Николас КУЛЬБЕРГ (Nicolas KOULBERG) «ЦЕРН И ИНСТИТУТЫ РОССИИ»

Прошло сорок лет со дня подписания Соглашения между Европейской организацией ядерных исследований (ЦЕРН, Женева, Швейцария) и Государственным комитетом СССР по использованию атомной энергии (ГКАЭ). Этот внушительный срок позволяет определить, насколько полезным оказалось долгосрочное сотрудничество и для ЦЕРН, и для советских (теперь российских) институтов и какие блестящие результаты оно принесло и продолжает приносить.

В эти дни начала весны 2007 года, когда я пишу свои воспоминания, в шахту CMS [the Compact Muon Solenoid – название одного из четырех экспериментов, готовящихся в ЦЕРН для исследований, которые будут проводиться на строящемся ускорителе Large Hadron Collider – LHC; в этих работах принимают участие физики Объединенного института ядерных исследований (ОИЯИ) в Дубне во главе с профессором Игорем Анатольевичем Голутвиным] опустили бóльшую часть детектора – плод успешной работы всей коллаборации, куда вошли многочисленные физики и инженеры RDMS [группа, сформированная Голутвиным из специалистов ОИЯИ и других институтов бывшего СССР.].

Однако я хотел бы вернуться на несколько десятилетий назад, задолго до подписания важного соглашения 1967 года, и вспомнить, как был создан ЦЕРН. Это произошло вскоре после Второй мировой войны [идею высказал француз Луи де Бройль в 1949 году], в 1954 году. ЦЕРН оказался первой международной организацией, и его основные принципы перекликались с идеями, которые потом легли в основу всех других международных организаций, объединяющих страны на основе договоров о совместных усилиях в различных областях человеческой деятельности.

Главной задачей ЦЕРН стало проведение фундаментальных исследований в области физики высоких энергий на непременной основе международного сотрудничества, расширение человеческих знаний на принципах открытости исследований. Это означало опубликование всех работ и распространение полученных результатов. Такая политика открытых дверей проводится ЦЕРН и пятьдесят лет спустя. Все европейские лаборатории, институты и университеты получили возможность сотрудничать с ЦЕРН на основе вкладов каждой страны в общие задачи – все это должно было стимулировать развитие международного сотрудничества в Европе и остановить отъезд европейских ученых в Соединенные Штаты, так называемую «утечку умов». Постепенно страны всего мира – не только члены ЦЕРН – получили возможность принимать участие в научных программах нашей международной организации.

Дух солидарности, открытости и взаимного доверия способствовал интеграции ученых из стран с различным общественным и политическим строем и, таким образом, общему потеплению политического климата послевоенного мира. Так, впервые после войны немецкие физики наравне с другими европейскими коллегами смогли принять участие в совместных экспериментах. Также, несмотря на царивший в послевоенной Европе холод недоверия, ЦЕРН открыл свои двери физикам из стран «соцлагеря».

ЦЕРН стал первой международной научной лабораторией. И, возможно, также благодаря этому наука, в основном физика, сыграла важную роль в создании европейского сообщества. Физики разных стран все чаще и чаще стали работать вместе не только из-за экономической необходимости – бюджет отдельно взятых стран не позволял вести исследования такого широкого масштаба и строить крупные физические экспериментальные установки, – но также и в силу того, что такое сотрудничество, которое отметает национальные рутинные ограничения, оказалось весьма эффективным.

Физики вынуждены были находить общий язык и общие решения для проведения совместных экспериментов. Это, несомненно, расширяло образ мышления и формы культурного общения.

Первые визиты и обмены

Я хочу подчеркнуть, что наука несет в себе объединяющий элемент: физики приобретают опыт установления человеческих связей в науке, который будет всегда полезен для более широкого культурного обмена.

В 1956 году произошли первые обмены делегациями СССР из Объединенного института ядерных исследований и ЦЕРН. Первые визиты ученых начались после принятого во время Рочестерской конференции в Киеве в 1959 году решения о расширении международного сотрудничества в области ускорителей высоких энергий и установлении связей ЦЕРН с Академией наук СССР и с Национальной академией наук США.

В 1965 году Виктор Вайскопф, директор ЦЕРН с 1960 года, написал письмо А.А. Логунову, в то время директору Института физики высоких энергий (ИФВЭ, Протвино), с копией А.М. Петросьянцу, председателю ГКАЭ, о том, что ЦЕРН заинтересован в тесном сотрудничестве с советскими институтами, и в частности с ИФВЭ. В письме предлагались разные формы совместной работы: участие в экспериментах, установка радиочастотного сепаратора в Протвино, посещение ЦЕРН советскими учеными.

А.А. Логунов, Ю.Д. Прокошкин и Г.И. Селиванов из ИФВЭ приехали в ЦЕРН в декабре 1965 года. После личного общения Вайскопф послал Петросьянцу письмо с предложением подготовить соглашение о сотрудничестве. 6 октября 1966 года Петросьянц пишет ответное письмо уже новому директору ЦЕРН Б. Грегори о том, что советская сторона уверена в возможности плодотворного сотрудничества и готова быстро подписать соглашение.

Таким образом, три физика: Логунов, Вайскопф и Грегори – три провидца – сумели выработать общий подход и объяснить всем пользу объединения усилий, которая выражалась в ускоренном осуществлении научных программ, обмене опытом. Они сумели убедить в этом научные сообщества ЦЕРН, Европы, Советского Союза, руководство ГКАЭ, и даже, как сказал позже Логунов, ЦК КПСС.

Харизматическая личность Вайскопфа, который участвовал в создании атомного оружия («Манхэттенский проект») и, имея поддержку Франции в Совете ЦЕРН, учитывал стремление Де Голля установить крепкие связи с СССР, – сильно повлияла на стремительное развитие отношений с Советским Союзом, которые впоследствии стали моделью международного взаимовыгодного партнерства. Вайскопф был серьезным теоретиком, но он также ясно понимал, что может послужить движущей силой для быстрого развития науки и научных открытий мирового значения. Он пророчески говорил: «Сначала – состояние духа, потом, как следствие, – серьезные результаты! Наука нужна для поддержания ума и духа в активном состоянии… Проблемы переднего края науки нельзя решить уже известными методами!..»

Спокойствие и терпение Логунова, его талант находить компромиссные решения, его твердая уверенность, что ученые с их широким видением мира должны договориться, часто помогали продвижению вперед.

