубляет ее. Мы остановимся на этом подробнее, так как данный вопрос является важным для понимания природы человека. Но прежде выскажем еще несколько соображений о происхождении человека как мыслящего и сознающего себя животного (живого существа – так звучит для уха приятнее).

Человек возник в результате уникальной цепи мутаций. В итоге при малосущественных изменениях  его телесной конституции, внутреннних органов и вегетативной нервной системы чрезвычайное развитие и усложнение получил головной мозг. Мы оставим в стороне бытующие метафоры о человеке как «ошибке эволюции», об «антропологической недоделанности человека», но должны обратить внимание на  такое, в какой-то мере одностороннее, усложнение.

Это чрезвычайное усложнение относится не столько к элементному составу мозга и его общей массе, хотя и оно было весьма значительным, сколько к гигантскому функциональному усложнению на уровне мозговых нейродинамических структур, межнейрональных  связей, что создало качественно новый  (по сравнению с животной психикой) уровень производства, переработки и использования информации. Здесь проявилась все та же фундаментальная направленность биологической эволюции в сторону наращивания информационной мощности самоорганизующейся системы. Соответственно возникли новые кодовые формы хранения, преобразования и передачи информации (прежде всего – язык).

Суть нового качества человеческой психики, связанного с расширением функционального диапазона мозговых нейродинамических процессов, состояла, говоря кратко, в способности такого оперирования информацией, при котором производится не только информация о внешних явлениях, но может неограниченно производиться информация об информации, и возможно не только информационное управление своими органами, но и управление самими информационными процессами. Это создает характерное для сознания «двойное» отображение, связанное с центрированием субъективной реальности в контуре «Я» – «не-Я», возможность абстрагирования, высокую степень свободы «движения» в сфере субъективной реальности, пробного прогнозирования, проектирования, моделирования будущего, творческих решений, не связанных с задачами сиюминутного выживания, возможность самополагания и волеизъявления. Вместе с тем такое гигантское возрастание возможностей активности, степеней свободы повлекло новые, специфически человеческие  проблемы, так сказать, укоренения в бытии.

Прежде всего, новый уровень сложности требует адекватных средств управления ею. И, по-видимому, с самого начала в этом отношении обнаружился серьезный дефицит. Человек постоянно переживает то, что многие исследователи называют «кризисом сложности», ибо при необъятном числе возможностей и альтернатив налицо хронический недостаток критериев и оснований оптимального выбора. У животных эта проблема решается отработанными в эволюции механизмами вероятностного прогнозирования и регулирования действий (в условиях сравнительно постоянного, практически не расширяющегося уровня сложности «мира» животных). Для колоссально расширившейся и усложнившейся человеческой реальности эти механизмы оказались недостаточными. Хотя они и сохранили свое значение, но оказались неспособными справиться с зыбучей, неоглядной средой неопределенности, порожденной возросшей сложностью.

 Следствием этого является многочисленные, бросающие вызов нашей аутентичности механизмы компенсации, неустранимый иррационализм, эмпирическая неоправданность веровательных установок, амбивалентность, превалирование эмоциональных пусковых механизмов действий над интеллектуальными, невротические реакции, в конечном итоге – специфическая для природы человека психопатология (у животных редко, но бывают галлюцинации, однако они никогда не болеют шизофренией).

Надо подчеркнуть, что проблемы, связанные с ростом сложности и, следовательно, неопределенности, со снижением управляемости, касаются не только внешнего мира человека и его деятельности (не говоря уже о социальных процессах, где это принимает характер бедствия), но и самого головного мозга. Биологическая эволюция в качестве главного способа повышения надежности использует избыточность (огромная избыточность икринок, мальков, из которых выживут единицы, огромное число функциональных элементов, из которых задействованы лишь несколько, а остальные – на всякий случай). Этот способ повышения надежности во многом себя оправдывает (например, при инсульте погибают иногда многие миллионы нервных клеток, а функции мозга сохраняются или восстанавливаются за счет включения других нервных клеток и т.п.). Физиологи с гордостью пишут, что мы используем функциональные возможности мозга лишь на четыре процента – вот, мол, какой у нас потенциал. Это верно лишь частично. Дело в том, что мы не просто не используем столь гигантский резерв, но не можем, не умеем его использовать, не можем во многих случаях использовать хотя бы его небольшую часть для более оптимального функционирования нашей психики (улучшение памяти, интеллекта, управление своими сильными эмоциями, волей и т.п.).

