Библиотека сайта

Карта сайта

Главная страница сайта

Региональные подразделения РФО

Подразделения РФО по направлениям исследований

 

Начало книги. Введение. Содержание.

Часть I. 

Владимир ШКУНДЕНКОВ Черное озеро

(Зарисовки из студенческой жизни конца 1950-х годов)

Часть I. 

Владимир ШКУНДЕНКОВ

Зачем физики строят ускорители? Антропокосмическая модель Вселенной

Часть III.  Николас КУЛЬБЕРГ

ЦЕРН  и  институты  России

Часть IV. 

Джеймс ПУРВИС

Англия, Испания, Америка и Россия  (Рассказ о моей жизни)

К вопросу о простоте и элегантнос-ти информационных решений

Приложение:

Джон Маклиш ФЕРГЮСОН

Разработка и практический опыт использования информационных систем для управления большими физическими проектами

 

 

 

Часть  II.

 

Владимир  АРШИНОВ

 

(Институт философии Российской академии наук, Москва.

Доктор философских наук, профессор,

начальник отдела Философия науки и техники)

 

Копировать книгу целиком

 

На  пути  к  коммуникативной 
Вселенной солидарности  и  альтруизма

 

      Концепция антропокосмической Вселенной для меня непосредственно связана с представлением о самоорганизующейся Вселенной, которое в контексте синергетического миропонимания с необходимостью предполагает включение в нее самоорганизующегося человека. Это предельно общая формулировка нуждается     в содержательном философско-мировоззренческом и методологическом раскрытии. К указанной задаче можно подойти по-разному, в зависимости от исходных философских представлений. Одним из примеров здесь служит философско-мировоззренческая конструкция Пьера Тейяра де Шардена, раскрывающая космическую сущность феномена человека[1]. Необходимо также упомянуть о русском космизме и особо – об интуитивизме Николая Лосского с его ключевым тезисом, согласно которому познающий субъект имеет возможность непосредственно (интуитивно) воспринимать транссубъективную реальность[2]. Подход, развиваемый мной здесь, иной. Его особенность в том, что он в большей степени ориентирован на междисциплинарный, или, точнее, даже трансдисциплинарный, подход, в том его виде, как он формируется в настоящее время в контексте современной постнеклассической науки[3] и методологически сфокусирован в характерном для синергетики циклическом (рекурсивном) способе мышления. Для меня особое значение имеют слова, которыми Умберто Матурана и Франциско Варела начинают заключительную, десятую главу своей знаменитой книги «Древо познания»:

      «Подобно рукам на гравюре Эшера, эта книга следовала круговому маршруту… Начало есть конец».[4]

      Конечно, в рамках статьи эту стратегию реально осуществить невозможно. О ней можно только сказать. Но, тем не менее, важно с самого начала подчеркнуть, что все рассуждения об антропокосмической  Вселенной в рамках классического линейного мышления не могут наделить эти рассуждения каким-либо конструктивным смыслом. Нам необходим переход к нелинейному мышлению, нелинейной парадигме. Здесь также имеется несколько возможностей. Одна из таких возможностей эффективно используется В.Н. Шкунденковым в практических приложениях его концепции «нелинейности времени»[5]. Я попытаюсь обрисовать необходимый для раскрытия смысла антропокосмической Вселенной нелинейный способ мышления, апеллируя главным образом, к авторитету двух выдающихся междисциплинарных мыслителей ХХ века – Эдгару Морену и Грегори Бэйтсону. Я надеюсь, что диалогическое обращение к их работам поможет лучше уяснить суть трансдисциплинарной стратегии перехода к синергетическому принципу сетевой цикличности – как основного принципа, противостоящего линейному мышлению, в рамках которого для представления об антропокосмической Вселенной, как уже  говорилось, просто нет места. В свою очередь, без такого представления невозможно построить современной онтологии становления человеческого бытия, онтологии, столь необходимой нам для того, чтобы противостоять грозным вызовам цивилизации XXI века, самый последний из которых связан с грядущей нанотехнологической революцией[6].