Вспоминаю два курьезных момента. Как-то, еще до подписания соглашения 1967 года, я присутствовал на переговорах в ГКАЭ в Старомонетном переулке, которые касались общего вклада ЦЕРНа в создание ускорителя У-70 в Протвино. Не без влияния теплых слов, армянского коньяка и анекдотов Грегори повеселел, стал общительным и щедрым – в результате было записано дополнительное обещание ЦЕРН доставить в Протвино систему транспортировки пучка стоимостью 1,5 миллиона швейцарских франков. Потом мы с Грегори гуляли вокруг Московского Кремля, и он спрашивал меня: «На что я согласился?». Когда он вернулся в ЦЕРН, то сказал, что его так хорошо принимал Логунов, что он не мог ему отказать.

В другой раз, во время встречи в ЦЕРН, было очень душно и тяжелые изматывающие переговоры, казалось, зашли в тупик. Логунов спросил меня, где можно принять душ. Я привел его в пожарное отделение, мы приняли душ, вернулись на совещание и все быстро согласовали…

По пути долгосрочного сотрудничества

Работы в Протвино в 1968–1975 годах стали первым шагом на пути долгосрочного сотрудничества с Советским Союзом. Началось совместное строительство установок для ускорителя У-70. Системы быстрого вывода пучка и его транспортировки, радиочастотный сепаратор были спроектированы вместе с участием советских специалистов, которые приехали в ЦЕРН с семьями на год или два. В то же время 40 инженеров и техников ЦЕРН занимались сборкой систем ускорителя в Протвино, куда приехали тоже с семьями. Человеческое общение переросло в прочные связи и дружбу; наладились долговременные обмены. К этому можно добавить, что, за редким исключением, почти никто из советских коллег не говорил свободно на иностранных языках, и это было серьезным препятствием для общения.

Физики ЦЕРН согласовали установку первого совместного эксперимента «Study of particle production total cross-section in the momentum range 40–60 GeV/c» с группой профессора Ю.Д. Прокошкина, в которой работали С.П. Денисов, В.А. Качанов, С. Донсков и другие. В итоге пяти совместных экспериментов в области физики сильного взаимодействия были получены замечательные результаты. Ученые, которые встретились в то время, еще продолжают вести совместные исследования на новых установках ЦЕРН.

С 1968 года стали приезжать в Женеву физики и инженеры – как принцип настоящего и живого сотрудничества – для обмена опытом, совместной помощи и более четкого представления уровня знаний, компетенций. В это время на Западе начали широко применяться мощные компьютеры, автоматизированные системы контроля, быстрая электроника, открывалась эра технологий. В СССР, в изоляции русские ученые и инженеры, не имея в руках такого набора современной техники, рассчитывали на высокую всестороннюю техническую культуру и на предприимчивость, на умение находить индивидуальные решения. Таким образом, русские ученые задавали оригинальные вопросы природе и получали результаты, которые признавались замечательными в ЦЕРНе, – чаще всего из-за уникального вклада самого человека.

В связи с первым соглашением 1967 года приехали в Женеву инженеры, впервые с семьями, и отработали совместно с ЦЕРНом сложные вспомогательные системы сепарации и контроля пучков. После установки которых в Протвино они эффективно управляли ускорителем У-70. Физики из ИТЭФа и Дубны включились в группы экспериментаторов и предложили блестящие идеи для постановки новых экспериментов.

В другой области, для обработки экспериментальных данных и ускорения получения результатов, в Европе и также в институтах СССР создавали новые системы для обработки фотоснимков с искровых и пузырьковых камер. В это время, в 1969 году, я встретился с молодым инженером, приехавшим из Дубны, и с первого взгляда подумал: он здоровый, как дуб. От него шли сила, сильная воля, сильное желание, чтобы его увидели, какой он есть. Теперь я бы назвал памятник стоящего Бальзака, созданный Роденом, – массивный мрамор, из которого появляется человек, мыслитель, а с другой стороны – тонкость выражения лица и какая-то «светлость» в глазах. В это время мы подружились, но после его отъезда из Женевы не встречались до марта 1992 года (сначала я уехал на семь лет в Протвино, а потом он полтора десятка лет не приезжал в ЦЕРН) – об этом пойдет рассказ в конце статьи.

Вторым шагом в развитии отношений было подписание в 1975 году протокола о расширении сотрудничества по экспериментам на ускорителе SPS при энергии 300 ГэВ в ЦЕРН. За этим последовало расширение связей с головными советскими институтами: ИТЭФ, ЛИЯФ (Гатчина), ИЯФ СО АН (Новосибирск), МИФИ, МГУ, а также с ОИЯИ. В этих первых совместных экспериментах группы советских физиков, куда входили инженеры и техники, принимались как полноправные участники эксперимента, они вносили вклад и полностью отвечали за техническую часть своего проекта. Такими экспериментами были NA6 (ИТЭФ), NA8 (ЛИЯФ), NA4 (ОИЯИ), NA12 и EHS (ИФВЭ), ISR807 (МИФИ, ФИАН и ИЯФ СО АН).

В 1976 году Л. Ван Хове, который был содиректором ЦЕРН вместе с Дж. Адамсом, поставил Логунову строгое условие, что в будущем должны одновременно проводиться только два эксперимента с участием российских институтов. На самом же деле, приглашения к участию во всех программах ЦЕРН поступали с нарастающим энтузиазмом, и в 1984 году уже 20 советских групп работали во всех направлениях исследовательской деятельности ЦЕРН (адронные взаимодействия, нейтринная физика, структура нейтрона и протона).

С 1968 года начала работу совместная комиссия по обсуждению результатов работ и новых предложений, которая собиралась ежегодно попеременно в ЦЕРН и в Протвино. С 1975 года ее возглавили Т. Фидекаро и Н.Е. Тюрин, был выработан детальный план, с указанием ответственности сторон за определенные работы. Этот документ помог развитию дальнейшего сотрудничества и стал моделью будущих меморандумов для всех экспериментов.

В конце концов четыре головных советских института заключили договор об участии в двух экспериментах на LEP: DELPHI и L3. Из СССР в ЦЕРН были доставлены сложные физические установки, создание которых потребовало больших финансовых вложений, хорошо продуманных сложных технических решений и необходимой технической базы, предоставленной советскими институтами.

Я хотел бы привести несколько наиболее ярких примеров вклада советских институтов в ЦЕРН. В ИФВЭ были произведены спектрометр GAMS, 50-тонный адронный калориметр для NA12, передний адронный калориметр для DELPHI.

В ИТЭФ были сделаны поглотитель плиты для мюонных ловушек в эксперименте CHARM, адронный калориметр с трехсоттонными плитами из урана для поглотителя L3; в Курчатовском институте построили фотонный спектрометр для WA80; в ОИЯИ – большие пропорциональные камеры для NA4, чувствительный детектор и 20 тысяч стриповых трубок для DELPHI, детектор переходного излучения для NOMAD. В ЦЕРН были доставлены высокотехнологичные материалы: 10 тонн кристаллов BGO для эксперимента L3 (ИТЭФ и ЛИЯФ), жидкий сверхчистый криптон для NA48 (ОИЯИ), сталь для магнитов: 2000 тонн для тороидального магнита, 6000 тонн для L3, 3000 тонн для DELPHI.