 Биологическая эволюция плохо знает меру избыточности, она похожа на скаредного накопителя. Однако, чрезмерная избыточность имеет негативную сторону, так как ослабляет механизмы поддержания целостности, создает тенденцию ухудшения управляемости, повышает вероятность ее срывов, что отмечали крупные биологи и физиологи (С.Н. Давиденков, Н. А. Бернштейн, Г.Ф. Хильми и др.). В сложных системах со  многими слабо контролируемыми степенями свободы чрезмерная функциональная избыточность создает «чрезмерную активность», чреватую явлениями хаотизации, «тенденцией к сумасшествию» (см.: Клименко Н.Е. Мозг и поведение: ситуация выбора жизненных стратегий // Мозг и разум. Под ред. Д.И. Дубровского. М., 1994).

Здесь хотелось бы отметить еще два момента. Избыточность, как средство повышения надежности биологических систем, и ее чрезмерное проявление в головном мозгу, скорее всего, отражается и на некоторых сторонах человеческой природы. Это наводит на мысль о ее связи со столь часто встречающейся у людей тягой к чрезмерному накопительству, к избыточному потреблению.

 Что касается «чрезмерной активности», то многие выдающиеся интеллектуалы, размышлявшие о природе человека (Платон, Августин, Достоевский, Ницше, Мечников и др.) подчеркивали присущее людям (в крайне малой или в очень высокой степени) некое разрушительное, нигилистическое, «бесовское начало». Это «начало», конечно, стимулируется определенными социальными условиями. Однако, пытаясь осмыслить многочисленные и всё нарастающие факты деструктивного поведения в современной общественной жизни, следует учитывать так же и их биологические корни (особенно важны в этом плане результаты исследований по генетической детерминации  преступных наклонностей).

Вернемся теперь к вопросу о преемственности человеческого сознания с психикой животных. Выше мы пытались кратко описать существенное, можно сказать фундаментальное свойство психики животных, состоящее в ее направленности во внешний мир, и отмечали, что оно сохраняется и на уровне человеческой психики. Это демонстрирует нам вся история человечества.

 Остается очевидным фактом, что, несмотря на первостепенную важность самопознания, отчетливо сознаваемую со времен Сократа, несмотря на ясную и весьма существенную зависимость познания внешнего мира от познания человеком самого себя, подавляющая по своим масштабам и результатам познавательная активность была всегда направлена во внешний мир. В той же мере это относится и к практической, преобразовательной деятельности человека. Бросаются в глаза мизерные результаты самопознания и самопреобразования по сравнению с познанием и преобразованием внешнего мира. Здесь налицо вопиющая асимметрия. И она, конечно, имеет глубокие причины, лежащие в природе человека, который, обладая сознанием, продолжает действовать как животное. Но если животное, располагая слабым и стабильным энергетическим потенциалом, ограниченным его биохимическими процессами, не нарушало, а, наоборот, поддерживало экологический баланс, то человек, развивший благодаря своему разуму производительно-технологическую деятельность, достиг такой энергетической мощи, которая разрушает экологический баланс, всю систему живой природы, и он не может остановиться в этой своей самоубийственной деятельности. Тут явный парадокс. Выходит, что глубинное биологическое начало человеческой природы влечет к уничтожению земной биологической самоорганизации, к самоуничтожению. Напрашивается мрачная аналогия между отношением человеческого общества к системе земной жизни, с одной стороны, и отношением раковой опухоли к человеческому организму, с другой. Раковая опухоль – новообразование, состоящее из чрезмерно быстро развивающихся и размножающихся клеток, которые потребляют энергию их окружающей среды нормальных клеток и тем самым разрушают ее, это ведет к гибели организма, а вместе с ним погибает и сама опухоль. Таков один из наиболее тревожных аспектов биосоциальной проблемы.