*     *     *

      Итак, я даю слово Эдгару Морену – выдающемуся французскому мыслителю, внесшему большой вклад в разработку философских и методологических проблем современной постнеклассической науки как междисциплинарной науки о сложностности. Вот что он пишет:

 «...Сохранить циклическую зависимость – значит отказаться от сведения сложной основной мысли к порочному принципу; значит отказаться от преувеличения главенствующего понятия (Материя, Сознание, Энергия, Информация, Классовая борьба) и т.д. Это значит отказаться от линейного размышления, имеющего свои исходный и конечный пункты. Это значит отказаться от абстрактного упрощения. Кажется, что, разрывая циклическую зависимость, мы восстанавливаем возможность абсолютного объективного познания. Но это как раз и является иллюзорным: сохранить циклическую зависимость, напротив, означает уважать объективные условия человеческого познания, которое всегда включает в себя, где-либо, логический парадокс и неопределенность.

      Сохранить циклическую зависимость, поддерживая связь двух предположений, оба из которых независимо друг от друга признаны истинными, но которые опровергают друг друга, как только они вступают в контакт, –  значит открыть возможность постижения этих двух истин как двух сторон одной сложной истины, снять таинственную завесу с коренной реальности, которая заключается в отношении взаимозависимости между понятиями, которые принцип разделения изолирует или противопоставляет, наконец, открыть дверь к исследованию этого отношения….

      Постигнуть цикличность – это, следовательно, открыть возможность метода, который, заставляя взаимодействовать отсылающие друг к другу термины, стал бы продуцировать в ходе этих процессов и обменов сложное знание, несущее в себе свою собственную рефлексивность»[7].

      Соотнося наш подход с этими словами Э. Морена, можно сказать, что постижение цикличности – задача неразрешимая без подключения интуиции, красоты и сложностности, постижения скрытой взаимодополнительности мужского и женского начал мироздания. А эта задача предполагает в свою очередь создание коммуникативного контакта с языком древних традиций, таких, как, например, древний язык ветвей каббалы[8]. Этот интуитивный коммуникативный контакт – необходимый шаг в поиске (или переоткрытии) такого «принципа познания, который не только признает, но и раскрывает тайну вещей»[9].

      Именно этот принцип Морен называет принципом сложностности. И чтобы понять его как принцип постнеклассической науки, нам как раз и необходимо циклическое мышление, особого рода нелинейная синергийная междисциплинарная коммуникация. Нам нужна идея петли, несущая в себе принцип познания, который не является ни атомистическим, ни холистическим (упрощающая целостность). Он означает, что мы можем мыслить, только исходя из когнитивной практики (активной петли), которая заставляет продуктивно взаимодействовать бесплодные понятия, являющиеся таковыми, когда они разъединены или вступают в антагонистическое противоречие друг с другом[10].

      Таким образом, необходима ориентация на поиск истины, смысла и ценностей в контексте превращения открытия сложностности в метод познания сложностности. От сложностности Природы к природе сложности.

      «Классическая наука была не способна понять объект науки,    и именно потому, что ученый был не способен понять самого себя как субъекта науки. …Устраняя самого познающего, никогда нельзя продвинуться в познании сложного. Познание с необходимостью становится, таким образом, коммуникацией, петлей, между познанием (феноменом, объектом) и познанием этого познания. Именно исходя из идеи петли и метасистемы, нам, по-видимому, следует понимать познание, которое порождает в то же время свое самопознание. …Итак, изменяя и обогащая смысл слова «познавать», сложность призывает нас к изменению и обогащению смысла слова «действие», которое в науке, как и в политике, и – трагически – именно тогда, когда оно хочет быть освобожденным, всегда становится манипулированием и порабощением, причем в их крайних формах. Мы можем смутно предвидеть, что наука, которая открывает возможности для самопознания, которая открывается на космическую взаимосвязанность  и солидарность, которая не разрушает облик налично существующих образований и существ, которая признает наличие тайны во всех вещах, по-видимому, сможет предложить такой принцип действия, который не упорядочивает, а организует, не манипулирует, а устанавливает коммуникативную связь, не управляет, а воодушевляет»[11].

      Но что это за коммуникативная связь, о которой столь проникновенно говорит Морен? Это коммуникативная связь между сферой природы (physis), сферой жизни и антропосоциальной сферой; связь, которая присутствовала в высоких культурах древности и замыкалась петлей:

антропоморфизм – зооморфизм – космоморфизм.