Все эти работы и доставленные в ЦЕРН установки продемонстрировали высокую техническую и научную компетенцию и интеллектуальный потенциал ученых из Советского Союза. Несмотря на трудности с командировками в ЦЕРН, ведущие советские физики всегда находили решения для большинства задач по организации работ и сотрудничеству в целом. Участие крупных институтов помогло осуществить такие глобальные программы, как LEP и LHC.

Новые проекты на LEP. Начало создания LHC

В 1988 году в ЦЕРН закончилась исследовательская программа протон-антипротонного коллайдера UA1 – UA2, которая ознаменовалась открытием Z- и W-бозонов. За это открытие Карло Руббиа и Ван Дер Мейер получили Нобелевскую премию, в том же году Руббиа был назначен генеральным директором ЦЕРН, заступив на эту должность в следующем году. К тому моменту был почти готов электрон-позитронный коллайдер LEP, детекторы заработали 14 июля 1989 года, и уже изучались новые проекты: УНК и VLEPP (линейный ускоритель) в Протвино, SSC – в Техасе, HERА – в DESY и LHC – в ЦЕРН.

До вступления на должность генерального директора ЦЕРН в октябре 1988 года К. Руббиа собирает группу из десяти экспертов, куда вошли Г. Брианти, Х. Веннингер, Х. Хофман, Л. Монтане и другие, и договаривается с Логуновым о проведении двухдневного совещания. На нем он рассказывает о проекте LHC и интересуется российскими планами в связи с возможным совместным участием в подготовке этих программ. Помню, как по пути обратно он говорил, что ему нужны такие физики, как А. Скринский и И. Голутвин, чтобы строить такие сложные установки, и с целью «подразнить» Брианти добавлял, что руководителем ускорителя LHC хорошо бы назначить Лин Эванса (который и получил эту должность в 1995 году).

С этого времени Руббиа вместе с Логуновым начинает подготовку к заключению взаимовыгодного соглашения с Советским Союзом. Он уговаривает Совет ЦЕРН признать важность участия стран – не членов ЦЕРН и их вкладов. В постановлении Совета (июнь 1989 года) отмечаются взаимная польза и необходимость расширения сотрудничества, в нем даже указывается, что такая научная программа исследований на LEP была бы невозможна без участия США, СССР и Китая. С этого момента директору ЦЕРН разрешается подписывать соглашения о сотрудничестве с правительствами стран – не членов. За последующие 15 лет было подписано 35 таких соглашений, которые позволили этим странам официально участвовать в проектах, интересных с научной точки зрения для обеих сторон. Протоколы к соглашениям позволили зафиксировать взаимные обязательства.

Группа физиков, в том числе М. Делла Негра, Джим Вирди, Э. Радермахер, Х. Хофман (от UA1) и П. Йенни (от UA2), начинают проектировать детекторы, рассчитанные на очень высокую светимость. В конце того же 1988 года на совещании в Аахене пятьсот физиков обсуждают будущие программы после вывода LEP из эксплуатации. С энтузиазмом отмечается, что протон-протонный коллайдер с энергией 8 ТэВ в одном пучке (включая тяжелые ионы) может продолжить традицию других протонных ускорителей ЦЕРНа. В заключительной речи председатель совещания Калмус призывает работать над принципами детекторов для такого ускорителя и оценкой их стоимости.

Теперь я хотел бы остановиться на результатах регулярных встреч Руббиа и Логунова, в которых также принимали участие Н. Тюрин, В. Саврин, а со стороны ЦЕРН – Люсьен Монтане и я. Моя роль тогда заключалась в переводе часовых монологов Руббиа и редких, но здравомыслящих замечаний и вопросов Логунова. Я был поражен, насколько Анатолий Алексеевич умел «завести» Руббиа и задать в конце «каждого длинного, но сочного сообщения Карло» тот самый вопрос, который помогал продвигаться в каком-нибудь новом направлении, – шла ли речь об укреплении сотрудничества, двустороннем участии в одном из экспериментов или об увеличении вклада, доли участия групп ЦЕРН в УНК.

Постепенно растет уверенность, что каждая сторона вполне способна принять полезное решение, уговорить свой «лагерь». Руббиа редко комментировал продвижение работ по УНК, хотя как-то отметил, что на Западе УНК будут воспринимать всерьез, когда начнет действовать хотя бы одна его часть (бустер). Он удивлялся медленному продвижению в строительстве сверхпроводящих магнитов в Протвино и не уставал шутить, что подготовка линейного ускорителя группой Балакина в Новосибирске идет быстрее.

Итак, переговоры идут о поставке сверхпроводящего материала, указывается объем – 400 тонн, из которых ЦЕРН должен оплатить примерно 100 тонн. В это время Руббиа был приглашен выступить в Ватикане. Узнав, что Логунов и Тюрин тоже в Риме, он предлагает встречу, на которую поехали и мы с Монтане. Главной темой переговоров стало изготовление сверхпроводящего материала или сверхпроводника для магнитов или нескольких магнитов. Также в первый раз обсуждалось сотрудничество, в котором ЦЕРН должен был помочь создать систему контроля пучка для УНК в ИФВЭ, а СССР изготовил бы промышленное оборудование (криогенные трубы, трансформаторы и т.д.) для LEP-2. В 1991 году такое соглашение было оформлено в официальных протоколах по УНК и LEP-2.

Руббиа понимает, что сложные политические и экономические времена вряд ли позволят успешно и быстро продолжить строительство УНК, поэтому он дипломатично предлагает советской стороне принять участие в LHC. Ведутся встречи с руководителем Минатома Л. Рябевым, затем – с его преемником В. Коноваловым. На одной из встреч, после объяснений Логунова о финансовых трудностях по командированию физиков в ЦЕРН, Руббиа говорит, что как директор он может сразу помочь в этом и предлагает содержать 20 человек в год за счет ЦЕРН в этот сложный для СССР период. Новое Соглашение о сотрудничестве было подписано в 1990 году, и к нему – три протокола в 1991-м (уже упомянутые по УНК и LEP-2 и важный протокол по участию в НИОКР по детекторам LHC). Также ЦЕРН предлагает (теперь уже России) статус наблюдателя в Совете.

