Сайт "Диалог XXI век"

Главная страница сайта congress2008

Секции конгресса

Список российских участников

Доклады по алфавиту участников

Доклады по секциям конгресса

>

 

 

Секция “Подходы к философии

 

Неомифология как предтеча российского постмодернизма

 

Ханаху Р.А., докт. филос. н., профессор,

Цветков О.М., канд. филос. н.

Адыгейский республиканский институт гуманитарных исследований

arigi@adygnet.ru

 

 

 

Философский вакуум, наступивший  России после краха социализма, неумолимо подходит к концу. На протяжении последних пятнадцати лет он заполнялся пересказами различных зарубежных философских концепций, написанием монографий и статей, посвященных освоению чужого и своего собственного историко-философского опыта. И хотя это не привело к появлению в России новых сильных и автономных философских течений-школ, постепенно возникающая атмосфера плюральности (не всегда напрямую связанная с влиянием постмодернизма) становится все ощутимее.

Пока в новой формирующейся философской атмосфере присутствуют черты робинзонады и поиска нового мифа. Это можно объяснить тем, что гуманитарное сообщество пока не в состоянии сразу сделать большой шаг вперёд. Оно вынуждено обращаться к прошлому и искать в нём то, что ему не удаётся узреть ни в настоящем, ни в будущем. И это не просто обращение к историческим штудиям и поискам нового философского истолкования истории, а замена его тем, что можно назвать мифологией. Данный процесс идёт не всегда явно, но последствия его хорошо доступны для наблюдения.

Он протекает на двух уровнях. На первом из них - федеральном - складывание новой мифологии как новейшей формы общенационального сознания происходит медленно. Выработка национальной идеи пробуксовывает. Она пробуксовывала даже тогда, когда команды выработать ее поступали из Кремля. Для второго уровня формирования мифологии – регионального - с самого начала 90-х гг. ХХ века был характерен высокий темп. Процессы, запущенные распадом СССР, в ряде российских регионов привели в короткие сроки к образованию локальных неомифологий, быстро прошедших через стадию становления и оформившихся в самовоспроизводящиеся квазиидеологические системы. Во многих субъектах РФ основной этап формирования неомифогенеза к настоящему времени завершился.

Новая региональная мифология родственна провозглашенной постмодернизмом «радикальной плюральности», в рамках которой возникает новая «игра истин» или игра «новых истин». Парадоксальным (по меньшей мере, для отечественной философии) является  тот факт, что радикальная плюральность и проблематизация проблем (которые ранее рассматривались, говоря языком постмодернизма, как «результирующие» или «финализирующие») формируются во многих регионах России, особенно в национальных автономиях, в дискурсе «возрождения традиций».

Рационально осмысленный разговор о ценностях, как и в традиционную эпоху, обычно сопровождается попытками реализации этих ценностей, стремлением превратить их в нравственную норму. Однако сами процессы внешне рациональных обоснований нравственной ценности выявляют все большую плюрализацию исходных принципов дискурса. Прочтение исторических «текстов», как показывает анализ соответствующей литературы, все более дистанцируется от классического рационализма и все более становятся субъективной интерпретацией и, если не «игрой истин», то их конкуренцией.

Рассуждения о традиции и традиционной культуре, во множестве публикуемые в национальных российских автономиях, убедительно демонстрируют возможности чисто постмодернистской парадигмы – перманентной проблематизации исторического (как, впрочем, и текущего) дискурса.

Таким образом, философские интерпретации традиции, ставя перед собой задачу рационального обоснования культурно-исторического процесса, на практике превращаются в некое подобие постмодернистских интенций, хотя и не всегда не рефлексируемых самими авторами неомифологических текстов.

             На процесс мифогенеза влияют два наиболее существенных фактора. Во-первых, это кризис идентичности, разразившийся в России после распада СССР, и, во-вторых, стихийный характер формирования локальных идентичностей в большинстве регионов РФ. Региональный «постмодернистский» мифогенез можно рассматривать как непосредственную реакцию на кризис идентичности, как поиск локальной самоидентификации взамен утерянной общероссийской.

С началом кризиса идентичности население многих субъектов РФ, особенно национальных автономий, оказалось в ситуации, при которой продуцирование неомифологии было неизбежным. Население каждого из регионов было поставлено в новое для него положение, представ некой относительно немногочисленной, замкнутой и стабильной общностью, проживающей на определённой территории и располагающей ограниченным набором ресурсов. Таким образом, объективные основания для формирования новой идентичности в регионах возникли, но не были ещё сформулированы и даже в полной мере осознаны. Поэтому перед каждой новой региональной общностью встала проблема осознать и обосновать собственную идентичность, сформулировать критерии принадлежности к ней каждого индивида и принципы отличия «своих» от «чужих». Выбор же средств достижения этой цели был задан культурным ресурсом. Наиболее простые и архаичные элементы традиционной культуры стали содержанием философских спекуляций и составили содержания механизма, перманентно продуцирующего  все новые и новые «истины». Так что вовсе не случайно просматривается большое число параллелей между элементами нынешней интересующей нас «постмодернистской» неомифологии в субъектах РФ и архаичными мифологиями.

В главной роли выступает общеисторический миф, сложившийся ещё в советские времена и видоизмененный в постсоветский период. Наряду с ним выступают локальные краеведческие мифы более низкого уровня, которые, адаптировав этот общеисторический миф к местным условиям, стали источником множества малых мифологем.