      Физика Запада, по словам Морена, не только лишила Вселенную ее очарования, но и опустошила ее… «Во Вселенной правил принцип упрощения. Вещи были полностью и принципиально изолированы от окружающей их среды и от наблюдателя, причем как среда, так и наблюдатель были лишены какого бы то ни было существования… Упрощение прогрессировало посредством многочисленных и последовательных шагов редукции; идея тела была сведена к идее материи…»[12]

      Конечно, слова Морена непосредственно касаются определенного этапа развития науки вообще и естествознания в частности – этапа, получившего название «классический». Уже на неклассическом этапе развития наук, в особенности в квантовой механике, утраченная связь начала восстанавливаться. И этот процесс восстановления в полной мере начинает проявлять себя в постнеклассической науке, где единство Вселенной предстает как сложностное единство, наделенное генеративностью и историей; историей включающей в себя и человеческую историю. И здесь постнеклассическая наука сталкивается с фундаментальной задачей «понять антропосоциологическую сферу не только в ее нередуцируемой специфичности, но и в ее физическом и космическом измерении».[13] Коммуникативные дискурсы постнеклассики и древних традиций в этом пункте отчетливо резонируют. И тогда важнейшее значение приобретает проблема идентификации топоса встреч, пересечений этих дискурсов, – проблема, которая сама по себе тоже является коммуникативной. Она, собственно, и выступает в качестве проблемы синергетического распознавания образов резонансных областей. Но если так, то наши усилия должны быть направлены не на целостность знаний в каждой отдельной сфере, а на решающее знание, стратегические пункты, узлы коммуникации, организационные соединения между разъединенными сферами знания[14].

      Итак, требуется наметить подходы к нахождению или, точнее, построению «решающего знания». Должно быть ясно, что нахождение или построение этого решающего знания – это также и проблема познания человеческих ценностей в междисциплинарном диалоге постнеклассической науки и высокой, «помнящей» культуры. Отсюда и пристальное внимание к коммуникации, коммуникативному подходу как срединному – синергетическому – пути между крайностями атомизма и холизма, порядка и хаоса, автономии и связанности, подчиненности и независимости.

      Здесь уместно заметить, что мое понимание коммуникации созвучно его пониманию Эдгаром Мореном, как оно представлено на страницах уже неоднократно цитировавшегося нами его фундаментального трактата «Метод. Природа природы». Обратимся к нему еще раз. Вот что он пишет:

«В ходе написания моего трактата я одновременно и опирался на кибернетическую теорию, и противостоял ей… Достоинства кибернетики заключаются не только в том, что она привнесла пучок обогащающих науку понятий, таких как обратное действие по отношению к взаимодействию, петля по отношению к процессу, регулирование по отношению к стабилизации, финальность по отношению к казуальности, – все эти идеи становятся отныне безусловно необходимыми для постижения физических, биологических, антропосоциальных феноменов. Суть дела заключается не только в том, что она завязала в пучок идеи управления и коммуникации и создала пучок посредством этих идей, но и в том, что она связала все эти термины организационным образом и тем самым произвела на свет первую общую науку…, имеющую в качестве своего предмета организацию… Винер, посвящая себя изучению кибернетических машин, упустил возможность разработать теорию машины. Но хотя он с самого начала исказил эту теорию, он все же совершил экстраординарное открытие коммуникативной организации, без которой отныне нельзя предпринимать попытки осмысления того, что представляет собой живое, человеческое, социальное».[15]

      Здесь следует добавить: и духовное. То, что дело обстоит именно таким образом, следует и из антропной кибернетики Бейтсона, (существенно отличающейся от кибернетики Винера), из его сетевой парадигмы, ориентированной на коммуникативную онтологию обратной связи. Как и Э. Морен, Бейтсон может рассматриваться в качестве одного из основоположников сетевой коммуникативной парадигмы освоения мироздания, постигаемого во всей его сложностности, – парадигмы, в которой есть место для духовного измерения человеческого бытия, которое не ограничивается только человеческой телесностью. Бейтсон, как и Морен, отстаивал нелинейно-коммуникативный сетевой взгляд на мир, делая акцент не на вещах, а на отношениях между ними. Для Бэйтсона мир – это сеть, «состоящая из» элементарных ячеек, нелинейных коммуникативных единиц, гештальтов, эволюционирующих единиц «организм-в-своей-окружающей среде». Согласно Бейтсону

«Мир состоит из очень сложной сети (т.е. даже не цепи) сущностей, имеющих подобный тип взаимоотношений с той только разницей, что многие из этих сущностей имеют свои собственные источники энергии и, возможно, даже свои собственные идеи о том, куда они хотели бы двигаться»…[16]

           В итоге мироздание предстает как становящаяся сеть процессов, характеризуемых обратными связями, благодаря которым происходят обмены веществом, энергией, информацией и, наконец, посланиями, смысл которых мы призваны стремиться разгадать. И тогда, согласно Бейтсону, носителем сознания и разумного поведения (если принять, что последнее состоит в способности к саморегуляции, к самообучению через оптимизацию самого себя) будут выступать и мозг, и человеческое тело, и даже окружающая среда. Причем в таких сложных системах с обратной связью нет фиксированных центров управления (типа Cogito). Любое центрирование здесь – не что иное, как отсутствие системной мудрости, ибо разум при таком подходе присущ не только человеку, но, в конечном счете, и миру в целом.