Высокая научная политика

В 1990 году в Протвино заседает Международный комитет по будущим ускорителям (ICFA), на нем обсуждаются перспективы исследований на УНК и на позитрон-электронном коллайдере. Отмечается хороший пример программы на коллайдере HERA в DESY, где сумели организовать сотрудничество многих других заинтересованных стран с их финансовыми вкладами и использованием «know-how».

Комитет научной политики ЦЕРНа (SPC) и Европейский комитет по будущим ускорителям (ECFA) серьезно поддерживают планы по строительству LHC. 1991 год был сложным для России, и нам тоже было трудно понять, с какой страной и с кем мы продолжаем иметь дело. Несмотря на это обстоятельство, более двадцати российских физиков принимают участие в семинаре в Эвиане 5–8 марта 1992 года. Здесь подробно рассматриваются идеи по будущим детекторам LHC. Лишь А. де Рухула выступает в оппозиции по всем важным вопросам: «Мы остаемся во тьме и будем на пенсии, когда это заработает». Среди других интересных проектов был представлен и очень подробно описан детектор CMS, в котором среди двух десятков участников от стран – не членов ЦЕРН были физики из шести институтов России, а также из лабораторий Беларуси, Болгарии, Грузии и Узбекистана. В заключительной части семинара Руббиа говорит, что Совет ЦЕРН должен принять решение по одобрению стратегических идей проекта LHC в июле 1992 года.

В 1992 году министром науки России становится Борис Салтыков и Правительство Российской Федерации издает распоряжение, что с этого момента Министерство науки и технической политики РФ будет отвечать за отношения с ЦЕРН. Так мы переезжаем со Старомонетного переулка на улицу Горького (впоследствии – Тверскую), и после первого визита Салтыкова в ЦЕРН начинается новый период регулярных встреч с Руббиа по определению участия России в проектах ЦЕРН. Салтыков очень скоро организует российский Координационный комитет по международному сотрудничеству в области исследования фундаментальных свойств материи и чуть позже – Подкомитет по участию в проекте LHC. Его советниками в это время становятся А. Скринский, которому он вверил полномочия научного представителя России в Совете ЦЕРН, и Б. Долгошеин, который координировал связи между российскими институтами и ЦЕРН.

Во время визита в ЦЕРН Салтыкову показывают экспериментальные установки, рассказывают о текущих программах и вкладах России в бывшие и работающие эксперименты. Он свободно общается по-английски с Руббиа, они быстро находят взаимопонимание и договариваются по возможности оперативно подготовить новое соглашение. Начинает действовать система официальных встреч – Комитет по сотрудничеству Россия–ЦЕРН, который собирается дважды в год и проходит под сопредседательством российского министра и генерального директора ЦЕРН.

Салтыков сумел дать правильный ход в деле поддержки и расширения 25-летнего сотрудничества. При каждом удобном случае Руббиа упоминает российских физиков, огромный потенциал России, который мог бы быть очень полезен для LHC; он понимает, что Россия в плане фундаментальных наук уже не может быть самодостаточной и, таким образом, возрастает роль международного сотрудничества. Салтыков регулярно приглашается на встречу министров науки стран «восьмерки», где он рассказывает о ЦЕРН и его роли в развитии российской науки.

Я хотел бы отметить, что в то время Руббиа написал Президенту Франции Миттерану о необходимости адресной помощи российским физикам. Так, с его подачи началась программа INTAS, которая сейчас подходит к концу, но начиная с 1999 года помогла совместно с ЦЕРН и экспериментами LHC поддержать более 40 проектов с участием российских физиков, связанных с подготовкой детекторов, на сумму около 4 миллионов евро.

Новое действующее Соглашение о сотрудничестве с Россией было подписано в октябре 1993 года в Москве, и в то же время в Протвино была организована большая встреча по LHC со всеми руководителями четырех экспериментов. Постепенно все более конкретно определялись будущие вклады каждого института.

Примерно в то же самое время помощница профессора А. Зикики попросила меня встретиться с академиком Е. Аврориным – директором оборонного института в Снежинске – и его коллегой В. Симоненко – начальником теоретического отдела. Аврорин был приглашен профессором Зикики в Лозанну и хотел заранее связаться с кем-нибудь из ЦЕРН. Я ему рассказал об участии российских физиков в экспериментах и о многолетней традиции сотрудничества. Он проявил большой интерес и заинтересовался, нельзя ли включить ученых из оборонного комплекса в работы ЦЕРН.

Эта встреча послужила для меня началом нашего сотрудничества с Международным научно-техническим центром (МНТЦ). Аврорин, будучи членом комитета МНТЦ со стороны России, всегда поддерживал проекты ЦЕРН. Годом позже он помог устроить важную встречу Л. Рябева и Б. Салтыкова с 25 директорами и учеными оборонных центров Минатома, на которую были приглашены физики и инженеры ЦЕРН. Директора рассказали о своих возможностях, а представители ЦЕРН описали проекты и рассказали о технических потребностях проекта LHC.

Тогда же, в 1993 году, Руббиа попросил меня устроить встречу с профессором Юрием Романовым, который работал долгое время с академиком Сахаровым в Сарове и был руководителем теоретического отдела института. Он хотел обсудить возможность совместить реактор и ускоритель для создания установки «energy amplifyer» – это была небольшая исследовательская работа, которая велась в стороне от основных программ ЦЕРН. Мы провели в ресторане почти три часа – Руббиа делился своими представлениями, я переводил, а Романов в ответ лишь отрицательно качал головой. В какой-то момент после реплики Руббиа Романов вдруг просветлел и начал делиться своими соображениями. Ни я, ни коллега Романова уже больше ничего не понимали и не могли переводить, однако Руббиа ухватил ту важную идею, которой ему недоставало…

Потом сам директор института в Сарове Р. Илькаев приехал с группой экспертов в ЦЕРН, чтобы продолжить дискуссии с Руббиа. Я очень благодарен И. Голутвину за то, что он согласился выступать переводчиком на этой встрече.

Так, встречи с Рябевым, Аврориным, Романовым, потом с Георгием Рыковановым, следующим директором института в Снежинске, который приехал для знакомства с работами по CMS и ATLAS, с Радием Илькаевым позволили мне наладить новые, обеспечить поддержку со стороны дирекции ЦЕРН и успешно продвигать реализацию проектов МНТЦ.

Помню, что еще до встречи в министерстве мы с В. Хугландом (директором по науке, который отвечал за проект LHC и за международное сотрудничество) поехали в первый раз в МНТЦ, чтобы понять, какую помощь можно ожидать от программ, предложенных Европой, США, Канадой и Японией по конверсии российских оборонных институтов. Нам назначили встречу с исполнительным директором, американцем Швайцером, но пропусков не приготовили, и поэтому нам пришлось долго ждать. Хугланд стал нервничать и уже намеревался уехать и забыть про эту организацию с военным стилем работы. Я его удержал от поспешного решения, и мы, с опозданием на час, встретились с их представителем, который еще плохо понимал, как будет работать вся система проектов, и посоветовал нам встретиться с представителем Европейского сообщества – Дидье Гамбье.