Таким образом, источник неомифологии – это история. Она теперь представлена не в виде хронологически упорядоченной и логически обоснованной цепи событий, а в виде калейдоскопа из нагромождения исторических сюжетов, лишённой четких логических связей, в виде конгломерата вырванных из контекста событий и персонажей. Искажённая мифологическим видением, история превращается, по сути, в предание, эпос - перечень деяний региональных «героев», в роли которых выступают исторические личности, разные в каждом регионе.

Болезненная реакция  некоторых региональных интеллектуалов на   плюрализм  и   утрату традиционных ориентиров парадоксальным образом сопровождается  дистанцированием от рационализма и переходом к интенциям герменевтики и постмодернизма. Хотя формально этот поворот объясняется часто желанием совершить «магический» поворот времени вспять к  традиционным ценностям.

Таким образом, можно говорить, что региональный миф является своего рода «постисторией». Признаки  формирования этой «постистории» просматриваются достаточно хорошо. Во-первых, происходит отказ от линейного видения социальной динамики. Больше нет марксистских «общественно-экономических формаций» как и других линейных методологических схем. Во-вторых, в значительной мере происходит и полный отказ от презумпции наличия имманентной логики истории (в общем контексте отказа от логоцентризма).

«Преодоление истории» многими авторами подспудно понимается как «преодоление историцизма» в целом. Радикальный отказ от линейной концепции времени выражается в том, что иные модели исторического развития (линейные, цикличные) попросту не артикулируются в интересующей нас новой региональной неомифологии.

В региональной «постмодернистской» неомифологии, как и в постмодернизме,  отрицается понимание истории как линейного разворачивания событийности из прошлого в будущее и каузальность, предполагающая возможность одного (так называемого правильного) прочтения события. Оно сменяется интерпретационной плюральностью нарративной истории.

Однако есть и существенные отличия между постмодернистским и мифологическим прочтением истории. Если для постмодернистов важнейшим основанием ведения концепта «постистория» выступает презумпция «конца истории» (Ф. Фукуяма), то для неомифологов таковой выступает сведенность истории к ее одному отрезку – периоду традиционного общества. Этот период сакрализуется, а классические спекуляции рационального типа откровенно игнорируются. Иными словами, если постмодернисты в ситуации «постистории» занимаются постоянным «переоткрытием» и «переписыванием времени», разворачивая линейный вектор истории и ломая его, то неомифологии занимаются постоянным переоткрытием и переписыванием другого времени, которое в классической традиции принято называть «традиционным».

В целом, для развитой «постмодернистской» региональной неомифологии характерно наличие двух параллельных реальностей: актуальной, в которой протекает повседневная жизнь региона и его населения, и идеальной, в которой протекает интеллектуальная жизнь и которая  соединяет каждого жителя региона с пространством мифа. Актуальная реальность предстаёт «неинтересной», в ней плохо просматривается возможность «чуда» - быстрого перехода к всеобщему благоденствию и счастью. Идеальная же реальность – мысленное пребывание в «золотом веке» традиционного общества - выглядит яркой и героической, богатой событиями, динамично развивающейся и пронизанной оптимистическим ожиданием ее «возрождения» в будущем. Предвкушение будущего «возрождения», которое мыслится неизбежным и постепенно распространяется и на восприятие настоящего, создаёт предпосылки для следующего этапа мифогенеза - посягательства мифологии на актуальную реальность, при котором конкретное  содержание реальности замещается идеальными представлениями.

Неомифология приобретает устойчивость и независимость от происходящего в реальной жизни. Она начинает использоваться как институциональный фильтр при формировании актуальной повестки дня, отборе различных событий для их обнародования и оценки, и, в целом, структурирует реальное социальное пространство под свои потребности. Региональные властные и околовластные элиты и контролируемые ими средства массовой информации, осознав силу  мифа и продуцируемой ею идеальной реальности, подкрепляют мифотворчество своим авторитетом, административным ресурсом и средствами информационного манипулирования. Внедрение мифологической реальности становится стержнем работы всей властной машины, а не подчиняющаяся  мифу реальность игнорируется или интерпретируется в соответствии с его потребностями. Создаваемый мифологией фильтр по отбору информации начинает определять, имеет или не имеет место сам факт того или иного события. Одни факты неомифологическими СМИ отрицаются или игнорируются. Другие, соответствующие логике мифа, становятся достоянием массового сознания. Втиснутая в пространство мифа реальность часто диссонирует с неомифологией. В таких случаях власть призвана устранять слишком явные диссонансы. Однако приоритетным для нее остается сохранение мифа и соответствующего ему квазиязыка, который используется для трансляции сигналов и импульсов для поддержания жизненной силы мифа и мифологической интерпретации реальности.

Одновременное существование двух реальностей – актуальной и неомифологической – приводит к формированию «гибридной реальности», в значительной мере подчинённой законам мифологии и становящейся полем борьбы идеального с актуальным. Философские интерпретации неомифологии, выступая зачастую своеобразной разновидности магии, актуализируют не столько саму реальность, столько те аспекты региональной истории, которые определяют постоянную подпитку неомифологии. 

Таким образом, постмодернистские интенции, которые мы усматриваем в новой российской региональной мифологии, часто неосознанно взявшей на вооружение исходные постмодернистские принципы, имеют два основных вектора направленности. С одной стороны, они тяготеют к «магии», архаизации мышления и его регламентации не вписывающимися в неомифологию табу. Но, с другой стороны, настаивая на своем праве радикальной плюральности и собственного видения истории. Творцы неомифологии выступают революционерами по отношению к классической и неклассической философской традиции и являются поэтому своеобразной предпосылкой российского постмодернизма. Расшатывая логику классических и неклассических философских штудий, неомифология становится его предтечей.