 

Тогда уместно еще раз вернуться к Э. Морену, который писал:

«…Чтобы понять науку, нельзя отстраниться от проблемы наблюдений, которые фиксируют как тайное послание то, что получает из внешней Вселенной сознание, которое замкнуто в самом себе и в своем обществе здесь и теперь, сознание, которое может найти в самом себе и в своей культуре не только идеологию иллюзии, но и идеи для толкования наблюдения.

 Тогда обнаруживается ключевая проблема, которая является нашей проблемой: это проблема парадокса, загадки, сложности гордиева узла с его двойным переплетением:

1)       переплетение объекта-космоса и познающего субъекта, где космос охватывает и порождает познающего субъекта, который появляется как крошечный и мимолетный элемент/событие в космическом становлении, но где в то же время познающий субъект охватывает и порождает космос в своем собственном видении;

2)       переплетение космофизической Вселенной и антропосоциальной Вселенной, где каждая по-своему порождает другую, будучи всецело зависимой от другой.

Неведомое, неопределенное, сложное находится как раз в этих связях и переплетениях.

Сумеем ли мы сделать из неопределенности фермент сложностного познания? Узнаем ли мы, как включить познающего в познание и понять познание в его многомерном укоренении? Сумеем ли мы разработать метод для постижения сложностности? Я знаю: риск неудачи в такого рода предприятии в высшей степени вероятен….»[17]

      И эта личностно выстроенная Мореном программа поиска «понимания познания в его многомерном укоренении» как раз формирует один из тех резонансных топосов, коммуникативных узлов («двойных связей» по Бейтсону), где структурно сопрягаются автопоэзисы постнеклассической науки и как открывающей и конструирующей антропокосмическую Вселенную.

      Понимание особенностей постнеклассической междисциплинарной и трансдисциплинарной позиций Э. Морена и Г. Бейтсона в нашем случае особенно важно, ибо именно для них характерен поиск выхода за пределы классической ньютонианско-картезианской реальности в направлении системно-коммуникативного сочетания сетевого и иерархического подходов. Как уже отмечалось ранее, мироздание по Бейтсону иерархизировано. Каждая сложная система (со своими метаболизмами) существует в контексте охватывающей ее более сложной системы, с которой она находится в особом коммуникативно-структурном сопряжении и которая качественно определяет ее поведение. Такая иерархия контекстов может быть истолкована как иерархия миров, или иерархия сетевых разумов, приписываемых уже не только человеческому существу. Таким образом, Бейтсон пытается решить сквозную для западного мышления проблему взаимосвязи имманентного и трансцендентного, проблему их жесткой дихотомии. Во всяком случае, понимание разума у Бейтсона не укладывается в рамки картезианско-кантовской интерпретации разумно-рассудочной деятельности субъекта. Тогда невнимание к таким особого рода способностям (шестому чувству), эгоистическое стремление представить собственное Я в качестве последней управляющей и познающей инстанции – еще один показатель отсутствия системной мудрости. В противовес эгоистической установке сознания Бейтсон настаивает на существовании более обширного (системного) Разума, где индивидуальное сознание – лишь подсистема. Такой системный Разум можно сравнить с Богом. В отличие от Фрейда, «расширившего концепцию разума вглубь ради включения всей внутрителесной коммуникативной системы (автономной, связанной с привычками), а также широкого спектра бессознательных процессов», Бейтсон расширяет разум вовне. И оба эти изменения, подчеркивает он,

«сужают сферу компетенции сознательного «Я». Тут становится уместным известное смирение, смягчаемое удовлетворением или радостью быть частью чего-то большого. Если хотите, частью Бога»[18].

      Бейтсоновский системно-иерархический, экологический Бог изначально доброжелателен. Зло, якобы от него исходящее, – лишь обратная реакция сверхсложной системы на эго-центрированные действия человека. На отказе от самоцентрирования, от позиции изолированного наблюдателя держится феномен веры, но не догматической веры во всеблагого Творца, а веры как инструмента постижения высших контекстов (или параметров порядка).