Мы еще не предполагали, какую пользу принесет эта программа. В результате же сотрудничество с МНТЦ позволило вовлечь в программу LHC некоторые оборонные институты и предприятия, получить дополнительную финансовую помощь от Европы, а также отработать новейшие технологии – все это было как нельзя вовремя.

Мы нашли новых партнеров в лице физиков и инженеров, оборонщиков. Российские физики из научных институтов помогли наладить связи с оборонными предприятиями, определить возможные направления совместной работы, изучили их технические возможности и определили компетентность в областях, необходимых для строительства детекторов.

Очень скоро, после подписания первого проекта МНТЦ (калориметр на жидком криптоне для эксперимента NA48) совместно с ОИЯИ и предприятием имени Хруничева, пошел первый десяток проектов по экспериментам LHC. Они полностью оплачивались МНТЦ – в среднем по 0,5 миллиона долларов каждый. Для CMS это были проекты: № 354 с продлениями в течение 10 лет – по разработке и совершенствованию технологии производства кристаллов вольфрамата свинца; № 728 – по разработке технологии изготовления модулей переднего калориметра, который позволил установить связи со Снежинском и позже заказать там 36 таких модулей весом 4 тонны каждый; № 455 – с Научно-исследовательским и конструкторским институтом электротехники (НИКИЭТ) для разработки специальных технологий и контроля сварки электронным пучком; № 1463 – для разработки поглотителя торцевого адронного калориметра – под ответственность ИФВЭ.

В итоге за 10 лет мы реализовали более 30 проектов и получили от Европейского сообщества 11 миллионов долларов, а ЦЕРН совместно с экспериментами внес около 17 миллионов долларов.

Но, может быть, самое важное произошло в Сарове в октябре 1995 года. В закрытом оборонном центре было проведено заседание Координационного комитета России по международному сотрудничеству в области исследования фундаментальных свойств материи. Там же прошла встреча, на которую были приглашены около 40 физиков из российских институтов и ЦЕРН. Сначала выступили Салтыков и Рябев. Они подчеркнули важность участия в международной программе LHC и предложили подробно обсудить возможные вклады со стороны российских институтов, включая «оборонку». В заключение было принято решение, что участие России в проекте LHC следует рассматривать как неотъемлемую часть национальной программы Российской Федерации по фундаментальной науке. Это позволило Салтыкову начать разработку схемы вклада в детекторы LHC и ускоритель.

Время основных решений

Итак, с 1991 по 1995 год ведется активная подготовка к принятию основных решений по программе LHC. В июне 1993 года на заседании Совета ЦЕРН определяется общая концепция проекта, которая базируется на двух больших многоцелевых детекторах. Предпочтение отдается детекторам ATLAS и CMS (коллаборациям дается задание подготовить техническое предложение), кроме того, поддерживается решение строить детектор для тяжелых ионов и другой – нацеленный на физику «прелестных» мезонов. Называется максимальная стоимость детекторов: 300 млн. швейцарских франков для больших детекторов и 75 и 50 – для остальных. Эти средства предполагается потратить на детекторы, включая магниты и крупные элементы, финансирование которых должно вестись через общий фонд («Common Fund»). Кроме этого, вводится система общих проектов («Common Projects»), необходимая для создания инфраструктуры детектора.

Участники заседании решают интенсифицировать программу научно-исследовательских и конструкторских работ (НИОКР), в которую включаются исследования и отработка новых технологий для сооружения детекторов и создание прототипов. Слишком высока была стоимость детекторов, чтобы приступить к их соружению, не имея ясных технологических решений. Таким образом, около 10 млн. швейцарских франков в год тратится на НИОКР, при этом доля ЦЕРН составляет 3,5 млн. швейцарских франков.

Всем коллаборациям не хватает ни ресурсов, ни физиков для решения задач такого масштаба. CMS рассчитывает получить финансирование от стран-участниц на уровне 175 миллионов швейцарских франков и от других стран – 40 миллионов. Вклад стран – не членов ЦЕРН считается пока неудовлетворительным по сравнению с большим количеством участников, зарегистрированных в каждом эксперименте.

С немалой выгодой для ЦЕРН в октябре 1993 года закрывается американский проект SSC (Superconducting Super Collider). С этого момента программа LHC не имеет больше конкурентов в области изучения физики частиц высоких энергий на уровне нескольких ТэВ. В декабре 1993 года ведутся дискуссии о возможности интегрирования в программу LHC, которая приобретает теперь мировое значение, около 500 американских физиков, готовивших до этого эксперименты SDC и GEM на ускорителе SSC. Принимается решение о возможности включения около 750 американских, канадских и японских физиков в ATLAS и CMS.

Некоторые ведущие американские физики признают, что после неудачи с проектом SSC им надо выработать рамочное соглашение для успешного международного сотрудничества в области крупных научно-технических проектов (такой тип взаимовыгодных соглашений уже существовал в ЦЕРН). Дж. Бутлер заявляет на встрече в Фермилабе: «Мы должны учиться, как надо работать в международном пространстве».

В июне 1994 года в ЦЕРН идет первое голосование за одобрение проекта LHC. 17 из 19 стран голосуют безоговорочно «за», а Германия и Великобритания соглашаются поддержать эту программу, но просят подготовить и представить бюджет и планирование на несколько лет вперед. На этой же встрече проект принимается и включается в действующую основную программу ЦЕРН. Отмечается необходимость вести серьезные обсуждения со странами – не членами ЦЕРН об их участии в проекте.

16 декабря 1994 года, накануне ухода Руббиа с поста генерального директора ЦЕРН, все страны безоговорочно принимают программу LHC, а в 1995 году проекты ATLAS и CMS принимаются с максимальной стоимостью в 475 миллионов швейцарских франков (включая финансирование, которое предполагается получить от Соединенных Штатов – в размере 100 миллионов швейцарских франков на каждый проект).

Вклад России, который обсуждается в связи с подписанием протокола об участии в сооружении LHC, сначала выражается в НИОКР, и масштаб этого участия растет от 10 одобренных проектов с участием российских институтов в 1993 году из общих 30 проектов до 37 из 65 в 1997 году.

В 1993 году ОИЯИ участвует в пяти из десяти проектов; в трех для CMS: RD 28 – разработка микростриповых газовых камер, RD 35 – разработка кремниевого модуля для адронного калориметра и RD 18 – для определения типа и соответствующего качества кристаллов.