И тем не менее прогноз фатального исхода является преждевременным. Он означал бы полную утрату веры в разум, в творческие возможности человека, т.е. полную утрату человеческого достоинства. Да, действительно вектор самопознания и самопреобразования сильно укорочен по сравнению с вектором познания и преобразования внешнего мира. Следствием этого была и пока еще остается колоссальная трата жизненной энергии на неподлинные цели, темнота смысложизненных ориентиров человечества, нарастание абсурда в личной и общественной жизни, разрыв между знанием и волей («знаю лучшее, но следую худшему»). Но сейчас, когда мы оказались в ситуации жесткой альтернативы, в ситуации борьбы за выживание – прямого действия этого бескомпромиссного биологического закона, выносящего за скобки все социальные качества, имеющего над ними безоговорочный приоритет – можно ждать резкой интенсификации творческих усилий в самопознании и самопреобразовании, в решении экологических проблем. Некоторые позитивные тенденции такого рода обозначились в последние десятилетия (успехи в познании биологической организации, прежде всего впечатляющие результаты генетики и геномики, приблизившие нас, в частности, к победе над злокачественными новообразованиями).

Нас должно обнадеживать, что на протяжении своей долгой истории живые существа проявляли поистине чудеса адаптации и приспособления, генерировали новые ресурсы жизнестойкости и выживали в неимоверно трудных условиях. А мы ведь тоже – живые, биологические существа, имеющие, однако, более широкий творческий диапазон и более разнообразные средства приспособления, чем животные. Биологической системе присуща фундаментальная способность напряжения сил в экстремальных ситуациях, их концентрирования в конкретном узком канале целереализации, что отчетливо видно у животных с развитой психикой.

У человека такое возрастание целенаправленной активности выступает в форме упрочения веры в достижение цели и укрепления воли, которые питают творческую изобретательность. В этом плане можно говорить о творчестве веры и воли. Исторический опыт многократно демонстрировал, что именно вера и воля, творческая находка были решающими факторами победы, достижения желанной цели в казалось бы безнадежных ситуациях. Эти факторы всегда служили необходимой предпосылкой возможного успеха в условиях непредсказуемого развития событий.

Поэтому нам нужно, несмотря ни на что, всемерно крепить нашу  веру и волю – залог человеческого достоинства и жизненной силы, решительно противостоять нигилизму, скепсису и унынию, той эйфории «деструктивности» и «катастрофизма», которую нагнетает и подпитывает ныне заметная часть интеллектуальной элиты, постмодерниствующие фрондеры разнообразных оттенков.

Человеческая природа противоречива. Наряду с отмечавшимися негативными свойствами и даже посредством них в природе человека коренится непреложная интенция утверждения жизни и противодействия смерти. Этот глубинный и неиссякаемый источник человеческого творчества еще способен сказать свое решающее слово.

 

МОЗГ

6.Проблема духа и тела: возможности решения (в связи со статьей Томаса Нагеля«Мыслимость невозможного и проблема духа и  тела»)

7.Зачем субъективная реальность, или «Почему информационные процессы не идут в темноте?» (Ответ Д. Чалмерсу)

8.Бессознательное (в его отношениях к сознательному) и квантовая механика

9.Расшифровка кодов (методологические аспекты проблемы)

ИСКУССТВЕННЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ

10.Сознание, мозг, искусственный интеллект

11.Новая реальность: человек и компьютер

12.Информационные технологии и судьбы рациональности в современной культуре

13.Природа человека и социальные процессы

 

 

 

 

В начало книги

В начало раздела       Содержание

 

 

 

 

 



[1] Дубровский Д.И. Постмодернистская мода // Вопросы философии. – 2001. – № 8; Он же: Феномен «журнализма в современной культуре // III Российский философский конгресс: Рационализм и культура на пороге третьего тысячелетия. – Т. 2. – Ростов-на-Дону, 2002.

[2] Центр plus. – Запад. – 2003. № 21. – 23 мая. – С. 22.

[3] См.: Михель Д. Мишель Фуко о стратегиях субъективации: от «Истории безумия» до «Заботы о себе». – Саратов, 1999.