      «Если Вы помещаете Бога вовне, ставите его лицом к лицу с его творением и если при этом у вас есть идея, что вы созданы по его образу и подобию, то вы естественно и логично станете видеть себя вне и против окружающих вещей. Если же вы самонадеянно приписываете весь разум самому себе, вы станете видеть окружающий мир как неразумный и, следовательно, не заслуживающий моральных или этических оценок. Окружающая среда станет казаться предназначенной для эксплуатации. Вашей единицей выживания станете вы сами, ваш народ или ваши сородичи, противопоставленные окружению других социальных единиц, других рас, зверей и овощей.

      Если таковы ваши представления о ваших отношениях с природой, и вы при этом имеете современную технологию, ваша вероятность выживания будет такой же, как у снежинки в аду. Вы погибнете либо от токсичных отходов собственной ненависти, либо просто от перенаселения и сверхистощения почв»[19].

      Вернемся теперь к основному для нашей темы узлу коммуникации как «несущей конструкции» идеи антропокосмизма. Этот узел располагается на многомерном пересечении трех структурно сопряженных дискурсов: 1) постнеклассической философии; 2) синергетики как нелинейной, циркулярной коммуникации и 3) высокой «помнящей» культуры.

      И главная мысль здесь достаточна проста: для формирования новой системы ценностей как предпосылки выхода из глобального цивилизационного кризиса человек уже не может воспользоваться каким-то одним видом знания – как научного, так и вненаучного. Речь идет о становлении нового антропокосмического миропонимания, в контексте которого человеческое существование обретает свое подлинно глобальное, космологическое духовно-смысловое измерение.

Однако не стоит забывать также и о весьма примечательном признании Морена:

   «Я знаю: риск неудачи в такого рода предприятии в высшей 

    степени вероятен».

В самом деле,

«исследование “природы Природы” невозможно осуществить без поиска метода, с тем чтобы понять ключевые связи Объект/Субъект, Природа/Культура, Physis/Общество, которые скрыты и оборваны в простых элементах знания»[20].

      А найти этот метод понимания ключевых связей, «скрытых и оборванных в простых элементах знания» – значит понять, что, во-первых, такие связи по своей природе являются прежде всего обратными и коммуникативными и, во-вторых, метод понимания этих связей может быть выработан только в (метаонтексте постнеклассических междисциплинарных исследований. Но такого рода исследования предполагают сборку нового трансдисциплинарного субъекта, способного к диалогу с трансцендентальными субъектами духовной культуры. Однако в готовом виде эти субъекты отсутствуют. Есть только их постнеклассический мегапроект. Сборка этих субъектов, их становление и есть одновременно (по принципу цикличности) восстановление утраченных (оборванных, забытых, редуцированных по Бейтсону) ключевых обратных связей.

      Но такая работа (своего рода археология познания) сопряжена с многочисленными сложностями, связанными помимо всего прочего и с тем, что исследователи разделены не только профессиональными границами, но и экзистенциальными установками, определяющими их системы ценностей. Отсюда необходимость в создании новых кросскультурных метакоммуникаций, в которых и формируются, становятся трансдисциплинарные, транскультурные и трансцендентальные субъекты. Виртуальным образом такие коммуникации и субъекты уже существуют (становятся, или открываются заново) в современной постнеклассической науке, культуре и философии.

      Именно акцент на междисциплинарности и коммуникативном характере научного поиска позволяет взглянуть на его взаимоотношения с высокими культурами древности, системами традиционных знаний и духовных практик с позиций диалога, субъект-субъектного, а не субъект-объектного взаимодействия. От классической кибернетической схемы, в которой коммуникация подчинена управлению, а потому дегуманизирована и деформирована, мы переходим к ее постнеклассической версии (которой, по сути, и является синергетика), где управление и коммуникация находятся в рекурсивно сложном, дополнительном, «осциллирующем» отношении. Таким образом, мы приходим к проекту коммуникативной онтологии сетей наблюдаемых и наблюдающих, означаемых и означающих, интерпретируемых и интерпретирующих; проекту, в котором делается акцент на циклическую герменевтику понимания, а также акцент на поиск высших управляющих параметров порядка, коммуникативно-синергийная подчиненность которым гармонизирует жизнь человека и определяет в конечном счете ее смысл. Как пишет Бейтсон,

 «В научном исследовании мы стартуем от двух начал, каждое из которых по-своему авторитетно: наблюдения нельзя отрицать, а фундаментальным понятиям нужно соответствовать. Мы должны совершить нечто вроде маневра “взятия в клещи”.