RDMS: союз равных возможностей

ОИЯИ подписывает в 1992 году с ЦЕРН Соглашение о сотрудничестве. Физики из независимых республик бывшего Советского Союза, которые приезжали в ЦЕРН и работали до 1991 года как сотрудники ОИЯИ, продолжают свое участие либо в составе ОИЯИ (как в случае с CMS), либо как самостоятельные участники других экспериментов. Участие через союз RDMS было предложено еще в 1991 году И. Голутвиным и реализовано впоследствии. Такой вариант очень устраивает коллаборацию CMS, которая стремится иметь сильные группы, способные осуществлять крупные совместные вклады и отвечать полностью за свой проект, начиная от дизайна и кончая готовой частью детектора.

Директоры восьми российских институтов и семи институтов из стран-участниц ОИЯИ подтвердили в 1994–1995 годах свое участие в коллаборации RDMS, которая объединяет уже около 180 физиков и инженеров. Так рождается «коллаборация в коллаборации». Перед физиками стоит много задач: надо определить механизм сотрудничества между всеми участниками, найти хорошую техническую базу, в том числе договориться с промышленными центрами, установить контроль со стороны физиков за всеми работами, и после принятия внутренней стратегии и распределения работ выражать общее мнение в коллаборации. Эту большую ответственность за координацию RDMS взял на себя И.А. Голутвин, который единодушно был избран руководителем на первом официально оформленном совещании Совета институтов коллаборации RDMS и продолжает успешно работать в этом качестве в настоящее время. Председатель Совета институтов RDMS – академик В.А. Матвеев, директор Института ядерных исследований Российской академии наук, координатор участия российских институтов в проекте CMS. Заместителем председателя этого Совета был избран профессор Н.М .Шумейко (Республика Беларусь) – директор созданного в Минске в 1993 году Национального центра физики частиц и высоких энергий (НЦ ФЧВЭ), который при поддержке руководства своей страны организовал и координирует участие белорусских институтов и предприятий в проекте CMS и в других проектах ЦЕРН.

Мне хотелось бы сказать несколько слов об участии НИКИЭТ, который был принят в CMS ассоциированным членом. Я познакомился с главным конструктором этого Института В.П. Сметанниковым во время нашего полета в Екатеринбург в 1995 году. Для эксперимента NA48 он предложил и обеспечил производство чистого жидкого криптона в больших количествах. Также в RDMS он посоветовал использовать стреляные гильзы для извлечения латуни, это было осуществлено на заводе «Красный Выборжец», а его группа совместно с группами ОИЯИ и НЦ ФЧВЭ отвечали за контроль качества поглотителей адронного калориметра CMS на заводе МЗОР в Минске. При встречах с этим обаятельным человеком я всегда обращал внимание на выражение его лица – улыбка обязательно означала новую находку при решении сложной задачи. Институт был вовлечен в выполнение работ «от и до», инициировал новые технические предложения, следил за выполнением заказов и часто координировал сборку. Используя связи с российской промышленностью, Сметанников помог Голутвину организовывать ценные визиты в ЦЕРН делегаций директоров различных предприятий.

Из всех стран-участниц ОИЯИ белорусские институты и предприятия внесли самый большой вклад в CMS через RDMS. Это участие имело и правовую основу в виде подготовленного по инициативе Н.М. Шумейко и подписанного в июне 1994 года во время визита В. Хугланда в Минск рамочного соглашения ЦЕРН и Правительства Беларуси «О дальнейшем развитии научно-технического сотрудничества в области физики высоких энергий».

Запомнился мой первый визит с коллегами из ЦЕРН в Минск, организованный Н.М. Шумейко и приуроченный к рабочему совещанию «Белорусские физики и инженеры в исследовательских проектах ЦЕРН», которое было проведено в НЦ ФЧВЭ. Мы ощущали себя единственными иностранцами в этом городе. Из-за дипломатической напряженности послы Западных стран покинули Беларусь, и нас поселили в резиденцию для правительственных гостей. Мы были поражены редким гостеприимством, компетентностью и искренностью в отношениях. Беларусь со времен Советского Союза имела много научных лабораторий, первоклассных производств, и это открывало для LHC новые уникальные возможности. Наш визит, который включал интересы ATLAS, представленные П. Йенни и Н. Русаковичем, и CMS – И. Голутвиным и М. Делла Негра, дал положительный толчок для развития сотрудничества ЦЕРН, ОИЯИ и Беларуси.

К этому времени на заводе МЗОР началось производство абсорбера прототипа торцевого адронного калориметра CMS, за которое перед коллаборацией несли ответственность ОИЯИ и НЦ ФЦВЭ. Вскоре после этого на Минском тракторном заводе были выполнены работы по штамповке деталей для калориметра ATLAS (ответственность также лежала на ОИЯИ и НЦ ФЧВЭ). В Институте ядерных проблем группа Н.В. Коржика работала над усовершенствованием сцинтилляционных кристаллов для CMS.

В 1998 году был тщательно подготовлен тройственный договор между ЦЕРН, ОИЯИ и Беларусью, его подписали Л. Фоа, В. Кадышевский и В. Гайсенок во время посещения ЦЕРН белорусской делегацией. Это соглашение открыло возможность использования большой части взносов Беларуси в бюджет ОИЯИ для производства в самой стране крупных частей детекторов, таких как поглотитель для торцевой части адронного калориметра. С помощью ОИЯИ и при постоянной поддержке руководства CMS и ЦЕРНа работы выполняются очень быстро и четко, несмотря на некоторые финансовые трудности в стране и частую смену руководителей Госкомитета по науке Беларуси. Их качество отмечается наградой CMS, которую вручают директору завода МЗОР. Вклад ОИЯИ и Беларуси в LHC даже выше, чем вклады некоторых стран-участниц ЦЕРНа.

В других экспериментах бывшие республики Советского Союза выбирают разные варианты участия, и их принимают как самостоятельных участников коллабораций (ATLAS, ALICE, LHCb). Вклад каждой страны невелик, но оценивается высоко. Часто эти страны получают серьезную поддержку от ОИЯИ. Хорошие отношения руководителей групп физиков с дирекцией ОИЯИ, где они все работали по много лет, помогают найти в каждом случае гибкое решение. В конце концов, все институты выполняют свои обязательства. Мне приятно вспомнить физиков, с которыми мы вели долгие беседы, стараясь найти выход из безвыходных ситуаций, – Н. Шумейко, М. Матеев, А. Тавхелидзе, Г. Зиновьев, Р. Мкртчян и многие другие, имена которых придут на память позже…

Сначала вместе с директором по науке В. Хугландом, а затем с Р. Кэшмором и лидерами экспериментов мы ездим по странам СНГ и другим восточно-европейским странам с ознакомительной целью. Посещаем Украину, Армению, Грузию, Азербайджан, Беларусь, Узбекистан, Болгарию, Румынию и другие страны. Мы приходим в исследовательские институты и промышленные центры, ведем не только научные, но и политические и экономические дискуссии, все глубже вникаем в трудности этих стран и в то же время яснее видим круг возможного их участия в проекте LHC.

Российские физики – во всех проектах

Итак, проекты SSC и УНК закрыты, и российские физики пытаются влиться во все эксперименты LHC. У них уже есть опыт создания крупных частей детекторов для SSC и УНК, для предыдущих экспериментов в ЦЕРН и в России. Они активно занимаются НИОКР для LHC, и у них есть сильное желание сохранить физику высоких энергий на высоком уровне с государственной поддержкой. Все это помогает объединению ресурсов и потенциала физических институтов для подготовки предложения в Министерство науки об участии России в LHC. Так как ЦЕРН горячо приветствует вклад стран – не участниц в строительство ускорителя, центры в Протвино и Новосибирске готовятся предложить свои возможности. Встреча в Сарове подталкивает Минатом к поддержке подведомственных институтов и федеральных ядерных центров в реализации этого вклада. И, как я упомянул раньше, проект может быть рассмотрен в рамках национальной программы.

Руководство институтов и ведущие физики готовят обоснование необходимости участия России в проекте, в который вовлечено более половины всего мирового физического сообщества. Координируют эту подготовку А. Скринский и Б. Долгошеин.

Главными аргументами для министерств были: долгосрочная перспектива участия России в самой передовой научной и технологической программе и продолжение развития российской науки в этой области, формирование молодого поколения на этой базе, вовлечение промышленности в самые передовые разработки и в мировую рыночную структуру, использование основных выделяемых средств внутри страны и вовлечение оборонной промышленности в НИОКР по научной тематике. Международное научное сообщество с помощью промышленности уже вкладывает средства в этот проект, и участие России открывает возможность пользоваться этими вкладами и технологическим опытом.

Однако средств на науку в России недостаточно, и приоритет, который отстаивают физики в области исследования элементарных частиц, не очевиден для представителей других наук. Их тоже надо убедить в необходимости участия России в этой уникальной программе. Одна из очевидных технологических наработок ЦЕРН – WWW – быстро распространяется по всему миру, и Россия незамедлительно вовлекается в эту «мировую паутину».

Скринский предлагает особый механизм участия России в строительстве, который заключается в доставке оборудования в ЦЕРН за две трети его рыночной цены на Западе. При этом одна треть стоимости должна оплачиваться Россией, а другая треть должна поступать со стороны ЦЕРН и коллабораций в Россию. В этом механизме учитывается более дешевая стоимость производства изделий в России. Институты соглашаются взять на себя ответственность за выполнение работ. Еще надо убедить дирекцию и Совет ЦЕРН в реальности этого механизма – идут длительные внутренние дискуссии. Кредит, который Скринский имел в ЦЕРН, а также доверие к министру Салтыкову и понимание, что поддержание интеллектуального и технического потенциала России выгодно для ЦЕРН, играют решающую роль в принятии этого механизма.

Протокол об участии России в строительстве LHC подписывается в июне 1996 года Б. Салтыковым и К.Л. Левелин-Смитом, генеральным директором ЦЕРН с 1995 года. В нем указывается, что Россия должна доставить оборудование на 100 млн. швейцарских франков для ускорителя и на такую же сумму – для экспериментальной части. Создаются два фонда, в которые ЦЕРН и коллаборации вносят треть этой суммы в течение десяти лет.

Благодаря усилиям дирекции ОИЯИ и И. Голутвина Дубна также включается в реализацию этого механизма, а в апреле 1997 года подписывается отдельный протокол об участии ОИЯИ в строительстве ускорителя и детекторов LHC.

В 1998 году Россия подписывает меморандумы о взаимопонимании со всеми четырьмя коллаборациями, в них детально определяется общий вклад в детекторы.

Как я упомянул, российские оборонная и гражданская промышленности играют большую роль в выполнении этих обязательства. Это стало возможным благодаря руководящей роли российских физиков и институтов, которые отвечают за промышленные заказы, за отношения с предприятиями и за строгий контроль качества.

Масштаб проекта LHC так велик, что только немногие институты в мире и в России (Новосибирск, Протвино и ОИЯИ) могут производить полностью части установок.

Общая часть произведенного российской промышленностью оборудования для всего проекта составляет примерно две трети всех затрат (примерно 100 млн. долларов). Около сорока крупных предприятий России вовлечено в этот проект. Кроме Богородицкого завода, где изготавливались кристаллы для CMS, почти все остальные работают в рамках протокола 1996 года.

В результате ЦЕРН приобретает компетентных партнеров для решения сложных инженерных задач, получает помощь в разработке уже известных технологий, высокотехнологичное оборудование и материалы требуемого качества и по приемлемым ценам.

Положительным результатом для российских предприятий, кроме участия с немалым успехом в международных тендерах, становится адаптация к европейским стандартам, более открытый доступ к мировому рынку современного оборудования, признание высокого уровня российских специалистов в международном научном сообществе и за его пределами. Для меня было очевидно, что выгоду от этого сотрудничества получают обе стороны.

Время пожинать плоды

Весной 2008 года строительство электромагнитного калориметра CMS будет завершено, и этот уникальный детектор будет самым «острым глазом» в поиске частицы Хиггса.

Недавно я посетил пультовый зал эксперимента ATLAS и увидел больше тридцати молодых ученых, которые с энтузиазмом проводили первые тестовые измерения на новой установленной аппаратуре. Несомненно, такой же энтузиазм царит и в пультовом зале эксперимента CMS, и там не меньше молодых физиков…

И новое поколение, и то, которое все подготовило и построило, – все ожидают, что природа приоткроет свои тайны и что длительное успешное взаимодействие людей с общими идеями и единым духом первооткрывателей новых частиц приведет к более глубокому пониманию нашей Вселенной.

Там, где был рожден Web…

Эта статья была написана, чтобы рассказать о первых шагах сотрудничества между советскими и западными учеными и показать, как оно укрепилось благодаря некоторым крупным личностям, в основном из-за настоящей дружбы между лидирующими учеными, которые заинтересованы чистой наукой. И я хочу в конце статьи добавить несколько слов о другом человеческом эксперименте, тоже связанном с необыкновенной дружбой.