Если вы обмеряете участок земли или составляете карту звезд, вы имеете две совокупности знания, ни одну из которых нельзя игнорировать. С одной стороны, есть ваши собственные эмпирические измерения, а с другой – геометрия Эвклида. Если эти два множества нельзя свести воедино, тогда либо измерения не верны, либо вы сделали неправильные выводы, либо вы совершили важнейшее открытие, ведущее к пересмотру всей геометрии.

      Горе-бихевиористу, не слыхавшему о базовой структуре науки, не знающему истории скрупулезной философской и гуманистической мысли о человеке за последние 3000 лет, не способному определить ни энтропию, ни таинство, – ему лучше бы ничего не делать, чем множить джунгли недоиспеченных гипотез»[21].

      Именно в рамках такой коммуникативной онтологии мы можем понять эксперимент (как натурный, так и мысленный) как маневр «взятия в клещи», как «окружение», как «круговой» информационный процесс, в котором мы оказываемся вовлеченными в циклический контакт с «объективно» исследуемым фрагментом реальности и, дополнительным образом, с самими собой и с «другим». Ссылка на «другого» в данном случае – это и указание (эмпирическое) на существование трансцендентального коммуникативного сообщества (Карл Отто Апель), как «места обитания» становящегося в языке и символах виртуального трансцендентального субъекта.

      И именно в рамках Бейтсоновской стратегии (трансоммуникативного «взятия в клещи» оказывается возможным уяснить метаконтекстное содержание смысловой связи современного постнеклассического познания как познания (В) антропокосмической самоорганизующейся Вселенной миров.

      Еще раз предоставим слово Грегори Бейтсону:

«Я полагаю попросту неверным то, что фундаментальные понятия науки начались с индукции от опыта. Я предлагаю в поисках основания моста среди фундаментальных понятий отправиться назад, к самым началам научной и философской мысли, период более ранний, чем тот, когда наука, философия и религия стали раздельными видами деятельности, раздельно развиваемыми профессионалами в раздельных дисциплинах.

      Посмотрим, например, центральный иудео-христианский миф о происхождении. Каковы те фундаментальные философские и научные проблемы, которые затрагивает этот миф?»

И далее, процитировав первые десять «громоподобных», как он их называет, стихов Книги Бытия, Бейтсон заключает:

«Становится странно, почти жутко, когда замечаешь, как много фундаментальных понятий и проблем современной науки предвосхищено в этом древнем документе»[22].

      И надо сказать, что подобное чувство возникает, когда рассматривается один из центральных каббалистических символов – «древо сфирот», в котором запечатлен целый спектр возможных стратегий отношения к миру и человеку, способных реализовываться в самых различных областях жизнедеятельности. В символе древа сфирот заключен мощный ценностный потенциал альтруистически ориентированного развития духовного опыта человека, а также коммуникативный потенциал интеграции этого опыта в междисциплинарный контекст синергетики как ядра постнеклассической науки, согласно которой мир – это целостная динамическая композиция самоорганизующихся процессов, взаимопереходов «порядок–хаос». В контексте такой картины то, что мы обычно именуем термином «реальность», возникает и существует в пространстве между коммуницирующими инстанциями (параметры порядка Хакена). Подчиненность этой реальности можно рассматривать как одно из проявлений синергетического принципа подчинения (Г. Хакен). Поиск высших реальностей – это поиск высших параметров порядка в синергетическом (иерархически-сетевом) пространстве кольцевых причинно-следственных связей. Если реальность интерпретируется как продукт коммуникативных самоорганизующихся процессов, то появляются основания говорить о многообразии реальностей, построение (или открытие) которых уже не может осуществляться только посредством (или на основе) рационалистической интуиции в духе Декарта. Здесь, скорее, более уместна интуиция в духе Н. Лосского. Не имея возможности рассматривать этот вопрос в подробностях, отмечу только, что нам сегодня так или иначе необходима интуиция сложностного самоорганизующегося антропокосмического бытия, которая была бы также инструментом выхода за пределы классической когнитивной парадигмы Евклида–Декарта–Ньютона и соответственно, перехода в существенно нелинейный и нелокальный мир взаимосвязей порядка и хаоса, в мир связующих паттернов Эдгара Морена и Грегори Бэйтсона.

      Итак, мы находимся перед выбором. И различия в этом выборе –  это различия в выборе ключевых принципов познания, их соподчиненности, приоритетности. А этих ключевых принципов, вообще говоря, всего два. Первый – принцип разделения, упрощения, разъединения. Второй – принцип сложностности, принцип соединения того, что было разъединено. Мы выбираем парадигму соединения с ее принципом сложностности, подчиняя ему принцип разделения и упрощения. А это также выбор между ценностными онтологиями эгоизма и альтруизма; выбор между дорогой, ведущей к цивилизационной катастрофе, и дорогой, ведущей человека и человечество к высшим состояниям духовного единения.

     Итак, субъект постнеклассической науки – это для нас прежде всего синергетический субъект, осознающий себя в интертекстуальном метаконтексте многообразных междисциплинарных и кросскультурных коммуникативных практик. Постнеклассическая наука имеет дело с субъектом, который становится в контексте исторического времени, в контексте открытого диалога с культурой. Она стремится зафиксировать становящуюся реальность в качестве реальности, создаваемой не только наукой, но и современными высокими информационными технологиями; зафиксировать ее в качестве реальности, создаваемой в процессе диалогического коммуникативного взаимодействия с культурой, в качестве реальности, порождаемой процессом соотнесения человека с самим собой, посредством его эволюционно-космологического измерения. Именно в этом русле поиска гуманистических ориентиров, ценностей человеческой солидарности и альтруизма традиционные ценности высоких культур древности становятся важным источником позитивных познавательных импульсов для креативного преодоления картезианского эгоцентризма и разделительного дуализма, для решения проблемы взаимосвязи тела и разума в контексте перехода к новой парадигме сложностности.

      Весь этот процесс можно также рассматривать как процесс восхождения и децентрации. Причем в качестве исходного пункта такого восхождения можно рассматривать классического субъекта (галилее-лаплассовского типа), страстно стремящегося постичь реальность «как-она-есть-на-самом-деле», «по ту сторону» изменчивого мира человеческих эмоций и ощущений. Второй шаг – неклассический субъект квантово-релятивистской физики. Для такого субъекта познания (за которого ратовали и Гейзенберг, и Бор) реальность выступает как то, что создается  в мысленных и натурных экспериментах, а также благодаря рефлексии над ними. Что же касается постнеклассического субъекта (субъекта, к которому отсылают и Пригожин, и Морен, и Бейтсон), то он рождается в рефлексивных практиках «второго порядка», формирующих коммуникативную реальность «нового диалога человека и природы», причем процесс объективации такой природы превращает его в субъектаностителя ценностно-познавательного экологизированного сознания.

Включение многопетлевого процесса осознавания требует соответствующих инструментов для практической духовной работы в области трансцендентного. И нам нужно познать природу замыкания этих петель осознавания.

      Теперь мы готовы к тому, чтобы утверждать: постнеклассическая парадигма – это, прежде всего, парадигма конструктивности и сложностности. И тогда метапринципу сложностности оказаваются подчиненными такие принципы постнеклассической науки, как синергийность, самоорганизация, нелинейность, наблюдаемость, ответственность, коммуникативность, иерархичность, цикличность, дополнительность. В парадигме сложностности представление об обществе, основанном на знании, мудрости и коммуникации, должно расшириться до понятия рефлексивно-сложностного общества, как такого общества, для которого нередуцируемая сложностность – фундаментальная ценность, предпосылка целенаправленной трансформации ценностного сознания от эгоизма к альтруизму как необходимого условия выживания человечества в ХХI веке. Вот как поэтически об этом пишет философ сложности нашего времени Эдгар Морен.

«Трудно понять сложность, и не потому, что она является запутанной (сложность не есть запутанность), а потому, что все то, что состоит во введении новой парадигмы, очень трудно понять…

Сложностность… выкапывает и реанимирует невинные вопросы, которые мы были вымуштрованы забывать и презирать… Упрощение – это грубая рационализация, а не невинная идея (как бы далеко мы ни углублялись в архаическую мифологию, мы никогда не находим в ней простую идею, мы всегда находим сложный миф). Добродетель Сермона в горах, невинного руссоиста, идиота Достоевского, пушкинского блаженного, плачущего в «Борисе Годунове», – это нечто, лежащее за пределами царства абстрактной идеи, которая как неэнтропийно слабая, находится ниже ватерлинии ничтожнейшей живой реальности: эти невинные люди выражают самую богатую коммуникативную сложность, которая только может быть порождена жизнью, – сложность любви…

Сложность – это прогресс познания, который приносит нам неведомое и таинственное. Тайна не открывается только избранным; она освобождает нас от всякой бредовой рационализации, которая претендует на то, чтобы свести реальное к идее, и она несет нам, в поэтической форме, весть о непостижимом и невероятном»[23].