В 1992 году ко мне в офис приходит Владимир Шкунденков, с которым мы встретились еще в 1969 году, но из-за разных причин не виделись больше 20 лет. И я уже совсем его позабыл. Но что-то все же осталось... Он садится и рассказывает час, два, может, больше – и я слушаю – о числовых характеристиках красоты, о взаимодействии человека и машины (компьютера), о преимуществах танка Т-34 во время Второй мировой войны, о далеких событиях Древней Руси – я чувствую желание заинтересовать и как-то восстановить образ, достоинство России. Разговор продолжается о поэзии, о внутреннем мире, то есть о духовности, о необходимости действовать чистой душой.

Эта встреча продвинула желание найти идею сотрудничества – но в какой возможной области? Ведь это пока не было связано с пространством ЦЕРНа!

Другой знакомый, датчанин Бент Штумпе, с которым Владимир работал в 1969 году во время первого приезда в ЦЕРН над сканером ERASME, устроил связь с отделом AS (Administrative Support) Джона Фергюсона, в котором примерно 50 человек работало над созданием информационных программ и систем для сопровождения финансового и кадрового менеджмента.

Автоматизация и применение информационных систем стали внедряться после изобретения Web’a в ЦЕРН в 1989 году – широкая «мировая» программа строительства ускорителя (Большой адронный колайдер – LHC) и четырех детекторов занимали примерно 5000 ученых из всех стран мира, и Карло Руббиа, тогда генеральный директор ЦЕРН, организовал в 1990 году отдел AS и дал задачу интенсивно информатизировать поддержку административной деятельности, чтобы поддержать все научные и технические усилия физиков. (Именно в AS начнут применять Web.)

Уже в 1980 году Руббиа заставил свою группу в эксперименте протон–антипротон работать впервые с персональным компьютером (MacIntosh) – и я хорошо помню, что физики с радостью использовали новую технику, но странно отказывались принимать участие в ее применении для любых административных задач. Не без проблем вокруг этой проявившейся сложности группе Владимира Шкунденкова была предложена первая работа.

В ЦЕРН имеют главное значение компетенция, талант специалистов, которых выбирают именно поэтому, а не из-за национальности или принадлежности к какой-либо знаковой группе. Такой немногочисленной оказалась группа Владимира. Она была хорошо организована и сочетала умение предложить правильный подход (характерный для русских специалистов поиск красивых простых решений, позволяющий быстро создавать действующее ядро системы на основе первоначального отбрасывания всего того, что можно при этом не делать) с талантом программистов и – такой была первая порученная задача – пониманием финансового дела. Это сочетание, в котором была и доля удачи (финансы для доктора технических наук – дело необычное, но с ним оказалась женщина-специалист, с которой он в новые времена прошел и эту школу), принесло удивительные плоды, и сразу были предложены другие задачи для улучшения разных применений.

Между ЦЕРН и ОИЯИ было подписано административное соглашение о совместных работах в области административно-управленческих информационных систем. По этому договору был организован приезд и работа в ЦЕРН молодых специалистов и студентов из российских университетов как принцип подготовки кадров. Отбираемые как проявившие талант, они очень быстро и успешно показывают себя отличными специалистами по решению сложных задач. Без этого сотрудничества ЦЕРНу пришлось бы во многих вопросах искать связь с коммерческими фирмами. Что и дороже, и не всегда дает нужные результаты.

За прошедшие с тех пор 12 лет многие системы в составе интегрированного административно-управленческого информационого комплекса ЦЕРН были созданы с помощью русских молодых специалистов, а лучший из них – Ростислав Титов даже получил предложение стать постоянным сотрудником ЦЕРН. Эти системы были эффективно использованы для сопровождения строительства ускорителя и менеджмента в экспериментах, сделав «прозрачным» весь ход выполнения этих сложных работ.

В свою очередь, используя технологические знания, накопленные в ЦЕРН и изложенные в диссертациях, мы приступили к созданию распределенного научно-учебного центра сразу для трех российских университетов – МИФИ, МЭИ и «Дубна».

А все это было построено из-за первого разговора, в марте 1992 года, во время которого создалось уникальное настроение и возник дух с желанием взаимного понимания, взаимной помощи, с новым подходом на основе «диалога культур» Запада и России. Не все было здесь легко и просто. Несколько раз приходилось находить новые правила игры для поддержки этой деятельности, для установления взаимного понимания с главами ОИЯИ и университетов, участвующих в коллаборации. Для этого требовалась та «высокая энергия», которая укоренена в личности Шкунденкова. И приключение это продолжается, так как достигнутое ожидают много новых проектов в ближайшее время и в Европе, и в России, и эти знания и технологии будут нужны, как они оказались нужны для создания в ЦЕРН ускорителя LHC.

Кульберг Николас (Николай Николаевич) родился 19 апреля 1941 года в городе Марселе (Франция). Француз. Родители – оба русские. Отец – Николай фон Кульберг, был офицером Белой армии: Крым, генерал Врангель, Турция, Франция – Марсель. Мать – Елизавета Траскина, из старинного русского рода Голенищевых-Кутузовых. В Марселе отец объединился с одним коренным французом и организовал работу гаража по ремонту автомобилей. Когда дело встало на ноги, француз через суд отнял долю своего напарника-эмигранта. Пришлось все начинать сначала…

Но все же выжили и даже купили небольшой дом с садом на улице с громким названием – бульвар Независимости. Вместо асфальта на нем росла трава. Тогда это была окраина, уходящая вверх на холм, с которого открывался вид на море.

В 1957 году 16-летний Николас стал победителем конкурса среди школьников на лучшее стихотворение, за что ему вручили приз – телевизор. Приз был реквизирован в школу как почетный трофей. Затем была учеба на филологическом факультете Университета в Экс-ан-Прованс (под Марселем), дипломная работа – по Николаю Бердяеву. С 1966 года работает в ЦЕРН на административных должностях, основная (до 2006 года) – помощник генерального директора ЦЕРН, ответственный за сотрудничество с Россией.

О своей работе рассказывает в приведенном ниже тексте, представляющем собой вариант мемуаров, готовящихся к изданию по инициативе профессора И.А. Голутвина (ОИЯИ, Дубна).

В 1994 году «проложил дорогу» для участия российских специалистов в работах ЦЕРН по тематике создания административно-управленческих информационных систем (В. Шкунденков).

Пробиваясь к этой задаче, Шкунденков написал в том году книгу «Москва – старинный город», где изложил взгляд на философию и историю формирования «русского духа» с его ориентацией на поиски красоты и управление временем. Книга была представлена в рукописи Кульбергу в августе, а в октябре было подписано соответствующее административное соглашение ЦЕРН–ОИЯИ.

Так Россия получила возможность доступа к знаниям по информационным технологиям, которые могут быть названы «оружием прогресса XXI века», – без них успешного развития прикладных научных разработок будущего в физике высоких энергий, нанотехнологии и других будет на практике невозможно.