      К этим словам трудно что-то добавить. Осталось только сказать несколько слов в заключение.     

      Кризисная ситуация макросдвига (Э. Ласло)[24], в которой сейчас находится наша земная цивилизация, грозящая нам антропологическая катастрофа, стимулирует поиски выхода на новый уровень мышления, сознания и осознавания. Для меня этот выход сопряжен со становлением связующей парадигмы сложностности, в рамках которой возникают новые предпосылки для конструктивного диалога науки, философии и высокой духовной традиции (существенной частью которой является, восходящая к исихазму традиция русского православия).

      Соответственно, в этом диалоге формируется и новое понимание рациональности и интуиции, включающее в себя миры человеческой мысли, чувства, желания, креативного воображения. Эти миры синергийно объединяются рефлексивно-коммуникативной петлей их ценностного осознавания, важная часть которого формируется в чувстве интуитивно воспринимаемой красоты. И есть надежда, что эта новая синергийная рациональность вместе с интуицией высоких порядков сложностности мироздания поможет человечеству как единству в его многообразии конструктивно осознать свою ответственность за собственное (постеловеческое бытие  в  XXI веке.

 

 

 

Аршинов Владимир Иванович родился 2 сентября 1941 года в Ярославской области. В 1965 году закончил Московский физико-технический институт. В 1965–1970 годах жил и работал в Зеленограде, занимался исследованием перспектив развития микроэлектроники, после чего решил посвятить себя  философии. В 1974 году защитил в Институте философии АН СССР кандидатскую диссертацию на тему «Идея уровней в структуре физического знания». С 1976 года  работает в Институте философии АН СССР (ныне Институт философии РАН) научным, старшим, ведущим научным сотрудником, с 1993 года – руководитель сектора Философские проблемы междисциплинарных исследований, а с 2007 года – начальник отдела Философия науки и техники.     В 1999 году защитил докторскую диссертацию – «Синергетика как феномен постнеклассической философии».

Признанный специалист в области философии постнеклассической науки, логики, методологии и эпистемологии междисциплинариных исследований, среди которых центральное место занимает синергетика в ее антропокосмологическом измерении.

В последние годы, особенно после встречи с В.Н. Шкунденковым и с ученым-каббалистом Михаэлем Лайтманом, много внимания уделяет проблеме креативной коммуникации современной науки и высоких «помнящих» культур древности.

 

 

 



[1] Пьер Тейяр де Шарден. Феномен  человека. Москва, 2001.

[2] Николай Лосский. История русской философии. Москва, 2007. Стр.352

[3] Степин Вячеслав. Теоретическое знание. М., 2000.

[4] Варела У., Матурана Ф. Древо познания. М., 2001. Стр. 211.

[5] Шкунденков Владимир. Time Compression / Русско-английский эксперимент по управлению временем. М., 2007.

[6] Альтман Юрген. Военные нанотехнологии. Возможности применения и превентивного контроля вооружений. М., 2006.

[7] Морен Э. Метод. – М.: Прогресс-Традиция. 2005. Стр. 40–41.

[8] Аршинов В., Лайтман М., Свирский Я. Сфирот познания. М., 2007.

[9] Морен Э. Указ. соч. Стр. 44.

[10] Морен Э. Указ. соч. Стр.436.

[11] Морен Э. Указ. соч. Стр. 442–443.

[12] Там же. Стр. 419.

[13] Там же. Стр. 428.

[14] Там же. Стр. 42.

[15] Морен Э. Там же. Стр. 293–294.

[16] Бейтсон Г. Экология разума. М., 2000. Стр. 293.

[17] Морен Э. Указ. соч. Стр. 122.

[18] Бейтсон Г. Указ. соч. Стр.187.

[19] Бейтсон Г. Там же.

[20] Морен Э. Там же. Стр. 122.

[21] Бейтсон Г. Шаги в направлении экологии разума. Избранные статьи по теории эволюции и эпистемологии. М.: КомКнига, 2005. Стр. 36.

[22] Бейтсон Г. Шаги в направлении экологии разума. Избранные статьи по теории эволюции и эпистемологии. М.: КомКнига, 2005. Стр. 36–37.

[23] Морен Э. Указоч. Стр. 438–439.

[24] Ласло Э. Макросдвиг. М., 2004.